Сродство санскрита и русского сохранилось, хотя и через несколько колен. Однако же, те древние понятия, которые были поименованы общими нашими отдалёнными предками, и сегодня в обоих языках — санскрите и русском — звучат почти одинаково: "мат" — мать, "агни" — огонь, "вада" — вода, "бхрат" — брат, "свадба" — свадьба. И так далее, даже хлеб назвали почти одинаково, "хляб".
Как же этого не заметили "аглицкие специалисты" по языкам? Только по незнанию.
А вот японский язык произошёл, как полагают, из слияния групп языков алтайского происхождения и австралийско-полинезийского, или австронезийского. Как бы то ни было, возможность хорошо освоить японский я упустил, а сейчас уже вряд ли соберусь. Хотя, кто знает... Зарекаться не стоит ни от чего, не только от сумы да от тюрьмы.
С моей точки зрения, сложности в овладении японской речью и письменным языком заключались для меня в смысле не столько качественном, сколько количественном. Японцы пользуются сложным смешанным азбучно-иероглифическим письмом, их алфавит состоит из двух параллельных азбук — катаканы и хираганы, — по пятьдесят знаков в каждой. Общеобразовательный иероглифический минимум включает в себя знание около двух тысяч иероглифов. Люди образованные знают три-четыре тысячи иероглифов и более. Но только опорных иероглифов насчитывается около десяти тысяч.
А сам язык? Три сотни только основных японских звучаний и две фонетических азбуки! Чтобы пользоваться этим богатством, требуется тонко развитое слуховое восприятие. Требуются виртуозные голосовые данные. И снова письмо! Необыкновенное множество слов-омонимов, одинаково звучащих, которые пишутся по-разному. Японское письмо слитное, без пробелов между словами. Так писали и в древней Элладе, без знаков препинания. Смысл знаменитой резолюции "Казнить нельзя помиловать", определяющийся положением единственной запятой, в японском языке, похоже, понят бы не был. Как быть — казнить или помиловать?
Если бы мне было три-четыре года, я, как японские дети, овладел бы и языком, и грамотой. Но вряд ли я смог бы запомнить неимоверные количества разнообразнейших японских имён и фамилий. Наверное, и Акико оказалась бы не из числа лучших методистов в преподавании языка, а к помощи других прибегнуть ни у неё, ни у меня не было возможности. Я даже не поинтересовался у неё в то время, что означает её фамилия — Одо. Может быть, её фамилия имеет сотню или тысячу значимых смыслов. Кроме того, я использовал имевшееся у меня тогда время и для других важных для меня занятий. И я попросту не в состоянии объять необъятное, как и любой.
Акико увидела мои проблемы в овладении иероглифическими типами письма несколько в другом, или со своей, что ли, колокольни. Как она ни билась, я не мог вспомнить, рисовал ли я до катастрофы с моим сознанием, и в чём состояли личностные особенности моих рисунков. На Хоккайдо я не рисовал до приезда к нам Чу Де Гына. В общем, она каким-то чрезвычайно сложным образом увязывала особенности строения полушарий моего мозга с характером связей между его отделами и ещё с чем-то, чем-то и чем-то, что влияло на моё восприятие графики и воспроизведение графического изображения моей правой рукой. В том числе, и иероглифы.
Добавлю, что и с руководящим участием корейского художника мои успехи в рисовании остались более чем скромными. Мой почерк Акико признала отвратительным.
Чтобы покончить с языковой темой, добавлю, что языкознанием не заинтересовался, а вот в отношении теории литературы, естественно — русской, сам себе дал зарок, что разберусь, дойду со временем до необходимой глубины. Ибо язык развился не только сам по себе, то есть из насущной необходимости кого-либо или что-либо именовать, чтобы изустно или письменно передать своё личное соображение другому или другим индивидам, но также из специальных требований литературы, едва она возникла и начала развитие по собственным специфическим законам. Литература, и только она, и позволила накапливать, систематизировать и сохранять языковое богатство, поскольку обиходные потребности непрерывно меняются — с одной стороны, а с другой стороны, языковые средства — бытовые, обиходные, словообороты — не настолько уж разнообразны и не слишком ранжированы по степеням совершенства.
Каюсь, но я подошёл к любого рода литературе тогда вовсе не как романтик, вспомнить мнение Акико о моём ощущении бытия, а вполне прагматически, даже утилитарно. Для меня в японский мой период естественнонаучная литература стала могучим инструментом познания мира. Стала мощнейшим средством формирования части моего собственного сознания. Но заметных характерных эмоций во мне тогда всё ещё не было или почти не было, поскольку не возникло пока нового жизненного опыта и моей живой памяти о том, как откликаются на подобное событие его очевидцы, попросту — не выучился обезьянничать.
Но тогда, на Хоккайдо, именно в период моего первоначального знакомства с Ведами Акико стала приобщать меня и к фортепианной музыке горячо ею любимого Рахманинова.
Русского композитора Рахманинова я полюбил тоже и — по собственному самоощущению — необыкновенно глубоко. Но мне потребовалось приложить массу усилий, чтобы в моём сознании отложились раздельно Веды и музыка Сергея Васильевича Рахманинова, чтобы они во мне не сопрягались и не переплетались. Потому что в Ведах содержалось что-то такое, что я ощущал и воспринимал пока только интуитивно, но оно меня настораживало, и это чувство отдалённого опасения я избегал наслаивать на чувства, порожденные гениальной музыкой.
Сказать точнее, Рахманинов пробуждает во мне даже не столько чувства, сколько снова-таки ощущение уникального, резонирующего совпадения пения или рокота струн рояля в редкостных сочетаниях, композитором подобранных, и глубинных вибраций моего "Я", настолько тонких, настолько извнутренних, что кажется, что их и в себе-то я улавливаю совсем уж из глубины, недосягаемой без мощного содействия Рахманинова.
Самый знаменитый гимн Вед, конечно же, "Ригведа".
"Ригведу" ежедневно произносят все брахманы, люди, относящиеся к высшей касте. Предвечный бог Праджпати, имя звучит похоже на "прежде всех батя", бог всех богов, их и человека прародитель, с их помощью сотворил первочеловека, названного Пуруша. Первуша? Разные группы мифов по-разному рассказывают и о Праджпати и о взаимоотношениях его с сотворёнными им меньшими богами. Но какой-то бунт высоких божьих творений против Создателя всё же был, и, по одним мифам, Творец принёс им в жертву себя, чтобы спасти их от голода, а они его потом, воспрянув, воскресили, и он стал и отцом, и собственным сыном одновременно, а по другим мифам, боги потребовали себе в жертву первочеловека Пурушу, и Творец вынужден был им уступить.
Безвинного Пурушу четвертовали, и каждая часть его тела потом породила основные людские сословия: брахманов, то есть священников и избираемых из высшей среды правителей, кшатриев — воинов, а ещё ремесленников и крестьян. Из разных частей тела Пуруши образовались также земля и небо, небесные тела и само пространство, а также стихии — огонь, ветер, дождь, воздух.
Насытившись, боги уделили часть своих жизненных сил и энергий на сотворение нового человека. Таким образом, новый человек стал носить в себе не только черты прародителя, но и всех меньших богов, а кроме того, по генетическому составу стал родствен и стихиям, и пространству и небесным телам. А пурушей сегодня индуисты называют обычную человеческую душу. И считают истинным рождением человека не физическое, то самое, когда он является на свет, а момент, наступающий лишь после ритуального жертвоприношения. Вот как изменилось представление о сотворении человека с течением времени.
Для себя я отметил, что тело первочеловека Пуруши никак не могло быть физическим, как у нас. Он вероятно, мог относиться к ангельскому пра-пра-пра-человечеству. По своему строению, по тонкому составу тело его, наверное, было близко к нашей сегодняшней душе и, по этому свойству, способно было создавать ауру. Или должно было этому научиться.
Вероятно, другими по составу, более тонкоматериальными, чем наши, были и тела наших прародителей, Адама и Евы. Из духовного ребра Адамова сотворил Еву Создатель, а не из костяного. Теперь всё вяжется. Адам не стал инвалидом. Духовное ребро восстановилось, можно сказать, редуплицировалось. Ведь на снимках ауры присутствуют эфирные очертания даже ампутированных конечностей. Эти энергоинформационные образования сохраняются после ампутаций и способны порождать так называемые фантомные боли и в физическом теле прооперированного человека.
Тонкоэфирной во времена Адама и Евы, вероятно, была и наша Земля. Перволюди по составу своих тонкоматериальных тел сродни были и в точности соответствовали телу тогдашней духоподобной Земли.
Помимо того, что "Ригведа" явственно обозначила человека как часть Вселенной — её микрокосм, — в этом гимне воплотилась основная идея индийской философии о том, что каждая душа является не только индивидуумом, но и частью всеобщей сути.
Вот теперь мне стало понятно, что душа человека и душа Вселенной — близкородственные творения. Ведь путь человека — через самопознание, самораскрытие и самоконтроль — это открытие, познание и подчинение себе Вселенной. А без душевного сродства со Вселенной это вряд ли осуществимо. Чужеродность способна породить лишь насилие через завоевание, а не через сродство.
Из части мифов следует, что начало мира нам видимого, мира материального, осуществилось не по воле бога, а почти автоматически, из противодействия взаимно уравновешенных извечных элементов друг другу. Но другие мифы повествуют, что после сотворения мира из центра его вырос Лотос, затем Цветок раскрылся, из него вышел Брахма и произнес четыре Веды. Лишь с этого момента мир стал считаться сотворённым.
Любопытно, что и в ведической версии сотворения мира не обошлось без Слова, в данном случае произнесённого Брахмой. Брахма испускает мысли, пронизывающие всё во Вселенной и являющиеся не чем иным как энергией в первосмысле, а не в том узком смысле, который имеет в виду физика, говоря об энергии, которую сегодня способна изучать. Энергия Брахмы подчинена жёсткой логике и несёт в себе поочерёдно все проявления реальности и все уровни сознания.
Отец Николай, мне кажется, неодобрительно отнёсся и к моему изучению Вед, тем более, что я не собирался посвящать себя научной карьере. В ответ на мой недоумённый вопрос о сотнях тысяч или даже миллионах ведических богов он лишь вновь задал мне однажды уже прозвучавший вопрос: "Разве личностное проявление Бога — не Бог?" и тем самым косвенно продемонстрировал: свою приверженность идее единобожия — раз; и согласие с тем, что и Бог не может избегнуть саморазвития, если постоянно возрастает уже число Его личностных проявлений, или ипостасей — два.
Я отнёсся и к ведическому Откровению в большей мере как к поэтическому и историческому средоточию. Не видел необходимости и не смог принять сложнейший религиозно-культурный мир Вед в качестве повседневного руководства к действию. Ещё большие просторы для размышлений открывает созерцательная философия "Упанишад". Но я не увидел возможностей использовать и её в той жизни, которой жил и которой, как я стал надеяться, мне предстояло жить. Модность Вед вряд ли мне помогла бы.
И все же я не стал беднее от хотя бы поверхностного знакомства с Ведами. Веды тоже ясно показали мне, насколько сложен мир, и насколько сложны были людские представления о нём уже в глубокой древности, о которой мы часто безосновательно думаем как о временах людей и обществ, в сравнении с нами, тривиальных и примитивных.
На мои вопросы, вызванные изучением Вед, в моём окружении не смог ответить подробно и исчерпывающе никто. Поэтому Веды во многом остались для меня малопонятным, хоть и красивым памятником давно ушедшего времени.
Странным образом совпало по времени моего изучения Вед давно ожидавшееся моей госпожой очередное возрастание интереса к моей достаточно скромной персоне со стороны Джеймса Миддлуотера. В общем, он снова повздорил с госпожой Одо из-за чрезмерного, по его мнению, "втягивания" меня в "философии". На него явно кто-то снова сильно надавил.
— Ни разу, — несколько раздражённо и с плохо маскируемым сарказмом заявил тогда Джеймс Миддлуотер моей госпоже, — глубокоуважаемой Одо-сан не пришла мысль усомниться, зачем господину Густову всё это?
Она ответила ему предельно вежливо. Просто предложила глубокоуважаемому мистеру Миддлуотеру, задуматься, из чего, из каких компонентов составлено сознание дорогого любопытствующего гостя? Сколько на это потребовалось времени? Не вся ли предшествующая жизнь из миллионов мгновений, день за днём и ночь за ночью? Чьими трудами? С его собственным осознанным участием или при его противодействии? Без "философий" обошлось? Борису Густову не отпущены ещё три дополнительных десятилетия на восстановление себя.
Госпожа Одо поинтересовалась также, на сколькиместном самолете мистер Миддлуотер совершал свои челночные рейсы из Вашингтона на Хоккайдо и обратно, и когда требовалось не медлить, не помогал ли ему кто-нибудь в полёте своими глупыми советами? Или он подготовлен к своей работе не непосредственно в конкретном выполняемом полёте, уцепившись за штурвал и торопливо пробегая глазами инструкции, а заблаговременно и в течение весьма длительного периода его жизни? Неужели человеку, окончившему университет, пусть европейский, необходимо ещё доказывать важность глубокого и широкоохватного образования для жизни любого?
— Ты права, Эйко, — пристыженно согласился Миддлуотер, стараясь всё же сохранять уверенность в жестах и голосе, — мой истребитель "Рэптор" — одноместный. И хорошо, великолепно, прекрасно — меня в полёте никто не донимал советами. Скоро я буду летать сюда снова на нём, меня здорово торопят. На сопровождающих меня по трассе диспетчеров я, бывает, мягко говоря, просто-напросто плюю. Моё дело важнее, чем их мнения о том, что мне делать, а чего не делать. Да и лечу я выше любых лайнеров, там, где их не бывает.
— Меня, Джим, — заговорила Акико, всё более смягчаясь, — сейчас волнует не рвение господина Густова к изучению и первоначальному сопоставлению откровений из разных религий. В большей мере меня беспокоит, какой личностью получается он, и здесь очень многое пока не доставляет мне ответов. Потому он продолжает заниматься по различным религиозно-этическим направлениям. Психологи европейской школы насчитывают около полутора тысяч человеческих качеств. Я веду статистику по семи тысячам двумстам параметрам, описывающим человеческие качества и их оттенки у господина Густова.
— Неужели их у него уже столько? — непритворно удивился Миддлуотер, но госпожа Одо не обратила на его вопрос никакого внимания.
— Наверняка, Джим, — спросила она, — если не ты, так кто-нибудь из семьи, или кто-то из твоих знакомых любит смотреть по видео боевики, когда герой, спасая мир, крошит в капусту всех, кто против него и его цивилизации?
