Идея созрела сама собой.
Тут главное голос, мягкий, участливый и с добрым простонародным говорком. Именно такой, который и должен быть у служанки. Она запросто его сымитирует, с ее-то опытом! Эвике подумала, что ее до сих пор тянет встать у Гизелы за стулом.
— А не пора ли вам на покой, сэр? — проворковала она, подкрадываясь к нему. — Отоспитесь в волю, авось вечерком и придумаете чего.
— Уснешь тут без гроба, — пожаловался вампир. — Хотя солнце давно взошло, сквозь стены чую.
— Ну и чудненько. А чтобы вашей милости спалось покойнее, давайте-ка снимем фрак, — продолжила Эвике тоном Далилы, предлагающей возлюбленному прогуляться в парикмахерскую. — Вот так, вот так, а теперь жилет. И рубашку тоже.
Без возражений вампир позволил разоблачить его, принимая хлопоты как должное. Даже спасибо не сказал, когда она уступила ему матрас, а потом свернула фрак и подложила ему под голову. Настоящий аристократ! Привык, что все для него. Эвике почувствовала, как в ней пробуждается классовая ненависть.
Пока вампир устраивался на матрасе, женщина сбегала за ширму, а когда вернулась, он уже спал. Или просто лежал с закрытыми глазами, вытянув руки по бокам. Если дыхание не слышно, то сразу не разберешь.
В любом случае, глупо упускать такой момент. Упокоить, прежде чем он проснется голоднее прежнего. Женщина достала колышек, вытерла об юбку, потому что он сразу же намок в ее вспотевших ладонях, примерилась. Уолтер как-то раз говорил, что сердце находится между шестым и седьмым ребром. На всякий случай, она пересчитала ребра, а пока считала, невольно залюбовалась широкой и мускулистой грудью, поросшей черной шерстью. В фигуре вампира чувствовалась древняя, почти звериная мощь. Как только Эвике отыскала нужное ребро, ее взгляд сам собой заскользил все ниже и ниже...
С досады она кольнула себя в ладонь. Действовать надо, а не на чужих мужчин пялиться, тем более что Уолтер ничуть не хуже. Опять примерилась и уже занесла свое орудие, как вдруг спящий резко распахнул глаза. Колышек едва не выскользнул из пальцев, но Эвике так проворно убрала руку за спину, что вампир ничего не заметил. Он, впрочем, и вовсе в ее сторону не смотрел.
— Это каким идиотом надо быть, чтоб позволить бабе себя уболтать! Солнце солнцем, а сюда оно не доберется. А ну живо надевайте, — не оборачиваясь, он швырнул ей свою верхнюю одежду. — Вам мерзнуть нельзя, в вашем-то деликатном положении. И ложитесь на матрас, второго тут нет.
Эвике поспешила надеть его рубашку, такую просторную, что она застегнулась на животе. Накинула на плечи фрак. От запаха одеколона, пряного, почти удушающего, ее начало подташнивать, но так и правда стало теплее.
— А вы? — робко спросила она.
— Мне холод нипочем. Я у двери лягу. На случай, если мерзавцы вернутся, уж устрою им торжественный прием. А вы коли услышите звуки борьбы, то отвернитесь. Незачем вам такие треволнения.
— Хорошо.
— А то ежели женщина в положении напугается, дитя уродцем обернется, — продолжил он менторским тоном.
— Страсти-то какие, сэр Агравейн! — всплеснула руками Эвике, которая тоже непоколебимо верила в эту теорию.
Вампир снисходительно кивнул, довольный, что научил ее уму-разуму.
— Я во сне не ворочаюсь, так что вам не помешает лязг, миссис Стивенс, — добавил он, занимая пост у двери.
— Лязг? — не поняла она.
— Моих кандалов.
В доказательство он вытянул перед собой руки, даже встряхнул ими.
— Вот, видите?
Эвике закивала. Препираться с вампирами — себе дороже, а уж тем более с вампирами сумасшедшими. Тем не менее, при мысли о том, что именно он будет сторожить ее сон, ей стало спокойно и совсем легко. Кол она спрятала в карман. Сейчас в нем не было нужды, а когда они проснутся... тогда жизнь покажет.
Она легла на матрас, укрывшись фраком, и сквозь слипающиеся ресницы разглядела, как вампир укладывается на пол.
На нем совершенно точно не было цепей.
— -
[1] Перевод Ядвиги Войцеховской
ГЛАВА 26
Когда в комнату вошли, Берта Штайнберг так и осталась сидеть на койке. Если это не Гизела, то и вставать незачем. У той шаг такой легкий, что половицы не скрипят, а тут кто-то незнакомый. Мужчина.
Глубокий поклон, и гость присел рядом.
— Кто вы? — спросила она. Мельком посмотрела на него, затем уставилась в стену, и взгляд ее увяз в разлапистой цветочной гирлянде на выцветших обоях.
— Я Рэкласт, брат того, кто застегнул на вас намордник, — представился мужчина.
— Милорд прислал вас с официальным помилованием? Просто снять с меня эту пакость он не мог? Нужен бой барабанов?
Заметив, что мужчина рассматривает ее так и эдак, только что за щеку не тянется потрепать, Берта засопела и чуть не натянула на голову одеяло. Навязчивое мужское внимание всегда ее раздражало.
— Когда исчез намордник?
— Часов шесть назад, может, и того больше, — сказала она с напускным равнодушием, хотя с тех пор столько раз произнесла слово "Новый Год," что хватило бы на персональное поздравление каждому лондонцу.
— Это еще ничего не доказывает, — забормотал мужчина. — Возможно, у него нет сил даже на простенькое заклинание... Но прислал меня не лорд Марсден, а мисс Гизела. Она здесь.
— Я так и поняла. Я слышала ее голос.
— И не выглянули? — Рэкласт прицокнул языком. — Глядя на вас, мисс Штайнберг, невольно поверишь в непостоянство женщин и мимолетность их любви.
Теперь уже одеяло хотелось набросить на него, а потом колотить наглеца покуда пощады не запросит.
— Как вы смеете?! — вскакивая, рявкнула Берта. — Я люблю ее! Я так ее люблю, что отныне не посмею к ней прикоснуться! Я ведь переполнена тьмой, сэр Как-вас-там. Тьма плещется во мне, еще немного, и проступит через поры, как смертный пот. Но содеянного не исправишь. Даже сквозь стены я чую запах крови на ее платье. Гизи тоже кого-то убила? Как я?
— Всего лишь ранила. Хотя, по моему мнению, в таких случаях не стоит миндальничать.
Это известие ее успокоило.
— Хорошо, — отрывисто сказала Берта. — Передайте, чтобы она уходила. Мы не должны видеться. Я на нее плохо влияю.
Мужчина тоже поднялся, очень неторопливо — не рисовался, просто не хотел удариться головой о низкий потолок.
— Одинока тропа предателя, — сказал он, — но горше нее только тропа добродетели.
— Где вы углядели добродетель? Ее здесь нет. Никто в обществе не назовет добродетельной такую, как я, — усмехнулась Берта.
— Добродетель и мораль — не родные сестры. Если они повстречаются на улице, то не узнают друг друга в лицо. Вы наложили на себя слишком суровую епитимью, мисс Штайнберг.
— Я делаю то, что должна, — отрезала вампирша.
— Зачем так себя истязать? Ведь тот, кто одинок, плывет по ледяному морю и прокладывает тропы изгоя... wadan wraeclastas [1], — добавил он на непонятном языке. — Судьба полностью предопределена! Так сказал скиталец, памятуя о невзгодах, о жестоких битвах и кончине родичей...
Он говорил нараспев, и в отзвуках его голоса слышался плеск волн и крики морских птиц.
— Это стихотворение?
Рэкласт кивнул.
— О том, что нет ничего хуже одиночества. А я вкусил его сполна, причем по своей же вине. Не повторяйте моей ошибки, мисс Штайнберг. Не предавайте тех, кто вам дорог. Потому что тропа предателя ползет через стылую пустошь, и нет ей конца.
Берта прижала руки к груди, пытаясь то ли удержать слова, то ли, наоборот, вытолкнуть их наружу.
— Неужели после того, как я опять бросила ее, Гизи все еще меня любит?
— Думаю, вам самой стоит у нее это спросить.
— Ну что, спроси, Берта!
В дверях, словно привидение, появилась Гизела. Она казалась ужасно усталой и вымотанной, и вообще немножко другой, но когда улыбнулась, у Берты отлегло от сердца.
— Как считаешь, что она ответит?
— Я не знаю, — понурилась фроляйн Штайнберг. — Возможно, у меня и вовсе нет права спрашивать. Возможно, лорд Марсден был прав, отняв у меня речь. Когда я говорю, то чувствую привкус тьмы на языке. Наверное, так будет всегда.
— Наверное, ты сама хочешь, чтобы так было! Что, нравится сидеть тут и страдать, чтобы мы все бегали вокруг и успокаивали тебя? Ну еще бы, кому бы не понравилось! А там, в реальном мире, между прочим, серьезные проблемы. Ты нам очень нужна. Ты мне очень нужна.
— Даже если я скажу, что и во сне я... тоже убиваю людей, и уже не могу остановиться?
Забывшись, она потерла руки о подол.
— О ужас! — подхватила Гизела. — А я во сне однажды была Наполеоном, и что? Берта, прошу тебя, хватит выдумывать проблемы на ровном месте!
— А как именно вы их убиваете? — заинтересовался вампир, и Берта взглянула на него с отвращением, словно он был из тех зевак, что вместо обычного театра посещают анатомический.
— Весьма жестоко, — скупо сообщила она.
— А вот как? — не отставал нахал. — Вспарываете животы и набиваете соломой? Девицам? Если плохо прядут?
В своем обычном состоянии, Берта Штайнберг мало чем соответствовала современным ей стандартам женского поведения. К модистке ее можно было затащить разве что на аркане, одежду выбирала по принципу "чтоб грязь была незаметна," а при виде крысы вряд вскарабкалась бы на ближайший шкаф. Более того, крысой она бы закусила. Но сейчас вампирша ухватилась за штору, чтобы не потерять равновесия.
— Откуда вы знаете?
— Ваше имя выдает ваc с головой, — просветил ее Рэкласт. — Берхта — "сияющая" — это имя древней богини, предводительницы Дикой Охоты. А ваше приключение летом, по-видимому, не прошло для вас даром. Скажем так — волшебства в вас чуть больше, чем в остальных вампирах. Именно поэтому ваше имя позвало вас. Теперь вы можете черпать из него силу...
— Но я не хочу! — она вытянула руки, отгораживаясь от такой этимологии. — Я знаю, кто такая "фрау Берта"! Слышала про нее, когда мы еще в Гамбурге жили! Уродливая старуха, что мчится во главе полчища демонов, врывается в дома и наказывает нерадивых прях! Я бы никогда... я думала, меня назвали в честь бабушки!
— Какая-то у тебя неправильная версия, — приподняла бровь Гизела. — Никогда не слышала про прях... В ваших краях Берхте больше заняться было нечем? Конечно, ее любовь к трудолюбию похвальна, но мне в детстве рассказывали, что она — добрый дух. И, к тому же, очень красивый! Кому интересно слушать про старух? Ими родители пугают ленивых дочерей. Наша же Берхта — прекрасная дама в белом, которая приносит подарки хорошим девушкам. Лично мне это кажется более эффективной мотивацией, чем убийство — производительность труда как минимум не падает! Да и демоны — я бы постеснялась ходить по улице с такими уродцами. В ее свите души мертвых детей, вот прямо как... как твоя Хэрриэт, кстати!
— Но разве так бывает? Чтобы одно и то же существо считали и добрым, и злым?
— Еще как бывает, — авторитетно заявил Рэкласт. — Но все зависит от того, какой вы сами захотите быть. Потому что в рождественском сезоне переплелись боль и радость, смерть и жизнь. Один младенец родился, сотни погибли от меча. Кто-то пьет горячий пунш, кто-то замерзает в канаве. И только дух зимы может решить, как закончится год.
— Вот такая ты у нас, Берта, — пробормотала Гизела задумчиво. — Только, если можно, выбирай свою ипостась побыстрее! У нас там Эвике, э... Проблема с Эвике у нас, в общем.
— Что стряслось с Эвике? — встрепенулась вампирша и внимательно выслушала про все их их несчастья.
— Затевается что-то очень скверное, — подытожил Рэкласт. — Недаром наш противник созвал вампиров в Дарквуд Холл в полночь. Хочет устроить нечто зрелищное. Я даже догадываюсь, что именно. И если у него получится, то не только мы, но и люди будут в опасности.
— Берта, ты должна помочь! Вся надежда на тебя!
— Мне кинуть в него пригоршней соломы? — съязвила вампирша.
Стало так тихо, что можно было расслышать, как на первом этаже леди Маргарет переругивается с хозяйкой из-за несвежего полотенца.
— Мы попадем в Дарквуд Холл до полуночи и первыми нападем на врага, — предложил мужчина. — Для этого мы должны объединиться, потому что в одиночку я с ним не совладаю. Когда он позвал меня по имени, то выкачал всю силу, что у меня была, и присвоил ее себе. А полакомиться человеческой кровью я не могу — сами понимаете, Договор.
Наследственность не могла не отразиться на дочери фабриканта. Что-что, а подозрительную сделку она сразу разглядела.
— Если вы ничего не добавляете в общий котел, то ни о каком объединении сил и речи быть не может. Скажите лучше, что хотите взять мою силу взаймы.
— Именно так, — не смутился Рэкласт.
— Еще чего! Если понадобится, я сама злодея порешу. Что я, со смертным мужчиной не справлюсь?
— Ну уж нет, сражаться с ним буду я. Считайте, что таким образом вы со мной расплатитесь. За толкование ваших снов. А так же за то, что я буду отвлекать Маргарет, покуда вы с мисс Гизелой...
— Пошляк!
Берта огляделась, выискивая чем бы в него запустить, но проницательный господин поспешил удалиться, напоследок снова поклонившись. Девушки остались вдвоем.
— Я очень рада, что ты снова со мной, — улыбнулась Гизела. — Я хочу, чтобы так было всегда!
Вместо ответа, подруга ее поцеловала. Ей тоже этого хотелось. И еще чтобы год закончился хорошо, но одного ее желания могло оказаться недостаточно.
* * *
Фрэнсис. Это имя ему совсем не идет, думал вампир, ворочаясь на продавленном диванчике в гостиной мисс Маллинз.
К ней они напросились вчера ночью, после побега из Даркувуд Холла. Баньши не только не отказала, но даже состряпала для Маванви ужин из вареной картошки, перемешанной с капустой и репой, а вампира напоила терпким снадобьем, от которого он тут же уснул.
Незачем и просыпаться. Нет, ну что за положение! Рыцарь, а? Все равно что уличной крысе хвост позолотить — шутникам, может, и забава, но крысе-то какой прок? Львом она от этой процедуры не заделается. Как жила в канаве, так в канаве и помрет.
За шатким столом, под одну ножку которого была подложена стопка журналов, сидела Маванви и самозабвенно водила огрызком пера. Время от времени закрывала глаза, прислушивалась к шепоту своей перепончатокрылой музы и снова начинала строчить. Рядом с чернильницей стояла пивная кружка, наполненная мутной жидкостью. В ней нарезал круги чайный гриб Фергюс, мнивший себя очень опасной акулой. Время от времени девушка бросала ему кусочек сахара с надтреснутого блюдца.
— Эмм... привет? — неловко начал вампир.
— Ой, Фрэнсис! — обрадовалась мисс Грин. — Как ты себя чувствуешь? Болит что-нибудь?
— Ребра чешутся, но это хорошо, значит, восстанавливаются. А ты как? — забеспокоился он, увидев синяки на ее запястьях, такие яркие, что издали их можно было принять за гранатовые браслеты, которые девушка подобрала не в тон зеленому платью.
— Мелочи какие! Главное, писать могу.
— Как повстречаю гада, который с тобой такое сотворил, руки ему оторву и в Темзу выброшу! Одну с моста в Челси, другую с Вестминстерского. Пусть попробует найти и прирастить, — мрачно пообещал Фрэнсис. — Мисс Маллинз где?
