На это неприятие можно дать проверенный ответ. Не очень освещаемый эксперимент по почти полному искоренению денег, олицетворявших для большевиков нежелательное для них имущественное неравенство, стартовал в России в ноябре 1917 года. Одновременно со свержением Временного правительства в результате переворота, переименованного через десять лет в революцию, вооруженный отряд занял Государственный банк, вынудив его временно прекратить клиентское обслуживание и оставить только эмиссионную функцию. Вскоре, по экспроприаторской традиции большевиков, сводившейся к тому, что чужие деньги — это плохо, а отнятые в их пользу — гораздо лучше, были частично конфискованы его денежная наличность и золотой запас. Действие банковской системы в масштабах страны было этим затруднено. Кредитование частными банками оставшихся без владельцев и управления заводов, фабрик и торговых контор приостанавливалось из-за отсутствия как предоставляемых Госбанком ресурсов, так и достаточных гарантий возврата кредитов заемщиками, что было вынужденной реакцией со стороны финансовых агентов в столь резко изменившихся условиях. Еще более обоснованными выглядели подобные меры в отношении ставящихся под рабочий контроль и затем национализируемых предприятий, что, с точки зрения кредиторов, вносило чрезмерные риски. Без коммерческого кредита, нормального денежного оборота и при фактическом отсутствии управления промышленность и торговля начали замедляться. Большевики расценили все это как саботаж, хотя больших саботажников, чем они сами, еще надо поискать, и стали распоряжаться распределением ссуд и эмитируемых денег в соответствии со своими, во многом иллюзорными, понятиями, предварительно силой посадив собственного комиссара управлять Госбанком и заменив часть его персонала. Полезная для стабильности денежного обращения независимость центрального банка от исполнительной власти была надолго уничтожена.
В начале декабря большевики упразднили государственные земельные банки, дезорганизовав работу ипотеки, затем поставили под свой контроль коммерческие банки Петрограда с введением ограничений по расчетам и операциям с вкладами. К концу месяца вышел декрет о национализации всех частных банков, сопровождавшийся их фактическим захватом и символизировавший намечаемый переход к безденежному ведению хозяйства. Упразднялись облигации, акции, другие ценные бумаги, запрещались сделки с ними, а также купонные и дивидендные выплаты по ним. Пользование сберегательными вкладами ограничивалось, "нетрудовые" крупные вклады конфисковались, как и все золото или другое ценное содержимое банковских сейфов. За этим последовало аннулирование государственных займов, как внутренних, так и внешних, что отчасти послужило причиной последующей поддержки белого движения странами Антанты.
Результат был ожидаемым — служащие банков надолго объявили забастовку, а действующие до того предприятия быстро и почти полностью полегли, оставив без работы и без дохода тех самых рабочих, о которых на словах так пеклись большевики. Сохранившие связи с селом рабочие потянулись туда, другие, чтобы выручить хоть какие-то деньги на прокорм, начали распродавать имущество заводов и фабрик, вместо того, чтобы бесплатно трудиться на них. Торговля немедленно потеряла базировавшуюся на кредите оптовую часть, прекратив массовые поставки товаров, и сжалась до неорганизованного мелкорозничного бартера, разбавленного примесью оставшихся у людей наличных денег и их суррогатов вплоть до расписок местных атаманов. Транспортное сообщение также оказалось нарушенным, несмотря на мобилизацию персонала железных дорог, поэтому запасы сырья и продовольствия конфисковались и иссякали, но не пополнялись. Остававшихся в городах рабочих стали сколачивать в продотряды, чтобы силой отбирать хлеб и продукты у объявляемых несознательными контрреволюционерами крестьян, которые почему-то не желали добровольно и бесплатно расставаться с результатами своего труда. Обираемые продразверсткой и не получавшие взамен ни денег, ни промышленных товаров крестьяне не видели смысла производить, а потом отдавать задаром зерно и другую сельхозпродукцию, что вызвало острую нехватку продуктов и кое-где — голод. Наступила полнейшая хозяйственная разруха, причинами которой штатные мифотворцы потом стали называть действия Временного правительства и гражданскую войну, хотя их вклад был несравнимо меньше, к тому же большевики своим переворотом и последующими действиями инициировали эту войну и были ее самой активной стороной.
Под действием "разоруженчески-дембельского" декрета о мире, без денег и основанного на их использовании материального снабжения окончательно развалились фронты ведущейся с Германией, Австрией и Турцией войны, личный состав армий частью был деморализован, частью разъехался по домам, что дало возможность австро-германской коалиции почти беспрепятственно занять Украину, Белоруссию, Прибалтику. Оплата требовалась нанятым для охраны правительства латышским стрелкам, без нее люди не соглашались служить в тех вооруженных отрядах, которые потом стали называться Красной Армией. Возможно, решающим аргументом стало то, что денежная система как гарантия уплаты неминуемой контрибуции понадобилась на ведущихся в Брест-Литовске сепаратных переговорах о мире, в противном случае Германия грозила продолжить наступление. Припертым со всех сторон большевикам пришлось сдать немного назад и позволить огосударствленным и слитым воедино банкам заняться под надзором уполномоченных выпуском денег, а людям — получать оплату за работу и службу.
Несмотря на начавшуюся эмиссионную накачку банками, а затем — комиссариатом финансов, национализированных к тому времени предприятий, промышленность и оптовая торговля не могли подняться в один момент из-за бестолкового управления, отсутствия топлива и сырья, разорванных деловых и транспортных связей и продолжали лежать в упадке, не балансируя товарным предложением внезапно возросший спрос. Другие возможные способы связывания денег были к этому времени уже упразднены. Поэтому результатом антифинансовых декретов и разрешений стал очень даже предвидимый разгон гиперинфляции, подстегиваемый фактическим отсутствием ограничений на эмиссию. Столь высокую инфляцию, обесценившую имеющиеся сбережения, не помогли предотвратить вводимые неэкономические меры по сужению сферы обращения наличных денег. В их числе были поощрение безденежных расчетов, запреты на сделки между национализированным сектором и частными предприятиями, установление максимальной продолжительности рабочей недели и рабочего дня, нормированное распределение товарных остатков и продуктов, натуральная оплата труда, введение бесплатного проезда на транспорте, устройство таких же общественных столовых, отмена платы за жилье и коммунальные услуги. Подобные меры выдаются за благо, хотя ограничивать время неоплачиваемой поначалу работы — это бессовестное издевательство, а приобрести товары или услуги, купить еду люди часто не могли из-за отсутствия денег при той же натуральной оплате и невозможности ее реализации. Всего за три года не самая развитая, но все же достаточно богатая страна и ее население оказались почти полностью разоренными, чего не смогли добиться ни царизм, ни первая мировая война, ни Временное правительство. Вот где стоит искать геополитическую катастрофу мирового значения! Подобной участи удалось избежать Финляндии, провозгласившей независимость и утвердившей ее путем переговоров с большевистским правительством и при содействии Германии, Польше, успешно отстоявшей свой суверенитет военным путем при отражении прямого вторжения красноармейских войск на ее территорию, а также Прибалтике по условиям Брестского мира и мирного договора с Польшей. Экономику к жизни вернул лишь переход к нэпу, а введение новой твердой валюты — обеспеченного золотом червонца — помогло стабилизировать финансовую ситуацию. Только после этого стало возможным говорить о развитии страны. Впоследствии пропагандисты-мифотворцы стали ставить в заслугу большевикам ее подъем со столь низкого уровня, "забывая" при этом добавлять, что именно их стараниями она там и оказалась.
Таковы самые первые итоги проводимой якобы в благих целях, а на деле полностью авантюрной и позорной вивисекции экономики, попытки решения сложнейших вопросов негодными, невежественными и дикарскими способами. Жестокий эксперимент был продолжен в следующие десятилетия, потому что партия большевиков стремилась как можно сильнее ограничить и контролировать не во всем подвластный ей оборот денег, если уж не удалось полностью избавиться от них. Это распространившееся в период индустриализации и коллективизации и сохранившееся вплоть до перестройки разделение сферы обращения денег на основную безналичную часть и намного меньший фонд наличной оплаты труда, нерыночное регулирование цен и зарплат, замена значительной части денежных доходов неравноправной распределительной системой, включая господство натуроплаты в колхозах. В том же ряду стоят неоплачиваемые субботники и воскресники, бесплатный принудительный труд заключенных. Пренебрежение рыночной ролью денег приводило к необъективной оценке экономических результатов преимущественно валовыми показателями, к тому же завышаемыми приписками, к искусственному перекосу приоритетов и ценовых пропорций в пользу тяжелой промышленности, к постоянному дефициту потребительских товаров, включая жизненно важные продукты питания.
Деньги как удобный общепризнанный эквивалент ценности работ, товаров и услуг и универсальный инструмент их прямого и косвенного многостороннего обмена неизбежно возникают в достаточно развитой экономике со специализацией отдельных индивидуумов и хозяйств. Кому-то они могут показаться злом, но намерение исключить их приносит гораздо большее зло, отбрасывая всю страну назад на целые эпохи. Даже из приукрашенной официальной статистики ясно следовало, сколько лет потеряли промышленность и сельское хозяйство по вине большевиков, прежде чем удалось вновь достигнуть уровня производства царской России 1913 года. Вынужденная ускоренная индустриализация частично восполнила нанесенные потери, но другие государства за это время не стояли на месте, в результате дореволюционное отставание не сократилось, в том числе по официальным данным, не учитывавшим качественную разницу в структуре валового внутреннего продукта с остальными странами. О благосостоянии большинства людей та же статистика чаще всего помалкивала, потому что его было нелегко обнаружить. Частная собственность, которая в других странах охватывает значительную долю национального богатства, в СССР не признавалась. Имитировавшая ее личная собственность распространялась, и то с жесткими ограничениями, на зарплату, индивидуальные жилые дома, выращенные на приусадебных участках скот и овощи, одежду, обувь, другие предметы повседневного обихода и личного пользования, впоследствии — на бытовую технику, редкие легковые автомобили. Успехи промышленности достигались опять же ценой перекачки ресурсов, людских жертв и дальнейшего обирания населения, вместо обеспечения его потребностей. Специалисты до сих пор спорят, в каком десятилетии, в 50-х или в 60-х годах XX века, уровень жизни рабочих и колхозников добрался до когда-то взятой планки 1913 года. Поэтому пропагандистские лозунги типа "все — для человека, все — для блага человека" или похожие на них более ранние заявления о революции в интересах пролетариата и трудящегося крестьянства были насквозь пустыми с самого начала. Как оказалось, изложенный в русском переводе "Интернационала" и последовательно реализуемый примитивный рецепт сначала все разрушить до основания, а потом построить новый мир, легко выполняется только в первой части, а со второй возникают гигантские трудности. Справиться с ними на практике за семьдесят с лишним лет так и не удалось, потому что эффективность почти всегда приносилась в жертву бессмысленному идеологическому подходу.
Неравенство, с которым на словах начиналась такая рьяная борьба, не исчезло, оно перетекло в другие формы. Отнятым у прежних собственников "общенародным" имуществом кто-то должен был распоряжаться и управлять. Естественно, эти функции присвоила сформированная из большевиков партийная, затем партийно-советская бюрократия, одновременно частично изымавшая в свою пользу через специально созданную систему распределителей образующуюся натуральную прибыль и таким образом обеспечивавшая себе и своим семьям безбедную привилегированную жизнь. Для них, конечно, деньги не были предметом первой необходимости, хотя массовых отказов от повышенных зарплат в такой верхушке не наблюдалось. Общественное положение стало измеряться не собственностью и деньгами, а иерархией, от положения в которой зависела степень доступа к дефицитным благам. В этой обстановке высшее руководство не нуждалось в показном личном богатстве, все, что требовалось, им тут же доставляли, малейшую прихоть старались немедленно исполнить.
С тех пор волюнтаристский подход к отечественным финансам никуда не исчез, так или иначе он продолжается все время, поддерживаемый непременным стремлением к полновластью не разбирающихся в экономике руководителей. Сейчас, например, он выступает в "государственническо-патриотическом" обличии, сводящемся к приоритету имперско-милитаристских устремлений с их пропагандистской поддержкой и полному пренебрежению неудачным опытом СССР. Это аукается нынешней России в виде редкостно высокой, граничащей с необузданной жадностью, концентрации богатства у одних, в первую очередь, приближенных к власти и распределению ресурсов, и невысоких доходах и низкой финансовой грамотности большинства остального населения, безосновательно надеющегося на сокращающуюся помощь государства. Многие люди на долгое время застревают в бедности, не имея достаточных средств на питание и одежду. Вместо возможностей зарабатывать им подбрасывают ложные идеи о скромности в потреблении. В результате шансов удержаться за развитыми странами становится все меньше и меньше, а находившийся недавно на почтительном удалении по душевым показателям Китай уже опережает нас по средней зарплате в промышленности. И как долго еще мы будем вместо обучения хотя бы азам экономики и упорной квалифицированной работы на высших этажах власти надувать щеки, тешиться иллюзиями и считать себя великой державой?
Обратный изъятию денег процесс — эмиссионный избыток — вызывает, как уже упоминалось, искусственную денежную гиперинфляцию, полезную разве что для гипотетического поддержания уравниловки в ограниченных по своему масштабу полузамкнутых частях общества (Майкл Суэнвик "Вакуумные цветы"). В реальной жизни она не дает возможности корректно оценивать деловые риски и планировать экономическую деятельность как на микроуровне, так и в макроэкономике.
Тому же Симаку в других случаях не удается обойтись без денег, так, прилетевшие с Земли и осевшие на планете Харизма верующие роботы выполняют долгосрочный поиск благовести на пожертвования паломников-инопланетян ("Проект Ватикан"). Управляемый и охраняемый наделенными интеллектом человекообразными обезьянами заповедник в Коста-Рике, оставшийся в будущем единственным нетронутым уголком природы Центральной Америки, нуждается в средствах на свое содержание (Алан Дин Фостер "Програмерзость"). Деньги остаются даже в автоматизированной обобществленной экономике для оплаты уникальных товаров и услуг, а также предметов искусства (Филип Фармер "Пассажиры с пурпурной карточкой", "И в торгашестве присутствует оттенок благородства"). В другой экономике будущего с изобилием энергии, ее конвертацией в материю и обеспечением большинства потребностей они применяются для аналогичных целей и для расширения потребления сверх общедоступного уровня (Пол Андерсон "Звездный зверь"). Они обязательно нужны для терраформирования планет и их приспособления к жизни людей (Роберт Силверберг "Стархевен"), нормального функционирования казино и других объектов космической индустрии развлечений (Роберт Асприн "Шуттовские деньги"). Инопланетные колонии людей, образованные в других звездных системах за несколько веков космических путешествий, пользуются денежными системами (серия "Космический апокалипсис" Аластера Рейнольдса). Деньгами оплачиваются работы признаваемого мастером робота-художника, они же помогают этому роботу прояснить корни своего таланта (Аластер Рейнольдс "Голубой период Займы"). За открытие пригодной для расселения землян сферы Дайсона полагается огромная денежная премия (Боб Шоу "Орбитсвиль"), деньги обращаются на созданной там колонии, их целенаправленно собирают религиозные организации, в том числе на покупку космического корабля (Боб Шоу "Судный день Орбитсвиля"). Ими пользуются с самого начала колонизации других планет (Роберт Хайнлайн "Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга", Роберт Силверберг "Замок Лорда Валентина"), в отношениях между планетами (Мюррей Лейнстер "Звездный врач"). Деньги обращаются на колонии Таласса (Артур Кларк "Песни далекой Земли") и даже на находящейся в изоляции колонии, не имеющей централизованного правительства и налогов (Пол Андерсон "Ночное лицо"). Туристы из инопланетных колоний тратят немало денег на будущей Земле (Айзек Азимов "Роботы и империя"). В первое тысячелетие галактической империи деньгами оплачивают еду в земных столовых-пищематах (Айзек Азимов "Галька в небе"), а кредитные карточки применяются для оплаты в столичном мире через десять тысяч лет (Айзек Азимов "Прелюдия к Основанию") и на других планетах через следующие полтысячелетия (Айзек Азимов "Край Основания"). Деньгами дают взятки чиновникам (Айзек Азимов "Основание и империя"), ими расплачиваются за поездки на такси и на космических кораблях (Айзек Азимов "Второе Основание"). Галактическая торговля использует различные валюты, обменный курс которых зависит от состояния экономик эмитирующих их планет или межпланетных объединений (серия "Лиад" Шарон Ли и Стива Миллера). Резкая смена типа депонированного обеспечения выпущенной валюты в масштабе галактики приводит к обесценению обращающихся денег и фактическому банкротству многих экономик, в том числе летающих городов, полагавшихся на устаревшие данные. Результатом стал массовый поход городов к Земле, закончившийся неудачей. После этого города вынуждены оседать на планетах и осваивать их, надеясь на будущее участие в колонизации других галактик (Джеймс Блиш "Вернись домой, землянин"). Роль денег понижается лишь в кризисных ситуациях, когда они обесцениваются (Уолтер Йон Уильямс "Оголенный нерв").
