Весть о прибытии Агуадо и его дерзком поведении застала Колумба в глубине острова; не мешкая, он поспешил в Изабеллу, чтобы встретиться там с ревизором. Агуадо же, услышав о возвращении Алмирала, тоже повернул обратно в Изабеллу. Поскольку был хорошо известен гордый нрав Колумба и то, как глубоко он чтит свой служебный долг и с каким достоинством носит свой титул, все ждали, что предстоящая встреча окажется весьма бурной. Агуадо ожидал того же, но, уповая на королевское письмо, не испытывал ни малейшего сомнения по поводу благоприятного для него исхода встречи. Последующие события показали, как трудно посредственному уму предугадать поведение такого человека, как Колумб, в необычной ситуации. Тяжелая жизнь приучила его обуздывать свою природную горячность и порывистость, подчинять свои страсти рассудку, а чрезвычайно развитое чувство собственного достоинства не позволяло ему вступить в спор с ничтожным хвастуном, каким был Агуадо; но главное — он глубоко уважал волю монархов, ибо в его возвышенной и восторженной, полной благородства душе сильнее верности монархам была только вера в Бога. Вот почему он принял Агуадо с церемонной вежливостью и с подчеркнутой торжественностью приказал вновь зачитать королевское письмо под звук трубы перед собранием народа. Он сам с почтением выслушал письмо и уверил Агуадо, что готов сделать все, что будет угодно их величествам.
Эта неожиданная скромность, поразившая присутствующих, сбила с толку и разочаровала Агуадо. Он приготовился к препирательству и надеялся, что в пылу спора Колумб потеряет самообладание и скажет что-нибудь такое, что можно будет истолковать как неуважение к авторитету монархов. И действительно, несколько месяцев спустя он попытался получить у нотариусов порочащее Колумба свидетельство об этом разговоре; однако почтение, с которым Адмирал отнесся к письму монархов, было слишком явным и не подлежало сомнению, к тому же все очевидцы безоговорочно высказались в пользу Адмирала.
Агуадо между тем продолжал вмешиваться в управление колонией; это обстоятельство, а также почет и уважение, которые ему неизменно оказывал Колумб, терпение и сдержанность, которые тот проявлял, успокаивая недовольных, — все это истолковывалось колонистами как утрата Адмиралом былой силы духа. Все решили, что звезда его закатилась, и приветствовали новую восходящую звезду — Агуадо. Трусливые негодяи, хранившие до сих пор молчание, и те, кто считал себя обиженным, кто имел действительный или воображаемый повод для жалоб, спешили высказать свои претензии: они поняли, что теперь нападать на Адмирала не только не опасно, но и выгодно, что очерняя Адмирала, они завоевывают расположение Агуадо.
Бедные туземцы, изнемогавшие под гнетом колонистов, тоже радовались предстоящей смене правителей, лелея тщетную надежду на облегчение своей участи. Многие касики, покорившиеся после поражения у Веги власти Адмирала, собрались теперь у реки Яга в доме Маникаотекса, брата Каонабо и договорились принести официальную жалобу на Колумба, ибо считали его виновником всех зол, причиненных самовольством и бесчинствами белых людей.
Приняв во внимание все эти обстоятельства, Агуадо пришел к выводу, что главная цель его миссии достигнута. Полагая, что собранной информации вполне достаточно, чтобы низвергнуть Колумба и его братьев, он стал готовиться к возвращению в Испанию. Но Колумб тоже решил вернуться. Он чувствовал, что настал момент, когда ему необходимо появиться при дворе и самому развеять густое облако клеветы, нависшее над его головой. Его враги не дремали: занимая видное положение и имея большое влияние, они использовали малейшую возможность, чтобы бросить тень на него и его предприятие. Адмирал же, будучи при дворе чужим, да к тому же иностранцем, не имел влиятельных друзей, которые могли бы обезвредить придворные интриги. Он опасался, что у монархов в конце концов могут возникнуть сомнения, пагубные для всего его дела, и поэтому стремился как можно скорее вернуться и лично объяснить истинные причины, по которым его путешествия не принесли пока ожидаемых результатов. Вообще же, потратив столько лет, чтобы убедить людей в существовании Нового Света, который следует открыть, он вынужден был потратить столько же усилий, чтобы убедить их в пользе своего открытия; факт, сам по себе представляющий одну из наибольших странностей всей этой истории.
Когда корабли уже были готовы к отплытию, на остров обрушилась страшная буря. Это был один из тех ужасных тропических штормов, которые индейцы именуют фириканами или уриканами — название, с незначительными изменениями дошедшее и до наших дней. Ветер, налетевший в полдень с востока и гнавший перед собой пелену воды и облаков, над самым островом столкнулся со штормовым ветром с запада, между ними, казалось, завязалась яростная схватка. Молнии, точнее целые снопы молний, непрерывно разрывали тяжелые тучи, которые, то громоздясь друг на друга поднимались высоко в небо, то опускались до самой земли, окутывая ее густым мраком, более непроницаемым, чем полночная тьма. А там, где проносился смерч, обнажались целые леса, теряя листву и ветви. Ветер выворачивал с корнем и уносил далеко гигантские стволы деревьев. Целые рощи были снесены с горных склонов, огромные глыбы земли и камней с оглушительным грохотом низвергались в долины, перегораживая русла рек. Грохот в небесах и на земле, раскаты грома, вспышки молний, вой ветра, треск ломающихся деревьев, стук камней нагоняли страх и ужас, многие думали, что наступает конец света. Некоторые жители укрылись в пещерах, их дома были снесены бурей. В воздухе неслись стволы и сучья деревьев и даже обломки скал, разрушенных неистовыми порывами.
Достигнув гавани, ураган закрутил стоявшие на якоре корабли, сорвал все снасти, потопил три каравеллы со всеми, кто был на борту, другие же швырнул друг на друга, разбил в щепы и выкинул обломки на землю далеко от края берега, потому что разбушевавшееся море затопило его на три, а местами на четыре мили. Три часа свирепствовала буря. А когда она наконец утихла и снова появилось солнце, индейцы долго не могли прийти в себя, в немом изумлении и страхе они смотрели друг на друга: никогда еще на их памяти, ни на памяти их предков остров не подвергался такой напасти. Одни из них считали, что это была кара, ниспосланная божеством на белых людей за их жестокости и злодейства, другие же были уверены, что белые люди сами вызвали это возмущение воздуха, воды и земли, чтобы нарушить мирную жизнь острова и опустошить его.
Глава 9
Открытие копей на Гайне
(1496)
Пронесшийся ураган уничтожил четыре каравеллы Агуадо и еще два судна, находившихся в гавани. Уцелел только один корабль — "Нинья", но и он был в плачевном состоянии. Колумб приказал немедленно привести его в порядок, а из обломков других построить еще одну каравеллу. И пока он ожидал окончания работ, пришло радостное известие о том, что в глубине острова найдены богатые золотые копи. Их открытие связано с довольно романтической историей. Молодой арагонец по имени Мигель Диас, служивший у аделантадо, поссорился с другим испанцем и на дуэли тяжело ранил его. Опасаясь последствий, он бежал из поселения в сопровождении шести товарищей, замешанных в этом скандале или лично преданных ему. Скитаясь по острову, они забрели в индейскую деревню на южном побережье, неподалеку от устья реки Озема, примерно там, где теперь расположен город Санто-Доминго. Туземцы приняли их радушно, и испанцы некоторое время жили среди них. Деревней правила женщина-касик, которая вскоре почувствовала сильное влечение к молодому арагонцу. Диас тоже не остался безучастным к ее нежности, они соединились и счастливо зажили вместе.
Однако со временем воспоминания о своей стране и друзьях стали тревожить сердце молодого испанца. Ему становилось грустно от мысли, что он навсегда останется за пределами цивилизованного общества, что ему не суждено больше встретиться с соотечественниками. Его охватило желание вернуться в колонию, но хорошо зная непреклонную справедливость аделантадо, он страшился ожидавшего его там наказания.
Жена-индианка заметила, что он стал грустить и все чаще погружаться в задумчивость; любовь к супругу, обострившая женскую проницательность, позволила ей догадаться о причинах его тоски. Опасаясь, что он покинет ее и вернется к своим соотечественникам, она постаралась найти средство, которое сделало бы эту часть острова привлекательной для испанцев. Зная, что самым желанным для белых людей является золото, она рассказала Диасу, что недалеко от ее деревни есть богатые золотые рудники. Она подала ему мысль уговорить испанцев оставить сравнительно бедную и вредную для здоровья местность у порта Изабелла и переселиться на плодородные берега Оземы, обещая, что ее племя окажет им самый радушный прием.
Диас был поражен ее словами. Он разузнал все, что мог, о рудниках и убедился, что они действительно богаты золотом. Он отметил также, что эта часть острова плодородна и красива, что река полноводна, а гавань у ее устья удобна и безопасна. Диас надеялся, что обладая такими сведениями, он может спокойно вернуться в Изабеллу и получить прощение аделантадо. Он нашел среди жителей деревни нескольких проводников и, простившись с молодой женой на время, направился сквозь непроходимые заросли и пустоши к поселению белых, находившемуся в пятидесяти лигах от деревни. Тайно войдя в поселок, он к неописуемой своей радости узнал, что раненный им человек выздоровел. Теперь он мог смело предстать перед аделантадо в надежде, что принесенное известие заслужит ему прощение. И не ошибся в своих ожиданиях. Новость оказалась как нельзя более кстати. Адмирал и сам уже подумывал о том, что столицу следовало бы перенести в более здоровое и безопасное место. Но главное — он хотел привезти в Испанию бесспорное доказательство того, что остров богат, ведь это могло бы послужить наилучшей защитой от придирок и клеветы недоброжелателей. Адмирал понимал, что если сообщение Мигеля Диаса подтвердится, все эти задачи будут решены. Поэтому он принял все меры, чтобы как можно скорее удостовериться в истинности полученного известия.
Аделантадо в сопровождении Мигеля Диаса, Франсиско де Гарая, индейских проводников и хорошо вооруженного отряда отправился к устью Оземы. Выйдя из Изабеллы, они дошли до Магдалены, пересекли Вегу и подошли к укрепленному поселку Консепсьон. Продвигаясь далее к югу, они достигли горной цепи, пересекли ее по узкому ущелью длиной в две лиги, и спустились в красивую долину Бонао. Пройдя по ней немного вперед, они вышли к большой реке Гайна, протекавшей через эту плодородную страну. Русло Гайны по всему ее течению оказалось золотоносным. Особенно много золота было на западном берегу реки в восьми лигах от устья, оно встречалось в крупинках, превосходивших размером все, что испанцы видели в других частях острова, не исключая даже провинции Сибао. Испанцы взяли пробы в разных местах на протяжении шести лиг и везде нашли золото. Казалось, вся земля была там нашпигована этим металлом, обычный рабочий без труда мог набрать три драхма* (* Драхм — 1,77 г (торговый) или 3,89 г (аптекарский) (прим. пер.).) золота в день. Кое-где испанцы обнаружили глубокие ямы, похожие на брошенные шурфы, они наводили на мысль, что и раньше здесь добывали золото. Это породило у испанцев разные предположения, ведь индейцы не имели никакого понятия о копях и довольствовались крупинками золота, которые находили на поверхности земли или в руслах рек.
Индейцы оказали радушный прием белым людям, объявившим, что'они пришли с дружескими намерениями, и таким образом оправдались все обещания Мигеля Диаса, который был не только прощен, но и вошел в доверие. Впоследствии он выполнял различные поручения на острове, проявляя при этом замечательную лояльность и усердие. Он остался верным своей жене-туземке и, по словам Овьедо, имел от нее двоих детей. Шарлевуа полагает, что они состояли в законном браке, ибо женщина-касик, по-видимому, была крещена, во всяком случае в дальнейшем она постоянно фигурирует под христианским именем Каталина.
Когда аделантадо вернулся с известием, что сообщение Мигеля Диаса полностью подтвердилось, да к тому же принес с собой образцы драгоценного металла, с нетерпением ожидавшего их Адмирала охватило ликование. Он приказал немедленно возвести укрепленный поселок на берегу Гайны неподалеку от копей и начать работы. Предположение о том, что обнаруженные ямы были старыми золотыми копями, разбудило дремавшие в нем надежды. Он и раньше предполагал, что Эспаньола не что иное как древняя страна Офир. А теперь он уверовал, что нашел те самые копи, из которых царь Соломон брал золото для строительства Иерусалимского храма.
Колумб, по-видимому, дал полную волю своему воображению: ведь даже предположение о том, что он нашел копи царя Соломона, бросало отблеск величия на все его предприятие и оживляло угасший было интерес к его открытию. Однако, если допустить, что он действительно находился в Азии, то его ошибка — с учетом приблизительности географических знаний той эпохи — оказывается не столь уж существенной, а все его выводы из исходного предположения выгладят вполне разумными. Хотя и существовало мнение, что древний Офир расположен где-то на востоке, но его точное местоположение, по поводу которого велось столько споров и было высказано столько противоречивых догадок, оставалось неизвестным.
Книга девятая
Глава 1
Возвращение Колумба и Агуадо в Испанию
(1496)
Как только была построена новая каравелла "Санта-Крус" и отремонтирована "Нинья", Колумб отдал все необходимые распоряжения, чтобы ускорить отплытие: он спешил как можно скорее расстаться с высокомерным Агуадо и избавить колонию от целой толпы недовольных, вышедших из подчинения людей. Он передал управление островом своему брату дону Бартоломео, которого еще раньше удостоил титула аделантадо. В случае смерти дона Бартоломео его должность и титулы должен был унаследовать третий брат — дон Диего.
Десятого марта обе каравеллы подняли паруса и взяли курс на Испанию. На одной из них плыл Колумб, на другой — Агуадо. В соответствии с установленным монархами порядком, все, кто оказался лишним на острове, а также те, кто хотел навестить своих жен или родственников в Испании, должны были вернуться с этими двумя каравеллами; таких набралось сто двадцать пять человек, включая больных, ленивых, распутников, ослушников. Никогда еще из этой благословенной земли не возвращался в Испанию такой сброд.
На борту каравелл находились также тридцать индейцев и среди них доблестный касик Каонабо с одним из своих братьев и племянником. По свидетельству викария Паласиоса, Колумб обещал касику и его братьям, что им будут возвращены их земли и власть после того, как они предстанут перед королевой Кастилии. Вероятно, он надеялся, что доброе отношение к ним, а также чудеса Испании, величие и мощь ее монархов развеют враждебность индейцев и они помогут мирному установлению полного господства испанцев над островом. Однако Каонабо прнадлежал к тем гордым натурам, к тем диким, но сильным личностям, которые не поддаются приручению. Он оставался замкнутым и угрюмым пленником. Он был слишком умен, чтобы не понять, что власть его бесповоротно подорвана, но оставался таким же неприступно высокомерным.
