— Бежим! — воскликнула Кара, бросившись во второй дверной проем с противоположной стороны кухни, схватив Аэлин за руку и потащив ее за собой.
Охотница поспешила за ней, невольно начав хихикать. Она не помнила, когда последний раз чувствовала себя непоседливым ребенком, сбегающим от взрослых, чтобы не получить на орехи из-за своих шалостей. Это было в дэ’Вере… кажется, в другой жизни. Но даже тогда она не чувствовала себя такой счастливой, потому что основным ее другом по играм был Аллен, а он все-таки был мальчишкой.
Кара, пожалуй, стала первой, кого Аэлин хотела назвать подругой.
* * *
Грат, Малагория
Семнадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Казалось, сами боги смилостивились над Мальстеном Ормонтом, избавив его на несколько дней от необходимости тренировать Дезмонда. Стоило ему покинуть покои своего горе-ученика, как на него штормом налетел Бэстифар и скороговоркой сообщил, что через два дня в Грат приезжают послы из Аллозии по вопросам военного союза, и помимо переговоров нужно организовать им культурную программу и подготовить бал. Фатдир, разумеется, озаботился вопросом организации бала заранее, и об этом переживать не стоило, а вот качеством циркового представления Дезмонда Бэстифар был не на шутку озабочен.
— Если таким образом ты хочешь снова заманить меня в цирк, у тебя не получится, Бэс, — серьезно ответил ему Мальстен, покачав головой. — Я не отберу у Дезмонда его должность…
Аркал раздраженно махнул рукой.
— Хватит придумывать коварные планы за меня, мой друг, — усмехнулся он. — Я с этим и сам неплохо справляюсь. И, кстати, на этот раз никакого коварного плана нет. Ты нужен мне в цирке всего на день. День, Мальстен! Большего не прошу.
— Но я ничего не готовил, — нахмурился данталли. — Ты не мог сказать раньше?
— А вот это — кокетство. Куда тебе набивать себе цену, Мальстен? Выше уже только боги.
Данталли смущенно потупился.
— Я не собирался набивать цену! Я действительно не готовил представлений, даже не думал об этом. А ты хочешь, чтобы я составил программу за пару дней?
— Как будто тебе этого недостаточно! — фыркнул аркал.
— Хотелось бы больше дней на подготовку. Хотя бы три. — Мальстен недовольно сложил руки на груди. К собственному удивлению, он и сам понял, что зачем-то торгуется с Бэстифаром.
— Трех у нас нет, — закатил глаза аркал. — Во имя богов, Мальстен, если ты хоть немного озабочен тем, насколько удачным будет военный союз Малагории и Аллозии, ты просто обязан руководить труппой на представлении! — выпалил он на одном дыхании. — И даже не думай возражать и хвалить успехи Дезмонда! Это ответственное мероприятие, бесы тебя забери, и мне нужен ты, понятно?!
Мальстену ничего не оставалось, кроме как смиренно согласиться и срочно отправляться готовить представление. Несколько сюжетных линий уже виделись ему, осталось лишь посоветоваться с труппой насчет номеров.
Мог ли он предположить, что уирковые разразятся громкими аплодисментами, услышав о грядущем представлении? Ошеломленный и раскрасневшийся от смущения, Мальстен стоял напротив собравшихся на арене артистов, запоминая каждый радостный выкрик и врезая в память каждую воодушевленную улыбку. Тепло доверия и любви этих людей соседствовало со щемящей тоской, что стала уже привычной. Мальстен не мог отделаться от чувства ответственности за цирковых, не мог не вспоминать, что Кровавая Сотня, доверенная его нитям, погибла…
На лице данталли появилась печальная усмешка. Он спрашивал себя, неужели нельзя просто принять чужую симпатию и позволить себе порадоваться хоть несколько минут? Приходил к выводу, что это явно не его случай — даже попытка вспомнить, когда в последний раз он чувствовал себя беззаботно, увенчалась провалом. Похоже, что беззаботность обходила его стороной сызмальства.
Да и о какой беззаботности могла идти речь сейчас? Даже издалека Мальстен ловил на себе чувственный, проникновенный взгляд Ийсары, которая, казалось, с момента поцелуя на арене только и ждала этого дня.
Я должен с ней поговорить, — понимал Мальстен. — Должен объясниться. В конце концов, это я ввел ее в заблуждение, это я запутал ее и заставил думать, что между нами что-то серьезнее легкого романа. Это я понадеялся, что она просто забудет меня и не станет ждать, я недооценил ее чувства. И прояснять ситуацию тоже предстоит мне.
Но он знал, что для начала должен провести представление по просьбе Бэстифара. Выбить Ийсару из колеи после выступления своими признаниями было жестоко, но испортить ей настроение заранее было еще хуже. Мальстен сокрушенно понимал, что вынужден выбрать меньшее из зол и отложить разговор с Ийсарой до окончания выступления.
Труппа охотно согласилась участвовать в постановке Мальстена. Он подозревал, что Дезмонд воспримет это резко и с обидой, однако тот выразил желание наблюдать за этим представлением. Ему уже доводилось видеть, как искусно Мальстен работает с нитями, но целого представления он прежде не наблюдал.
Вплоть до семнадцатого дня Паззона пришлось вести регулярные беседы с цирковым распорядителем Левентом о программе будущего представления. На одну из этих бесед тихой тенью заявился советник Бэстифара Фатдир.
— Аллозийцы — специфичные зрители, и я должен удостовериться, что ваш сюжет придется им по духу, господин Ормонт, — спокойно произнес сухопарый малагорец, зачем-то добавив: — Ничего личного.
Мальстен кивнул и изложил ему свою идею.
Представление его строилось вокруг короля, который пожелал мирового господства и строил ради него всевозможные интриги. За основу Мальстен взял старое пророчество о Лжемонархе и переиначил его на свой лад: его король вознамерился стать на одну ступень с богами и сломать для этого двадцать печатей, которые поддерживали мир в равновесии. Но для этого королю нужен был сильный воин, способный пройти все испытания вместо него и привести его к желаемому господству.
— Почему двадцать? — поинтересовался Фатдир, прекрасно помня, что в пророчестве о Последнем Знамении ступеней к хаосу было явно меньше.
— Столько номеров я хочу показать, — смиренно ответил Мальстен.
Со своей замаскированной платформы прямо под куполом цирка анкордский кукловод вершил историю на арене. Силовые акробаты, изображавшие стражей врат первой печати, идеально выстраивались в сложные фигуры, поддерживали друг друга, демонстрируя чудеса равновесия и выдержки. Ни одного срыва или дрожи в мышцах, ни одного соскока или неверного шага — все движения артистов контролировали черные нити Мальстена Ормонта, и изящность его работы поражала воображение.
Дезмонд наблюдал за представлением, раскрыв рот от изумления. Пусть часть артистов для него напоминали размытые пятна из-за красных костюмов, оценить зрелищность Дезмонд мог. Никогда в жизни он не видел столько нитей разом. Мальстен контролировал всех — от работников арены до музыкантов! Воистину, его представление было ошеломляющим.
Дезмонд с трудом глотал обиду на все сущее: ведь Мальстен никогда не кичился своим мастерством. Будь он снобом, будь он о себе высочайшего мнения, напоминай он об этом при каждом удобном случае, было бы проще хотя бы осудить его за это, но ведь он, казалось, от природы был скромником!
Проклятье, это самый могущественный данталли из всех, что когда-либо ходили по Арреде, — сокрушенно понимал Дезмонд, не в силах оторвать взгляда от завораживающих номеров. Артисты разных специальностей выступали вместе, рисуя на арене зрелищные картины. Действо разворачивалось и на земле, и под самым куполом. Мальстен удивительно органично сочетал несочетаемое, сопровождая каждый элемент представления выверенной музыкой. Зрители ликовали и рукоплескали мастерству малагорских циркачей, а Дезмонд понимал, что им достается лишь половина зрелища. Он — видел нити, видел, каков охват у Мальстена, и испытывал смесь восторга с благоговейным ужасом.
Номера на арене тем временем сменяли друг друга, плавно перетекая из одного в другой. Представление Мальстена было единой историей, уносящей зрителей в свой водоворот. Малагорские тигры участвовали в одном номере с акробатами на лошадях, гимнастки демонстрировали невероятные полеты на полотнах и трапециях под самым куполом цирка. Жонглеры, эквилибристы, силачи — все они, действуя под контролем Мальстена, исполняли номера небывалой сложности с удивительной легкостью. Казалось, он контролировал все вплоть до выражений их лиц.
Вдруг музыка начала стремительно стихать и постепенно перерастать в совершенно иной, таинственный и завлекающий мотив. На сцене показался иллюзионист Данар и, пока Левент проникновенным голосом рассказывал историю о последней печати, зрители завороженно следили за артистом, творящим чудеса прямо на арене.
Данар своими иллюзиями дал рыцарю понять, что король хочет обмануть его и заполучить власть богов, и в самый последний момент рыцарь отказался взламывать печать. Они вступили с королем в бой на колесе смерти, демонстрируя чудеса акробатики и эквилибристики.
Зал ликовал и лил на артистов потоки аплодисментов.
Дезмонд заметил, что аллозийские послы, сидящие в ложе Бэстифара, потрясены не меньше остальных. Аркал, с трудом сдерживающийся от того, чтобы неуютно ерзать в вычурном царском одеянии, разговаривал с ними нарочито увлеченно… но вдруг резко перевел взгляд под купол цирка, и Дезмонд понял, что привлекло его внимание. Нити исчезли — на поклон артисты выходили, уже не будучи под контролем анкордского кукловода. Дезмонд прислушался, но, разумеется, не услышал ни криков, ни стонов. Даже если б они были, они потонули бы в восторженных выкриках зрителей.
Дезмонд выскользнул со своего места и решил как можно скорее добраться до укрытия Мальстена. В душе его клокотало тревожное предвкушение: он видел, сколько нитей было выпущено и как долго Мальстен удерживал контроль. После такой работы расплата обещала быть долгой и поистине чудовищной, особенно если учесть, что многие циркачи были в традиционных красных одеждах…
Как Мальстену удавалось прорываться сквозь красное, Дезмонд не понимал до сих пор. Он сам в редких случаях мог лишь разглядеть человека в красном, но очень быстро терял концентрацию зрения, а глаза безумно уставали. Для Мальстена, казалось, не существовало пределов или ограничений, он мог контролировать кого угодно сколь угодно долго. Это поражало воображение. Видят боги, до жизни в Грате Дезмонд не считал себя бездарным слабым данталли, он был уверен, что прекрасно умеет пользоваться своими способностями. Но можно ли сохранить о себе прежнее мнение там, где планку задает Мальстен Ормонт?
Дезмонду хотелось напомнить себе, что никто не всесилен, даже его нынешний учитель. А ведь он уже видел его слабым, мучимым расплатой и стонущим от боли — там, на лекарском столе после столкновения с людьми погибшего Отара Парса. Значит, такое бывает, и Дезмонд отчаянно хотел это увидеть.
Подходя к лестнице, что вела к скрытой платформе под самым куполом цирка, Дезмонд остановился и снова прислушался.
Ничего.
Помедлив несколько мгновений, Дезмонд начал осторожно подниматься вверх. Лестница и платформа были скрыты дополнительными полотнами купола, наподобие отсека Рорх в Храме Тринадцати, с той лишь разницей, что строители храмов делали внутренний круг зала ровным, а секцию Жнеца Душ уводили вглубь, и она была хорошо заметна снаружи здания. Полотна ткани малагорского цирка, наоборот, скрывали отсек кукловода внутри купола.
Поднявшись по ступеням кованой спиральной лестницы, Дезмонд увидел Мальстена, сидящего на полу платформы. Лицо его было синюшно-бледным, почти серым от боли. Глаза запали, на лбу проступили бисеринки пота.
— Дезмонд… — с трудом выдавил он, — что тебе нужно?
— Я просто… я видел, что Бэстифар посмотрел сюда, увидел, что циркачи больше не связаны нитями…
— Прошу тебя, уйди, — тихо ответил Мальстен. Челюсти его тут же сжались до зубовного скрежета, рука вцепилась в кованые перила с такой силой, словно он мог согнуть их пополам.
— Мальстен…
— Оставь меня, пожалуйста.
— Но…
— Бесы, Дезмонд, прошу, уйди!
Казалось, этот выкрик отнял у Мальстена последние силы. Он прикрыл глаза и тяжело задышал, лицо сделалось синюшно-серым.
Дезмонд покачал головой, стараясь собраться с мыслями. Его жажда увидеть мучения Мальстена, чтобы напомнить себе о его слабых сторонах, моментально улетучилась. Сейчас он видел перед собой не торжество справедливости, а своего собрата-данталли, который испытывает страшную боль совершенно незаслуженно. Он не сделал ничего плохого, чтобы так мучиться.
— Почему ты здесь? — обеспокоенно спросил Дезмонд. — Ты мог отпустить не всех циркачей, мог хотя бы добраться до комнаты…
Пока он говорил, Мальстен беспокойно зашевелился. Дезмонд решил, что он ищет положение, в котором ему станет чуть легче — хотя знал по себе, что это невозможно, — но затем понял, что Мальстен пытается подняться на ноги.
— Что ты делаешь? — округлив глаза, в недоумении воскликнул он. Мальстен проигнорировал его вопрос, продолжив попытки подняться. Взгляд его помутился, и Дезмонд испугался, что он вот-вот умрет, не выдержав боли. — Прекрати! Мальстен, не вставай!
Дезмонд за пару шагов преодолел разделявшее их расстояние, и разжал кулаки Мальстена, цеплявшиеся за перила. Заставить его снова принять полулежачее положение почти не составило труда — сил на сопротивление у него сейчас не было.
— Хватит! Ты же сделаешь себе только хуже! — воскликнул Дезмонд. — Это может убить тебя, ты это понимаешь?
— Нет, не может, — устало возразил Мальстен, вновь подавив рвущийся наружу стон.
— Ясно. Ты уже бредишь. Я позову Бэстифара, — решительно заявил Дезмонд.
— Нет! — Каким-то образом у Мальстена хватило сил поймать его за руку и остановить. Однако больше ничего он сделать не смог, почувствовав, как боль от этого усилия проходится кузнечным молотом по его костям. Мальстен вновь стиснул челюсти, все его тело сотрясла волна дрожи. — Не надо его звать… не нужно никого… сюда приводить. Я остался здесь, чтобы не было зрителей. Уйди сам… и не веди никого, пожалуйста! Слышишь? Я не могу… не хочу, чтобы это видели. Ненавижу это…
Расплата — зрелище.
Зрители захотят еще.
Дезмонд замер, видя, как мучительно исказилось лицо Мальстена перед тем, как он отвернулся и снова попытался подняться.
— Хорошо! — выпалил Дезмонд, поднимая руки в знак своей капитуляции. — Хорошо, я никого не буду звать, я уйду, я оставлю тебя в покое, если ты этого хочешь.
