— Данимира Андреевна... Химериан — не последний маг в Эрмитании. Когда высшие маги бьют друг другу морды, то остальное население в радиусе пяти миль спешно эвакуируется в более отдалённые районы... Мы ведь это делаем по-своему. Надо будет свозить вас на Плато Оглашения Завещания или на Мыс Удачной Свадьбы. Средь тамошних развалин трава до сих пор не растёт.

Я поняла, что если не желаю возникновения в королевстве новой достопримечательности под названием Пустошь Братской Любви, мне следует быть очень осмотрительной, и поспешила заверить:

— Если честно, вообще не планирую общаться с вашим братом. Моя персона ему сразу не глянулась — понятия не имею почему, а после попытки залезть мне в голову и я от него не в восторге. Но если он вот так запросто заходит к вам в дом, то что мне делать, если он снова заявится? Принц Химериан не произвёл на меня впечатления человека, который отвалит, если ему скажут "отвали".

— Он не сам прошёл. Моя лояльность на Хима не распространяется. Его мама провела, как и Лусс. Она знает, что у нас сложные отношения, но иногда не может ему отказать.

— Любимчик? — спросила я понимающе, но Кайлеан покачал головой.

— Комплекс вины.

— Понятно, — похлопала ресницами я, хотя ничего не было понятно. — Но я ещё не всё рассказала. Ещё дядечка один был. Интеллигентной наружности, в очках. Лоб высокий, с залысинами, волосы седоватые, и глаза за очками такие умные-преумные... на одного поэта похож, я вам потом его стихи почитаю — очень хорошие, честное слово. Этот дядечка был одет по-нашему, и ваша мама звала его магистром.

— Это Мерлин.

— Мерлин? — переспросила я. — А где борода до колен и колпак со звёздочками?

Кайлеан хмыкнул.

— Вы ещё посох и сову на плече вспомните.

— Он, кстати, ничего такой, симпатичный, мне понравился.

Кайлеан помедлил, затем, раздумчиво глядя на меня, произнёс:

— Мерлин мой учитель. Я получил от него больше, чем мог надеяться, он открыл мне доступ к магии высшего порядка. Но Мерлин прожил на свете столько лет, что, полагаю, невольно отдалился от остального человечества, уйдя далеко вперёд. С самого отрочества, с того момента, когда я начал мыслить критически, мне начало казаться, что существование потеряло для него сокровенный смысл и превратилось в череду нескончаемых игр. Любой из его окружения может стать фигурой на игровом поле. Пути Мерлина неисповедимы, помните об этом.

— То есть магистра иногда заносит, — резюмировала я. — Тогда, может, вам будет интересно узнать, что он на прощание назвал меня Данимирой Андреевной — прямо перед тем как улететь, превратившись в большую чёрную птицу.

— Он назвал вас по имени?

— И по отчеству. Откуда он знает, как меня зовут?

Кайлеан упёрся в меня застывшим взглядом — просчитывал варианты, потом отмер:

— Самое вероятное — общался с Мелиссой. Хотя с тем же успехом мог бы погадать на внутренностях животных. Мерлин иногда практикует методы своей юности, и довольно успешно. Я постараюсь выяснить. А насчёт обращения в птицу — не переживайте. Среди высших магов уйти, не исчезнув мгновенно, но обернувшись кем-нибудь, — своеобразный жест вежливости. Птица — это хорошо. Будем считать, что вы ему понравились.

— Ну... будем считать... — с некоторым сомнением повторила я и снова посмотрела в тарелку Его Высочества. Нет, его листики были определённо сочнее. Но я сдержалась. — Вы мне обещали экскурсию в подземелье.

— Это будет не экскурсия, а деловой визит. Надеюсь, вы не боитесь привидений?

— Теоретически — нет. Но я пока ни одного не видела. Откуда мне знать, как там на самом деле.

— Видели. Там, — он кивнул, указывая вверх, — целый рой неупокоенных душ.

Сначала я не поняла. Потом посмотрела на люстру-клетку. При дневном свете огоньки были еле видимы и плавали неупорядоченно, как оседающий ил в недавно взбаламученной воде. Наверное, они спали.

— Вот эти малыши? Привидения? — Некоторое время я, раскрыв рот, глазела на тусклые огоньки, потом перевела взгляд на Кайлеана. — Стесняюсь спросить, Кайлеан Георгиевич, а что неупокоенные души делают в вашей гостиной?

— Светят, — холодно сказал он. — Помните, на каких условиях я получил Башню? Так вот, внизу, в подземелье, среди прочих вы увидите тех, кто признал мою власть без сопротивления. Здесь же, в клетке, особо опасные экземпляры.

— Особо опасные экземпляры? — Я никак не могла в это поверить. — Но они такие милые... такие забавные... пищат так смешно...

— Если бы вы повстречались с ними до заключения, ручаюсь, вам было бы не до смеха.

— А что они сделали-то?

Подбородок Кайлеана немедленно пошёл вверх, брови — вниз, руки скрестились на груди. Расшифровать позу индейского вождя оказалось несложно.

— А-а-а... Они не признали вашу власть... И когда они кричали "он первый начал", их никто не слушал, потому что вы — принц крови?

Кайлеан фыркнул.

— Первыми как раз начали они. Башня — собственность Короны, призраки захватили её неправомерно. С их стороны было бы разумным убраться вон. Тогда — исключительно по молодости лет — я бы это позволил. Но они предпочли пойти на конфликт и теперь пожинают плоды своего упрямства.

Почему же призраки не убрались, хотела спросить я, может, была причина? Но Кайлеан резко встал и пошёл к холодильнику за кофе, тем самым поставив отчётливую точку в разговоре.

Волшебный холодильник в Башне, кстати, вовсе не выглядел таковым, я называла его так скорее по привычке. Если б Кайлеан не подвёл меня вчера к скромному узкому буфетному шкафчику, стоявшему в нише у лифта, я искала бы его до второго пришествия. Минимализм устройства объяснялся тем, что в домах высшей аристократии пользоваться магическим синтезатором пищи считалось дурным тоном. Насколько я поняла, это приравнивалось к микроволновке на кухне миллионера. В ближайшее время в Башню должен был вернуться обслуживающий персонал, в том числе и повар, поскольку только пища естественного происхождения считалась достойной магов-королей. И лучшими поварами считались специалисты, не обладающие магическими способностями. На многое простолюдины не способны, но кулинарное чутьё у них развито бесподобно, пояснил Кайлеан.

Ага, а негры лучше всех поют блюз. Особенно, когда собирают хлопок на плантациях. Дело известное.

Вспоминая тот разговор, я рассеянно изучала фигуру Их Высочества, стоявшего спиной ко мне. Не то чтобы я не изучила её раньше... но ведь никогда не лишне проверить, всё ли на месте?

С фигурой по-прежнему было хорошо... даже очень хорошо... почувствовав, что мысли приобретают нежелательный оборот, я поспешно отвела глаза, скользнула взглядом по стенам, посмотрела на люстру-клетку и обомлела: светящееся марево сложилось в абсолютно отчётливую фигуру — сжатый кулак с оттопыренным средним пальцем, обращённый, без сомнения, к спине Кайлеана.

Вот тебе и милые малыши!

Я с вытаращенными глазами беззвучно замахала на безумцев рукой. Кем бы они ни были, мне не хотелось, чтобы их развеяли пеплом по ветру.

— Данимира Андреевна, что-нибудь желаете к кофе? — спросил Кайлеан издалека, стоя перед шкафчиком.

— Да, пожалуй... — с капризной ленцой произнесла я, продолжая махать и таращить глаза. — Что-нибудь такое... с местным колоритом, если можно...

Просьба задержала Их Высочество на несколько лишних секунд, во время которых предосудительная фигура успела трансформироваться в стилизованное сердце, метнуться в мою сторону, трижды просемафорить, увеличивая и уменьшая свои размеры, и распасться, прежде чем Кайлеан смог что-либо заметить.

Когда он повернулся, мелкое хулиганьё как ни в чём не бывало зависало в воздухе, изображая ещё более глубокий коматоз.

Я перевела дух. Почему-то вспомнилось выражение "заводить шашни". Сейчас, конечно, случились не полноценные шашни за спиной кое-кого, но нечто шашнеобразное — безусловно.

— Что? — спросил подошедший Кайлеан, испытующе глядя. Иногда его чуткость к изменениям в моём настроении просто пугала.

— Ничего, — сказала я, отвечая чрезвычайно правдивым взглядом, и поспешно воскликнула: — Ой, какая прелесть!

На возникшем передо мной блюде раскинулось озеро тёмно-красного крема, на котором были проведены борозды, символизирующие волны. По поверхности озера были раскиданы белоснежные цветы, напоминавшие лотос обилием остроконечных лепестков, собранных в изящную чашечку.

— Отламываете лепесток, зачерпываете им крем, всё вместе кладёте в рот.

Я поступила так, как советовал Кайлеан, и зажмурилась от удовольствия. Лепестки хрустели, крем таял во рту.

— М-м-м-м... А что это?

— Это окка, растение такое, в горных ущельях растёт. Цветы долгое время выдерживаются в особом сиропе, чтобы сохранилась форма. Крем готовится из перетёртой сердцевины молодых стволов. Окка вроде кактуса, вся покрыта длинными прочными иглами, загнутыми на конце как рыболовные крючки, так что деликатес достаётся непросто.

— Вкусно! — похвалила я.

— К сожалению, это магическая синтетика, так что вкус не совсем тот. Жаль, окка цветёт только раз в несколько лет и хранению не подлежит. Но как только придёт срок, вам приготовят всё по-настоящему, и вы почувствуете разницу...

...Он оживлённо говорил что-то про особенности сбора цветов, и про то, что в детстве с нетерпением ждал сезона цветения окки... я бы с удовольствием послушала про детство Их Высочества, но звуки скользили где-то на периферии сознания. Из сказанного я вычленила некое тревожное ощущение: он полагает, что через несколько лет — когда зацветёт эта колючка — я по-прежнему буду в Эрмитании.

Я отодвинула блюдо, подловила окончание тирады про горные склоны в цвету и вставила:

— А когда вы собираетесь отправить меня домой?

Он осёкся и замолчал. Оживление на лице стремительно таяло, уступая место привычной замкнутости.

Наконец, Кайлеан сухо произнёс:

— Необходимые шаги предприняты. Теперь надо ждать.

— Сколько?

— Не могу точно сказать. Это не совсем от меня зависит.

— А от чего это зависит?

— От деятельности... некоторых людей. Прежде всего необходимо выяснить суть вашего дела. Придётся потерпеть.

Опять он включил командирский тон. Я набычилась.

— Суть моего дела может выясняться годами. Я что, должна сидеть в вашей Башне до старости? Приживалкой? — Я пожалела сразу же, в тот момент, когда открыла рот, но следующая фраза вырвалась сама по себе: — Может, мне ещё шлейф за вашей невестой нести?

Кайлеан уставился на меня с поднятыми бровями и тоже повысил голос:

— Что за чушь? Какой ещё шлейф? За какой невестой?

— За такой! С приданым!

Некоторое время мы сверлили друг друга взглядами.

Внезапно успокоившись, Кайлеан усмехнулся:

— Не шипите на меня, Данимира Андреевна.

Я пробормотала, тоже остывая:

— Это моя реплика, Кайлеан Георгиевич. Шипите обычно вы. Но я в самом деле хочу знать, когда попаду домой. Этот вопрос меня действительно беспокоит.

Он вздохнул, взял стул, поставил его рядом, сел — наклонившись ко мне, оказавшись очень близко, и взял мою руку в свои ладони. Это был весьма ловкий тактический ход с его стороны: моё сердце застучало чаще, а мысли смешались.

Кайлеан заговорил совсем другим тоном — спокойно, убедительно, с ноткой интимной дружелюбности — словом, так, как предписывается разговаривать с заупрямившимися психами:

— Неужели вы всерьёз полагаете, что странная история, произошедшая с вами, закончилась навсегда? Думаете, вернётесь домой и заживёте спокойной жизнью?

Я передёрнула плечом. Да, именно так я и думала. Или хотела думать.

Кайлеан тем временем продолжал:

— Сейчас вам удалось затеряться в неизвестности, но охота ещё не закончена. Вдали от родного мира, да ещё и под моей защитой, вам ничто не угрожает. Но едва вы перешагнёте границу Империи — риск удесятерится.

— Никто же точно не знает. Это только предположение. Лично я считаю, про меня уже давно забыли. Они же думают, что я кошка. Сидит себе кошка на помойке, ну и пусть сидит.

— Считайте это голосом интуиции. А она у меня неплохо развита. Для того, чтобы предположения переросли в уверенность, нужно больше информации. Этим я уже занялся. Прежде чем отправить вас домой, хочу точно знать, что происходит. — Он сжал мою руку сильнее и, заглядывая в глаза, сказал: — Данимира Андреевна, прошу вас, дайте мне время...

— Сколько? — покусав губы, спросила я. — Сколько вам нужно времени?

— Не мне — нам. Нам нужно полгода, — быстро сказал Кайлеан.

Кому это — нам? Мне, ему и его невесте со шлейфом?

— Полгода в Эрмитании?! — Я отняла свою руку у Кайлеана. — Вы с ума сошли, Ваше Высочество. Месяц. Через месяц вы переправляете меня обратно, и как только я доберусь до Оленегорска, можете считать, что я в безопасности.

— Не факт. А месяц — это вообще не срок. Пять — как минимум.

— Пять месяцев? Смеётесь? Два от силы.

— Четыре. Пожалуйста... — Он вновь завладел моей рукой и принялся большими пальцами поглаживать тыльную сторону кисти... с толку это сбивало ужасно. Потому что хотелось большего.

— Вы меня ещё за ушком почешите, — сказала я, сердясь на саму себя, и снова отнимая руку. — Отвлекающие манёвры вам не помогут. — Мне очень хотелось домой, но Кайлеан так уверенно говорил про опасность, нависшую надо мной, что я поневоле прониклась его предчувствиями и дрогнула. — Моё последнее слово: три месяца и ни копейкой больше.

— Договорились.

Кайлеан произнёс это так поспешно, и во всём его облике проступило такое облегчение, что мне тут же стало понятно — он опасался худшего исхода. Надо было стоять на своём — месяц и точка. Но идти на попятный было поздно.

Уже в который раз появилось ощущение, что Кайлеан Георгиевич ведёт меня туда, куда ему надо, искусно создавая видимость, будто я сама принимаю решения.

Я нахмурилась:

— Мы пойдём когда-нибудь в ваше подземелье?

— Вы готовы?

— Давно уже.

— Тогда — идём. — Он потянул меня за руку и поднял со стула.

...Двери лифта открылись, и полоса света упала на каменные плиты, разрезав кромешную тьму. Тьма была такая густая, такая непроницаемо-чёрная, что мне, признаться, стало жутковато. Я мгновенно вообразила шеренгу скелетов, молчаливо стоящих сразу за границей света, и даже посмотрела на пол — не выступают ли костяные фаланги тех, кто подошёл слишком близко.

Но Кайлеан шагнул вперёд, щёлкнул пальцами, и пламя факелов, укреплённых на могучих колоннах, что поддерживали свод, неясно осветило длинный просторный зал с чередой дверей. И никаких скелетов.

— Тут много пустых помещений, — пояснил Кайлеан, увлекая меня вглубь. — Я пользуюсь лишь некоторыми.

Я с любопытством разглядывала двери, мимо которых мы шли: они были разными, но дверные ручки отсутствовали у всех. Вместо них в центр каждой был вмонтирован выпуклый чёрный камень, отполированный до шелковистого блеска.

— А что здесь? — спросила я, когда мы проходили мимо двери из тёмного зеленовато-коричневого стекла. В толще стекла золотыми рыбками плескались непонятные символы. Письмена угасали, на их месте тут же возникали новые.