Почему и нет? Часть первая.

Дорожная задержка — обычное дело, никто не нервничал и не ругался. Все в воле Божьей, если он захочет, то ты приедешь вовремя даже плетясь шагом или все равно опоздаешь, несясь на почтовых без роздыха.

Я старался время потратить с пользой. Писал.

Стихи, само собой. А еще раньше что-то вроде дневника завел, вот и накапливаю разные мыслишки.

А письма...

Есть один человек, которого бы очень хотел увидеть. Анна Казимировна, пани Анна... Пишу ей регулярно и традиционно жгу листочки.

Как хорошо, что я уехал тогда из Бражичей сразу. Потом не смог бы. Запала ты мне в душу, сероглазая. Приворожила. М-да.

Ладно, это лирика.

Есть еще несколько людей, с которыми переписка длится уже значительное время. Начиная от Олега Степановича Дмитриева и сестер Авиловых, моих первых знакомцев в этом мире и до барона Корфа. Уже их много, моих корреспондентов. Где-то, около десятка людей, с которыми я охотно обмениваюсь мыслями в письмах. Потихоньку этот мир становится мне родным. Уже не чувствую себя одиноким и чужим.

В Питере велел Гавриле рулить к тому трактиру, где я в прошлый раз снимал комнатку. Хозяин не позабыл меня за эти пару месяцев, которые я не был в столице. Больше того, он был ужасно рад моему приезду и даже освободил прежнюю комнатушку, как-то договорившись с постояльцем ее занимавшим. Поздний обед или ранний ужин, который мы хотели заказать в зале, объявлен за счет заведения.

Не понял...?

Что это за подозрительная благотворительность, а? Ну-ка колись, работник стойки и бокала. Кажи свою барменскую сущность, с чего это ты такой добрый?

Ну вот, так и думал. Все как всегда. Реклама — двигатель прогресса. Этот жук не знает такого слогана, но суть улавливает отлично.

У меня оказалась легкая рука, и трактир стал с недавних пор местом модным и престижным. Эполеты обмыть именно в его стенах начало считаться доброй приметой. Уж не знаю, чем тут люди руководствуются в своей фантазии, но отчего-то в головы кадетов и молодых офицеров была вложена мысль:

— Обмыл производство в этом кабачке — карьера тебе обеспеченна.

Даже ритуал установился. Следующим после обязательных тостов за Государя и за виновника застолья звучал стихотворный тост 'Офицерское братство', который произносил офицер, получивший чин, а последним провозглашался тост за живых и павших героев с возлиянием вина по языческому обряду и разбиванием бокалов. Традиция-с.

И еще одно, тут и прежде встречались гвардейцы и армейцы на равных, ну почти на равных, а теперь барон Корф завел моду, что войти сюда может только гвардеец, крепко понюхавший пороху, либо бывший выпускник кадетского корпуса. Паркетных шаркунов просто не допускали. А, как известно, запретный плод всегда сладок.

Хозяину трактира даже пришлось расширяться, выкупать соседнее здание. Вот предприимчивая душа! Талантливо капусту рубит. Ну и на здоровье. Кухня у него так и осталась отменной.

Я же явился как живое подтверждение правильности традиции. Ведь всего пару месяцев тому обмывали чин подпоручика, а ныне на постой стал уже поручиком да при золотом оружии с Анненским крестом. Работает примета-то, оказывается.

Встретил и знакомых.

Милейший Пал Палыч, вечный дежурный офицер кадетского корпуса в штабс-капитанском чине просто расцвел, когда увидел меня в трактире. Он, бедолага, сидел на мели и топил тоску в единственной кружке пива, которую растягивал на целый вечер. Естественно, место за нашим столом ему нашлось. Гаврила, видя такое дело, тихо слинял, подмигнув мне напоследок. — Держись мол, Сергей Саныч. Пролетаешь ты мимо отдыха, а я пошел отсыпаться.

Ехидничает, зараза.

И совершенно напрасно он беспокоился, вечер прошел совсем неплохо. Пили, пели, смеялись, соревнуясь в рассказывании анекдотов. К нам присоединились знакомые и незнакомые офицеры и даже несколько молодых вполне гражданских преподавателей из кадетского корпуса. Было уютно и весело. Меня никто особо не напрягал. Как-то выпало, что в этот вечер присутствовало совсем мало посетителей, что для этого заведения вообще-то не характерно. Ну и славно.

Сегодня пред грозные очи начальства надобно явиться. Если не озаботят новым заданием, то можно будет и в Смоленск сразу рвануть...

Помечтай, Серега, помечтай. Раз вызывают на ковер, то головомойка будет только частью программы. Наверняка чего-нибудь замутят.

Очередная встреча с князем Кочубеем должна состояться у меня нынче вечером. Я, как и положено, явился в канцелярию сразу с утра. Задал вопрос о возможности встречи с их сиятельством и тут же предъявил бумагу с вызовом явиться по выздоровлению после ранения. Вручал ее уже знакомому адъютанту. Тот многозначительно улыбнулся, сказал, что князь уже спрашивал, попросил обождать и скрылся за дверью кабинета.

Не самая лучшая примета. Равнодушная маска на лице офицера была бы предпочтительней.

Адъютант долго не задержался, после непродолжительного отсутствия пришел и велел мне быть к шести вечера в кабинете Кочубея при параде. Я поблагодарил и отправился убивать время до встречи.

Полдня свободных есть.

Еще в приемной написал записку барону Корфу с уведомлением, что нахожусь проездом в столице и, хоть сегодняшним вечером дела службы требуют моего присутствия у начальства, в любое иное время буду рад видеть его в известном ему заведении, где и снимаю комнату. Либо, если он позволит, сам навещу его с визитом.

Адъютант по приходу от князя мне помог с толковым вестовым передать письмецо по адресу. Заваливать просто так с улицы в гости сейчас как-то не принято. Этикет-с.

С бароном у нас установились почти дружеские отношения, завязанные в совместной переписке. Он был не слишком разговорчив в компании, видимо стесняясь своих шрамов, но в письмах имел прекрасный слог. Всего несколько корреспонденций проложили между нами приятельский мостик, и я всегда с удовольствием читал его послания, на которые исправно отвечал.

Прогулка завела меня на знакомый двор конского барышника. Если у меня есть возможность покрутиться возле лошадей, то непременно этим случаем воспользуюсь.

Порадовало, что бывшего покупателя там признали сразу же.

Барышник с достоинством поздоровался и пригласил осмотреть свой товар. А поглядеть было на что. К концу зимы многие продавали лошадей, а покупателей наведывалось маловато. Содержать породистую строевую лошадь в зиму — удовольствие не из дешевых, иные не рассчитав своих возможностей, выставляют лошадей на торги.

Добрые кони, на любой вкус. Мне же, как раз нужно подобрать себе строевика. Ремонтерского патента у барышника не было, так что казна мне покупку не скомпенсирует, но плевать. Могу себе позволить. Морету все равно скоро в декрет в имение отправлять надо. Кобылка временно из разряда транспорта переходила в разряд мамы. Природа свое берет, тем более, что жеребенок обещает быть просто выдающихся статей.

Из почти десятка подходящих лошадей особо глянулся мне красивый вороной жеребец со злыми глазами. Во, зверюга. Истинный, боевой конь, с чернющей, аж отливающей синевой, длинной гривой и роскошным хвостом. Холеный. Шестилетка и из хороших рук видно. Но норов — тот еще, чувствуется характерец.

Заметив мой выбор барышник только головой покачал.

— Это Ворон, конь кирасирского ротмистра Щербины. Ротмистр намедни от горячки помер, вот вдова и продает. С ним сладить никто не может, ваше благородие. В горе конь. Кроме старого хозяина никого признавать не хочет. Но коняга — стоящая. Андалузцы у нас не часто на торг выставляются, а этот — чистых кровей.

Так мы кроме всего еще и тезки, оказывается. Конь носит мое гладиаторское погоняло. Значит, судьба.

Будем брать...

Подошел к жеребцу.

На дикий и вызывающий взгляд вороного красавца, косящего лиловым глазом, в котором полыхает злой огонь, не обращаю внимания.

Человек сильнее, зверюга. Не знал? Не ты на мне, а я на тебе ездить буду, так что не бей копытом. Не поможет.

Оглядываю андалузца, а он оглядывает меня.

Ворон всхрапнул и попытался цапнуть меня зубами. За что и заработал упреждающий крепкий удар кулаком в лоб. От неожиданности конь попятился.

Так-то вот, в моем табуне я — самый главный! Ты понял, морда твоя лошадиная?!

Крепко взяв под уздцы, не пускаю его даже дернуть головой, при этом даю полную волю своим чувствам, словно устанавливаю прямую связь с самой сущностью этого непокорного, но прекрасного животного.

Мы установили иерархию, теперь нам надо подружиться. Видел кнут, покажем пряник. Уговариваю тихим, спокойным голосом, который все же подтвержден твердой рукой, сжимающей повод.

— Спокойно, Ворон, тихо. Я не враг тебе, я твой друг. Старший друг. Я — умнее и сильней, а ты — быстрее и яростней. Мы вместе непобедимы. Будь мне побратимом, и я тебе им стану. Драку любишь? Это я тебе обещаю, с таким хозяином этого добра будет валом. Скачкой живешь? Так и ее я тебе обещаю. Давай дружить, Ворон. Не пожалеешь. Так как...?

Конь всхрапнул еще раз. Ну, решай, вороной! Я отпустил повод.

Он и решил...

Тряхнув роскошной гривой, потерся головой о мое плечо. Признал... Угощаю его, поданной спешно барышником, пресной лепешкой с кристалликами соли.

— Ну, ты, ваше благородие, и силен. — С уважением протянул лошадиный торговец. — Так коня заговорить на моей памяти только человека три могло. А я пожил. И коней и людей повидал. Это — от Бога... Эх-ма, да для такого дела я тебе его за цену и продам, без навару! Твой конь. Все равно, другого хозяина не признает. — Потеребил бороду в раздумье.

— Седло, знать, опять у меня брать будешь? Есть доброе мадьярское черной кожи в серебре и узда к нему. Заседлаем на драгунский манер. Полная справа под поход и под парад. Седлать?

— Давай, седлай. Проеду Ворона, самому не терпится, да и он хочет себя показать.

Барышник, конечно, жук. Может на коне он не наварил, но вот на остальной справе добрал с процентами. Но оно того стоило. Добротное все, с толком и вкусом подобрано и сделано. Серебро узды и серебряная обшивка на темно-зеленом, бархатном вальтрапе с белым в серебряной кайме императорским вензелем на вороном красавце смотрелись потрясающе.

По традиции выезжаю на Невский лед. Проверим нового друга, хоть чего там проверять, и так все ясно. Конь отличный.

Прокатился вволю. А правильней сказать — прокатились, получая удовольствие на пару. На таком скакуне поневоле начинаешь себя воображать кентавром. Он меня чувствовал, как хороший инструмент пальцы опытного скрипача. Ощущение, что мы стали одним целым. И это первая выездка. Фантастика просто! Это я удачно зарулил к барышнику. Мой конь. И почти надурняк. Ха!

На ходу перекусил прикупленными у разносчика пирогами с рыбой, не слезая с седла и продолжая свою прогулку.

Вкусно.

А после, к назначенному времени, с этаким шиком подъехал к коновязи у канцелярии. Ворон шел мелкой грунью, бочком, лебедем выгнув шею и взмахивая гривой. Красовался. От былой угрюмости и следа не осталось. И дальше вел себя как примерный мальчик, все же конь — военный и дисциплину знает. Единственно, я попросил дневальных других жеребцов рядом с ним не ставить. Кобыл, тем более.

В ответ те разулыбались, пообещав, что приглядят. Попону накрыть коня они мне тоже нашли, Бог его знает, сколько начальство промурыжит.

В отличном настроении поднялся по ступенькам на крыльцо и вошел в здание.

Князь оказался еще занят. Адъютант, изрядно подуставший к концу дня, предложил мне стул в ожидании вызова. Где-то, через полчаса меня пригласили, и я вошел в знакомый кабинет.

Виктор Павлович сидел в том же кресле в том же статском сюртуке и крутил в руках перо. Вал бумаг на его рабочем столе, казалось, стал еще выше, лицо — уставшее и какое-то изможденное.

Укатали сивку крутые горки. Видно в последние недели князь здорово недосыпал.

Встав по форме, жду.

— Здравствуйте, поручик, рад видеть вас в добром здравии. Присаживайтесь поближе, вот на этот стул. Побеседуем. — А голос усталым не был, скорее напротив, бодрый такой голос, с веселыми и ехидными нотками.

— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство. — Я присел на указанный мне стул.

— Вот тут, поручик, — князь указал пером на гору бумаг справа, — у меня есть ваша служебная записка, в которой вы рекомендуете совершить рейд на территорию Герцогства Варшавского и уничтожить секретную типографию. Также и по возможности тех людей, которые заняты в печатании фальшивых русских ассигнаций. Тут и резолюция ротмистра графа Васильева имеется. Прочесть? — Не ожидая моего ответа, стал искать нужный лист.

— Ага, так... 'Самоубийственно. Безумно. Невозможно'. И приписка внизу. 'Одобряю!'. — Хмыкнул выразительно, имея в виду то ли меня, то ли Васильева. — Более того, вы лично беретесь, с отрядом до десяти человек провести сию дерзкую операцию. Самолично возглавить вылазку. Так?

— Точно так, ваше высокопревосходительство. Берусь. Только велите...

Князь улыбнулся и позвонил в колокольчик. За моей спиной раздались шаги адъютанта. Кочубей, постукивая пером по моей записке, проговорил, обращаясь к офицеру.

— Сегодня ко мне больше никого не пускать. Если прибудет нарочный, пусть ждет. — В глазах чертики пляшут. К чему бы? — Все, ступайте. — И перевел взгляд на меня.

— А вы, Сергей Александрович, мне сейчас все подробнейшим образом расскажете о плане на этот рейд... А также, очень подробно, о своих записках, в которых вы имеете рассуждения о развитии Русской разведки и контрразведки. Тоже поведаете. Уж простите великодушно, но пока вы при смерти лежали, князь Куракин их просмотрел. Ну, кто такие размышления бумаге доверяет, Горский? Беда мне с вами. Ну-с, я слушаю.

Во, Серега, а это уже пушной зверек северной прописки. Выкручивайся теперь. Как князюшко меня по-отцовски пожурил-то? Смотрит с такой все понимающей улыбочкой завуча школы, обращенной проштрафившемуся хулигану, а глаза — требовательные, высокомерные и смешливые одновременно. И есть с чего быть смешливыми. Видать физия у меня уж больно ошарашенная. Хотя, насчет бумаги и моих писулек он прав. Вот ведь непруха, писатель я недоделанный. И кто меня просил эти записи вести?

Спокойно. Вопрос морали дворянской чести и чтения чужих дневников пока отставим как не существенный в данную секунду. Потом к нему вернемся непременно, но не сейчас.

Так, врубай мозги. Быстрый анализ своих записей. От первой страницы. Поехали...

Писать начал где-то во вторую неделю попаданства.

Когда я стал учиться владеть перышком, то взял моду записи различные вести. Ну, чтобы вживаться легче было, яти c фитами осваивать. Да и информационный голод грыз со страшной силой. Вот и чиркал перышком на свою голову.

Вспоминаем, что в тетрадке записано было? Вначале — выписки из Сунь-Цзы, глава последняя 'О шпионах'. Как же, сам в роли шпиона оказался. Интересно было. Вот и чиркал все что помнил, а поскольку, в свое время 'Искусство войны' была моей настольной книгой...

Короче, практически вся последняя глава книги записана почти дословно.