— Официально — умер во сне или как-то так.
— Думаю, загноившаяся рана, миледи.
— Испытываете мое терпение?
Он так сощурился, что глаза стали щелками. — И правда.
— Я желаю выехать — сейчас, ночью — и догнать тот караван. Если поблизости есть бандиты, нам нужно знать.
— Нет бандитов, миледи.
— Сама знаю, осел! Так кто напал на них и кто угрожает нам?
Старик снова крякнул. — Здесь вполне безопасно.
— Настаиваю на вылазке! Желаю взять пятнадцать дом-клинков и свору гончих псов!
— Вы получите одного клинка, миледи, и Ребрышко.
— Ребрышко? Этот пес, кажется, не унюхает и собственного зада! А одного дом-клинка недостаточно. Кажется, вы обязаны обеспечивать мне подобающую защиту.
— И обеспечу, миледи. — Он наконец повернулся к ней и продемонстрировал зубы. — Это буду я.
— Кастелян, извините, но подъем по лестнице почти разорвал вам сердце.
— Едва ли, миледи. Мое сердце в порядке и всё остальное тоже, кроме носа, с которого вы глаз не сводите.
— Бездна подлая. Значит, вы и я, кастелян.
— И Ребрышко, миледи.
— Найдите себе коня...
— Пешком, — сказал он. — Так тише.
— Но поглядите на меня — я одета для верховой езды!
— Мы с Ребрышком будем внизу, миледи.
Орфанталь притулился в лощинке между разбитыми валунами. Небо над головой было черным, беззвездным; темнота со всех сторон украла знакомые, присмотренные им ранее формы. В его воображении мир изменился, кишел движением. Он слышал непонятные звуки и беспомощно смотрел в черноту. Казалось, оттуда что-то смотрит на него.
Ему так не хватало одеяла и костра караванной стражи, горевшего все ночи — его он замечал первым, внезапно просыпаясь и пугаясь, не соображая, где оказался... но запах углей и проблески пламени за тонкой стенкой палатки всегда успокаивали, возвращая правильность вещей. А теперь нет ничего, ни палатки, ни Грипа, храпящего и что-то бормочущего во сне. Он был один и вовсе не ощущал себя героем.
Его сотрясала дрожь. Мальчик вспомнил, как мечтал днем о нападении бандитов, как хотел сбежать в ночь, в холмы. Но правда забытой лощины оказалась совсем не похожей на эпические приключения. Ноги его устали, руки стали тяжелыми и онемевшими выше запястий; и еще он ощущал манящее приглашение сна, в котором холод отступит.
Он ушел не очень далеко от низины, в которой погибла лошадка. Холмы казались слишком большими, чтобы отважиться на поход вглубь. Потеряв из виду низину, он потеряет и дорогу, заблудится. Хотя, честно говоря, его подвела смелость, его обуял стыд. Вонь собственной мочи — как насмешка. Он может ощущать привкус своего предательства, горький и тошнотный, и снова, снова его охватывает предсмертная дрожь лошади — чувство уходящий жизни, когда он касался ее шеи. Она не заслужила такого конца — загнанная страхом, доведенная до изнурения рабыня мальчишки. Что он скажет Вренеку? Да лучше бы бандиты зарубили его!
Сдавшись ужасу ночи, он закрыл глаза. Хотя бы судороги прекратились...Хорошо.
Его пробудил шелест гравия. Сердце дико застучало и, казалось, перестало помещаться в грудной клетке. Он пытался вздохнуть.
Над головой, с вершины валуна, к которому он прислонялся, прилетел голос: — Вот ты где.
С почти неслышным криком Орфанталь попытался побежать, но ноги подкосились.
— Тише! Это лишь я, старый Грип.
Мужчина спустился в лощинку, встал рядом. Рука легла на плечо. — Ты промерз хуже Бездны. Я тут сделал лежку неподалеку, натаскал подстилки. Встать можешь?
Слезы лились ручьем из глаз Орфанталя, но кроме первого крика, ни звука не донеслось из губ. Его снова затопил стыд. Он попробовал встать, но не смог.
— Ты не пережил бы ночи. Хорошо, что я нашел. Та штука с лошадью была умной — ни шанса, что они полезут за тобой. — Говоря, он успел взять Орфанталя на руки. — Лежи тихо. Все будет в порядке. Я пойду медленно, спина болит и колено растянуто. — Орфанталь ощущал, как хромает несущий его мужчина: ритмические наклоны в левую сторону, на больную ногу. Кожа старика была мокрой от пота — почему, Орфанталь не мог понять. — Еще немного... Но костра не жди.
Орфанталь понял, что глаза привыкли к темноте, он мог различить нависающие скалы и отвесные склоны, пока Грип пробирался по узкой тропе. Затем он свернул влево, с тропы, и принялся медленно обходить валуны; дыхание стало хриплым.
Вздохам вторило странное эхо. Грип присел на одно колено. — Мы пришли.
Они были в убежище среди гор, в пещерке. Под Орфанталем оказался сухой, мелкий как пыль песок, он почти утонул в нем. Грип ушел и вернулся с грубым шерстяным одеялом. Это было не одеяло, данное бабкой, и не одеяло Грипа — Орфанталь помнил его по запаху шалфея, который старик хранил в длинном кисете и каждое утро закатывал толику в одеяло. Это одеяло пахло потом и чем-то еще, пряным и горьким. Закатав Орфанталя, Грип принялся сильно растирать ему ноги, начав с подошв и поднимаясь к бедрам, а затем проделал те же движения с руками.
Труды эти принесли телу жжение; вскоре Орфанталь оттолкнул руки старика и свернулся под одеялом.
— Снова дрожишь? Отлично, Орфанталь. Чертовски удачно я тебя нашел, вовремя. Знаю, тебе хочется спать — но спать сейчас вредно. Погоди немного, пока не станет тепло и хорошо.
— Где остальные? Вы их отогнали?
— Нет, мы их не отогнали. Хотя Харал заставил себя помнить. Мигил и Феннис пытались сбежать, но их зарубили сзади. Дураки. Видишь, что дело безнадежно — так стой на месте. Бегство лишь приближает смерть, и нет ничего более позорного, чем рана в спину. — Он помолчал и хмыкнул. — Если только тебя не окружили. Тогда рана в спину не позорна.
— Героев всегда убивают в спину, — сказал Орфанталь.
— Не только героев, Орфанталь. — Грип позволил себе сесть, осторожно устроившись у каменной стены. — Умеешь шить?
Вопрос его сконфузил. — Я видел, как это делают служанки.
— Хорошо. Будет свет, и тебе придется кое-что сшить.
— Будем делать одежду?
— Нет. Но послушай, это важно. Мне нужно поспать, тоже, и возможно, что я не проснусь.
— Ты о чем?
— О том, что не знаю, насколько плохи дела. Думаю, кровотечение остановилось, но не знаю, почему. Увидим. Но если я не проснусь, иди вниз по дороге, на восток — туда, куда мы ехали. Нет, слушай: оставайся вне дороги, незаметным. Просто иди вдоль дороги, понятно? Услышишь конных — прячься. Таись, пока не выберешься из холмов, а там — к ближайшей ферме. Не пытайся всё рассказывать и не говори о своей семье — тебе не поверят. Просто выспроси путь к Харкенасу и жди, если даже телега отправится через неделю. Оказавшись там, прямо в Цитадель.
— Понимаю. Так и будет. — Он пощупал пояс и нашел крошечную трубку с письмом, которое Сакуль написала Хиш Тулле.
— Ошиблись они, — продолжал Грип, хотя говорил уже, казалось, сам с собой. — Даже не раз. Со мной. С тобой. Видел Силанна, бездарного муженька Эстеллы. Дураку нельзя дозволять командовать в битве. Но если он там, Эстелла поблизости, а она достаточно сообразительна. Они вернутся на место бойни, чтобы положить конец и тебе. Но сначала поищут мое тело, не найдут. Это их растревожит сильнее, чем твое бегство. — Голова поднялась, Грип снова смотрел на Орфанталя. — Мы станем дичью, ты и я, пока не выберемся из холмов.
— Охота, — произнес Орфанталь.
— Донеси свою историю до лорда Аномандера. Любым способом, малец.
— Да. Мама мне о нем рассказала.
— Если они наткнутся на след, мне придется увести их. Оттянуть на себя, то есть.
— Ясно.
Он хмыкнул. — Ты всё сообразил. Быстро, Орфанталь. Хорошо.
— Грип, ты убил кого-то?
— Двух наверняка, и это обидно.
— Почему?
— Лучше бы ранил. Я ранил еще двоих, и это хорошо. Харал пытался, но... Помни его, Орфанталь. Он видел, как ты ускакал. Знал, что нужно купить тебе время, и чем больше у врага раненых, тем выше твои шансы. Принимал удары, чтобы наносить в ответ. Харал был отличным воином.
Орфанталь кивнул. Отличный воин. Герой. — Видел его смерть, Грип?
— Нет. Я потерял на время сознание — та расселина оказалась глубже, чем я ожидал. Когда я вылез, убийцы уехали.
— Они подожгли шкуры.
— Идиоты, я ж говорю. Но я нашел Харала. Они отомстили его трупу, понимаешь?
— Какая подлость!
— Нет, просто отсутствие дисциплины. Но их лица словно выжжены огнем в моей памяти. Я их помню, Орфанталь, и если выживу, они пожалеют о сделанном. Ну, время спать.
Орфанталь устроился удобнее, согретый одеялом. Но мысль о сне казалась теперь далекой. Рассказ Грипа катался и грохотал в сознании. Воины сражаются до смерти, воздух полон отчаянием. И в сердце всего он видел старика, спящего рядом. Казалось невозможным думать о нем как о воине. Орфанталь сомкнул глаза и сон овладел им быстро, как вспышка.
Ребрышко был пастушьим псом, не меньше двенадцати лет, с серой мордой и длинными ушами, хлопавшими и качавшимися при любом повороте длинной, словно у лиса, головы. Длинная шерсть — беспорядочные клочья серого и черного цвета, в репьях и грязи. Глаза зверя слегка косили.
Сакуль смотрела на него, пока кастелян Рансепт снова проверял, насколько бесшумно привешено оружие. Факелы моргали, освещая двор. Стража стояла у задней двери, что слева от надвратной башни. Воздух был холодным и сухим.
Рансепт подобрался и кивнул ей: — Готовы?
— Он же сплошные кости.
— Паразиты, миледи.
— Разве нет лекарств?
— Есть кое-какие. Но тощие собаки дольше живут. — Тут он развернулся и зашагал к воротам. Ребрышко со счастливым видом ковылял рядом.
Рансепт конфисковал выбранный ею меч, и копье, оставив только кинжал. Все шло не так, как следует. Кастелян оказался упрямым и слишком быстрым, овладев ситуацией; а ведь она сама хотела отдавать приказы. Конечно, то, что они вообще вышли — уже победа. Он мог бы прямо запретить.
Она подошла вслед за ним к задней двери и проследила, как поднимают тяжелые засовы. Едва дверь отворилась, Ребрышко вылетел наружу.
— Куда он? — требовательно спросила Сакуль.
— Разведывает путь впереди, миледи.
Она хмыкнула: — Скорее ведет нас к ближайшей беличьей норе.
— Ребрышко знает, что нам нужно.
— Откуда?
Они уже были снаружи, дверь захлопнулась сзади. Она слышала грохот опущенных засовов.
Рансепт пожал плечами. — Я иногда гуляю.
— В холмах?
— Если нам нужно переговорить с отрицателями. Леди Хиш важно, чтобы не было недоразумений.
— Отрицатели? То есть бандиты.
— Жизнь в холмах трудна, миледи. Это же дорожные сборы.
— Поборы.
— А дорожная пошлина леди Хиш? Поборы — грубое слово. Они так называются, только если собирает кто-то другой.
Они спускались по неровно вытесанным ступеням. Пришедшие на закате тяжелые облака разошлись, там и тут виднелись звезды. Температура быстро падала.
— Оплоту Тулла эти земли дарованы королевской грамотой, — сказала Сакуль. — Пошлина законна и необходима. А грабеж на обочине — нет. Но вы намекнули, что леди Хиш вошла в сговор с ворами?
Ребрышко ждал на средней площадке. Когда Рансепт и Сакуль подошли к псу, он вдруг прекратил спуск и ринулся куда-то влево, за валуны.
— Я и говорю. Горные крысы. Ребрышко проголодался по новым глистам.
Однако Рансепт остановился. — Мы не пойдем дорогой, миледи. Здесь есть тропа, хорошо скрытая. Не пользуйтесь ей понапрасну. За мной.
— Что за сговор? — спросила Сакуль, пока они карабкались между валунов.
— Прежде чем начать работу в шахтах, — сказал пыхтящий Рансепт, — они делали козий сыр. И прекрасную, тонкую кожу. Но что важнее, они следили за дорогой. Есть тропы, по которым путники стараются обойти Оплот.
— Избежав пошлины? Какое убожество.
— Иногда. А иногда это народ, не желающий быть замеченным.
— Что за народ?
Ребрышко пропал между двумя опасными осыпями.
— Мы вышли на след. Не время для разговоров. Ночь далеко уносит голоса, холмы способны проводить звуки. Если нужно, просто хлопните меня по плечу. Иными словами, мы идем тихо.
— Это смешно. Я еще вижу свет крепости.
— Если желаете спорить, миледи, прошу вернуться прямо сейчас. Но я скажу так: поглядите на Ребрышко.
Зверь снова появился и сидел прямо впереди. — Что с ним? — спросила Сакуль.
— Чужаки в холмах, миледи. Вот что говорит Ребрышко.
На ее взгляд, животное выглядело точно так же, как всегда. Трудно сказать, куда он смотрит своими косыми глазами. Но когда Рансепт двинулся, пес повернулся и снова побежал по тропке. Подтягивая слишком просторные перчатки, она пошла следом.
Для своей стати кастелян двигался тихо. Он не оглядывался проверить, не отстала ли она. Ее это сердило, хотелось зашипеть — она устала, а тропа казалась вечной. Сапоги натерли ноги; из носа текло, она уже утирала сопли рукавом, запачкала тонкую кожу перчаток. Что еще несноснее, в путешествии не было ничего особенного. Ей так хотелось иметь позади полдюжины мрачнолицых всадников в полной броне, готовых отдать жизнь по ее слову. Хотелось топота копыт, лязга железа в деревянных ножнах.
А хуже всего было убеждение, что невинный мальчишка лежит мертвый где-то впереди, убитый лишь ради вящего сохранения чужой тайны. Хиш Тулла сделала немало намеков, что в государстве не все спокойно. Хотя это и кажется смехотворным. Победа принесла мир, но она знала: жажда битв не искоренена. Она никогда не угаснет, в мире есть те, кто мечтают лишь о войне, ибо беззаконие в их натуре.
Сакуль не нуждалась в долгих поисках, чтобы указать на таких. Она была уверена, что таковы ее сестры. Они наслаждаются всеми видами пороков, и чем гнуснее окружение, тем подлее их желания. Если быть честной, в ней самой таится нечто подобное. Но реальность — например, эта холодная мука в саване ночи — оказалась куда грубее, нежели ей воображалось в те мгновения, когда скука выла в черепе.
Она много пообещала тому мальчишке, неизвестному бастарду рода Корлас. Теперь слова казались и пустыми и пошлыми, и самодовольство, которое на испытывала, глядя в широко распахнутые невинные глаза, стало источником укоризн. Она изображала взрослую, но это ведь была детская игра. Что, если Орфанталя замучили? Что, если сама Хиш Тулла в опасности?
Полночи прошло, а они так и ковыляли вперед. Все, чего хотелось теперь Сакули — встать, отдохнуть, поспать.
Колесо звезд наполовину повернулось, когда она ударилась о спину Рансепта. Впрочем, она не смотрела вверх, уставившись на мучительные сапоги. Рука взлетела, подхватывая ее и подтягивая ближе.
Она почуяла запах ланолина от толстого овечьего жилета, и этот запах ободрил ее своей привычностью.
Старик нагнулся. — Всадники впереди, — сказал он шепотом.
Сакуль посмотрела вперед, но Ребрышка не было видно.
— Никаких вопросов, — сказал он и, помешав ответным возгласам, зажал рот рукой — на краткий миг, чтобы не вызывать панику. — Ждем Ребрышко.
Бандиты проложили в холмах много тайных тропинок, и Рисп повела дюжину солдат по той, что должна была вывести их на дорогу поблизости от дымного столба. Попавшиеся им по пути старые лагеря отрицателей были оставлены по меньшей мере год назад, однако она знала, почему: запросы Хастовой Кузницы на руду сильно возросли, вот только причину этого шпионы Хунна Раала не смогли выведать. Так или иначе, забросив разбой, новички-шахтеры разбогатели хастовой монетой.
