Синяя кожа, устойчивая к магии, была взята с какой-то другой зверюги. Ядовитые бороздки на когтях были слизаны с редкой разновидностью вереверблюда-лича, а их метательный механизм с какой-то твари, сведения о которой сопровождались мыслями о джунглях, похороненных песками Сахары.
Устройство магических каналов. Проведение нервов с учётом ударной перестройки опорно-двигателной системы при переходя из спящего в боевое положение. Игнорирование снижение срока эксплуатации в боевом положении и магической резистентности против сложных метастихийных форм.
Фразы, в которые переводит нечто свои комментарии к работе, должны быть понятны, но уже нет сил, вникать в его объяснения. Я просто запоминаю эти слова, чтобы потом, возможно, попытаться вспомнить. Быть может, потом, Гарри вытащит это из моей памяти, и использует для своих целей.
А пока, я просто смотрю, как меняется тело Пирса Полкисса, становясь похожим на более худую и забитую версию мастера. И как прячется до поры в нём гибкая, быстрая и смертоносная тварь, которая должна будет покарать бородатого мага и его прислужников, если они явятся к Дурслям.
Контакт обрывается. Я вдыхаю такой родной, холодный солнечный свет, любуясь потоками ветра и хрустом реальности, прогибающейся под тенью силы того существа, что призвал Гарри. Меня отпускает, и вот я уже не слушаю или обоняю, а смотрю, как изменившийся Пирс Полкисс — нечто было так любезно, что даже одежду изменило — подходит к спящему Дадли и садится на корточки.
Зубы в открытом рту существа на миг стали синими, тонкими, игольчатыми, оставившими вереницу тонких, тут же исчезнувших отметок на левой руке Дадли. А затем кукла, которая будет изображать Гарри, быстро побежала к выходу из парка. Ей ведь предстоит так много дел. Изображать зашуганного ребёнка. Покусать ночью ещё двоих живых. И играть, как и троим его соплеменникам, свои роли до конца.
Вспоминая холодный отпечаток, который оставил бородатый маг, думаю, что мастер слишком оптимистичен, считая, будто кого-то они прибьют. Эти тварюшки разве что позволят выиграть время, играя мастера и его тюремщиков. Но, если повезёт, маги не хватятся моего некроманта ещё долгое время. К тому времени, быть может, все следы уже будут засыпан пылью и зарастут травой.
— Пойдём — говорит мастер, появляссь передо мной и хватая за плечо. Как и следовало ожидать, моя призрачность не мешает некроманту телепортировать и себя, и меня.
Нечто следует за нами какими-то своими путями. Впрочем, быть может, с его точки зрения, это не мы перемещаемся, а мир сдвигается под нашими ногами?
Я в очередной раз перевожу взгляд с рукояти меча на глаза мастера. В них я не вижу того, что следовало бы отыскать. Вместо положенного скепсиса и опасения — лишь какая-то бесшабашная уверенность и дикий восторг.
— Это опасно — замечаю ему.
— Да ладно — отмахивается Гарри, но не делает шаг к мечу, воткнутому в ледяную глыбу.
Я снова перевожу взгляд вниз, на это оружие. Ритуальный, зазубренный клинок, с канавкой по середине клинка. В канавке какая-то помесь футарка с иероглифами. То даэдратана, то ли дэватарк. В общем, нечто мне, простоуму призраку, непонятное.
И, в довершение, на гарде — там, где у нормальных чародейских клинков располагается крупный драгоценный камень, из крестовины выпирает рогатая голова. Не то баран, не то вовсе козёл. Винторогий. Одним словом, подозрительный меч. Во всяком случае, для меня, рассказывавшего маленькому мальчику сказки про очень похожий меч по имени Плач Зимы.
— Да ладно — повторяет Гарри и делает шаг. Его ладонь ложится на яблоко этого оружия.
Мне не нужно команды. Не нужно слов. Я просто понимаю, что требуется сделать два шага вперёд. И моя рука ложится поверх ладони мастера.
— Согласен ли ты, вольный призрак, рекомый Найт, идти со мной, владельцем меча?
— Да, мастер.
— Будешь ли ты верен мне, пока я не умру, или ты не посчитаешь нужным разорвать контракт?
— Да, мастер.
— Ну, тогда ступай в меч.
— Да, мастер — отвечаю ему.
Волна жара, приятного, согревающего, но не иссушающего, захлёстывает меня. И вместе с этим жаром, на моих глазах, меч меняется. Осыпаются лишние шоковые зубья, отваливается козлиная голова, изчезают шипы и чародейские знаки.
Молодой некромант Гарри смотрит в меч в своей руке. Спокойный матовый цвет клинка, кожаные ремешки на рукояти, безыскусная, лишённая украшений крестообразная гарда. Меч простого рубаки, лишённый каких-либо излишеств. Совершенная красота эргономики. И в этом оружии, как чувствует маг, сжимается, живёт освежающая, морозная сила. На плоскости клинка мделенно проступает имя. Новое родовое имя, полученное магом взамен того, что могло привлечь бородатого мага.
— Гарри Ко-ре-джютсу-Ши — читает он, не справляясь со слогами незнакомого языка. Да, одно дело, сконструировать фамилию, опираясь на японский словарь. Другое дело — выговорить её!
Меч уменьшается, превращаясь в пятисантиметровый брелок на плетённом пеньковом браслете.
— Мой третий приказ: ступай обратно — говорит Гарри, обращаясь к странной фигуре, что похожа одновременно на глыбу обсидиана, закутанную в шаль тень, и многое другое. И тут же странный знак, похожий на трискель, исчезает с тыльной стороны левой ладони мальчика.
Нечто уходит. А молодой маг со смехом бросает на землю очки. Он смеётся миру, и за ним наблюдает призрак, стоящий за его спиной. Дух, связанный с уменьшенным мечом, но не заключенный в него.
Маг смеётся, и лучи летнего солнца скользят по клинку уменьшенного меча, не отражаясь в нём.
И кто-то шепчет:
— С возвращением, Фростморн.
Один день из жизни Кай Ленга
Пол давил на грудь так, что материал брони кипел от невыносимой нагрузки. Вой сирен врывался в уши. В голове, с которую в пылу схватки сбили шлем, гулял густой, тяжёлый туман.
Хотелось остаться лежать здесь, на потяжелевшем полу станции, чувствуя, как трещит, прогибаясь, силовой каркас брони, оказавшийся между прессом потяжеелвшего воздуха и металлом палубы. Лежать, истекая кровью и гидравлической жидкостью, погружаясь в вязкое, манящее забытье.
Знакомое тянущее чувство прокатилось по нервам, когда скопления ekzo в теле и броне получили один и тот же сигнал. Тело резко стало легче, и вместе с тем, по коже ударил жар, перемешанный с уколами холода.
Двенадцать метров.
Нулевой элемент для уменьшения массы, плазмогенератор для компенсации трения воздуха, магниты для опоры перед толчком. И вспышка реактивных двигателей, бросающих потрёпанное тело вперёд.
Девять метров.
Он выстрелил собой вперёд, к огромному панормамному экрану, в котором, имитируя иллюминатор, отображалась звезда класса "красный гигант". Оттолкнувшись подобно лягушке, он превратился в живую торпеду, летящую в спину неосмотрительно отвернувшегося врага.
Семь метров.
Ниндзято сам влетел в руку, направляющуя его в основание шеи цели.
В этот краткий миг, летя между потолком и полом рубки секретной станции, Ленг был почти счастлив. Кровь и хладагент вытекали из его тела, на сетчатку проецировались сплошные сигналы тревоги от систем скафандра. Кай Ленг, сирота и боец Земли уже умер там, позади, раздавленный биотикой, продырявленный пулями и сожжённый техническими умениями. То, что от него осталось, сейчас летело к цели, надеясь напоследок вогнать два сяку старой доброй стали в корпус врага.
Четыре с половиной метра.
Голова врага, закрытая продолговатым шлемом, чуть дёрнулась. Заметил? Плевать! Не успеет.
Три метра.
Фигура врага окутывается таким знакомым, фиолетовым маревом, невыносимо ускоряясь. Засиявший омниклинок встречает ленга в грудь, в то время как вторая рука отбивает ниндзято в сторону.
Метр.
Клинок человеческого меча разлетается стальным крошевом — столкновение с бронированным кулаком произошло под неоптимальным углом, и перекаленная сталь, способная протыкать броневые пластины, разлетается металлическим дождём.
Сияющий клинок противника уходит куда-то вглубь тела Ленга. Боли нет, есть только удивление.
Меч. Меч сломан.
Не долго думая, Ленг хватает левой рукой плечо противника, ладонь которого, наверное, уже выглянула из его спины. Правая рука Кая Ленга, человека, который умер только что, в дюжине метров за спиной, когда СПЕКТР и его дружина изрешетили последних защитников станции, почти нежным движением, падает на грудную пластину вражеской брони. Загораются яркие голографические линии, рисуя круги вокруг ладони и подушечки пальцев — это работают магниты, приклеивая руку Ленга.
Заученное движение сознания, которое он никогда не чаял применить в жизни. Разогнанные медициной и горячкой боя нервные узлы выдают импульс, от которого скопления ekzo в правой части тела активирую скрытую клавишу во внутренностях брони. Цепь замыкается, и короткий одноразовый пистолет в правом предплечье брони Ленга делает первый и последний выстрел.
"Серебряная пуля". Когда нечего терять, когда бронированный враг обхватил тебя, и всё, что остаётся перед смертью — это сделать последний выстрел, надеясь, что он хоть как-то навредит.
Враг вздрагивает, пусть и совсем немного. А затем по предплечьям Ленга вспыхивают продольные полосы голографического интерфейса, которые могтут означать только одно. Толкающий заряд плазмогненераторов сгорает в яркой вспышке, заливая правое плечо и то, что за пробитием грудной пластины, клейкой, горючей, и очень-очень горячей, термитной смесью.
Жри, тварь.
Турианец начинает реагировать. Он окутывается аурой биотики, должно быть, что-то кричит по связи.
Ленг слетает с его руки, чувствуя, как обожженное жаром вспыхнувшей рядом смеси лицо, искривляется в злой, причиняющей боль, но жутко радостной улыбке.
Кай Ленг просыпается как всегда, рывком. Поднимается из глуин разума, чтобы увидеть распахнувшимися глазами лишь темноту.
Клавиша включения света находится мгновенно, после чего Ленг может в очередной раз полюбоваться циферблатом часов, намертво вмонтированных в стену каюты.
"Две минуты до побудки. Шибский сон работает не хуже будильника"
Соскользнув с кровати, установленной на шкаф, Ленг как был, в спальном скафандре, отправился в душ.
"Всё, что есть хорошего в офицерской должности на фрегате — это личный душ"
Выйдя из санблока, который по размерам равнялся всей остальной каюте и ласково назывался сослуживцами-русскими "гаванной", Ленг сменил обмундирование. Благо, выбор был достаточно велик.
Спальный скафандр остался в душевой, в машине санобработки. А значит, оставалось выбрать между другми вариантами, висевшими в шкафу над дверью. Вот, например, наземный, который Ленгу полагался как командиру десантной партии фрегата. Клеймо N7 напротив того места, где у нормальных людей располагается сердце, тёмно-серый цвет при отключении оптического камуфляжа. Стильно, модно, надёжно. Автономность по атмосфере в неделю, по воде и питанию — в месяц. По энергии, правда, похуже. Всего-то две недели. Зато на комиссии из штабов действует как кожаные боксёрки на девочек. Андерсон проверял, даже статистику приводил.
Или одеть классический контрабордажный? Казалось бы, в свою систему идём, но мало ли. После базы "Кербер", Ленг зарёкся смотреть на мир с оптимизмом. Если уж с Совета сталось прислать "отступника Спецкорпуса" на станцию, занимавшуюся нелегальным вещанием в системах Терминуса, то при перегоне полуэкспериментального корабля вполне мог случиться абордаж "группы мятежных ГОР".
Стандартный походный скафандр, положенный к ношению экипажам военных кораблей, находящихся не на поверхности землеподобных планет высшей категории комфорта, Ленг забраковал сходу. Ни полноценной защиты от радиации и масс-эффектов инженерного, ни брони и щитов контрабордажного или десантного. Ни-че-го.
"Бюджетный вариант. И зачем его всучили мне? Будто специализированных скафов мало" — мысленно проворчал Кай Ленг и остановил свой выбор на десантном, в походном положении имеющий красивую тёмно-синюю окраску, эмблемы элитного подразделения N7 чуть ли не на заднице, и дающий, как выразился бы Джокер-Монро, "баф +100 к общению с улитками".
Помолившись напоследок "... кто-нибудь, если ты есть, спасибо тебе, что сунул меня сюда, а не на "Нормандиию", как хотел Андерсон", он вышел из своей каюты в коридор пробуждающегося корабля.
В общем, это было стандартное утро капитан-лейтенанта Ленга, уже три месяца как возглавлявшего куцую десантную группу стелс-рейдера "Фермопилы".
— Капитан — вызов застал Ленга врасплох, когда тот, сидя в кресле второго пилота, проходил пятую трассу в "KazuForcer". Соперники: мичман Джексон на ярко-красном "Рапторе" и свободный от вахты штурман Колосовский на ярко-зелёной "Connochaetes" опережали на половину круга, и отвлекаться никак нельзя было.
— Старший лейтенант Мишель? — спросил капитан-лейтенант, одновременно пытаясь пройти каньон, уклоняясь от перехватчиков турианцев.
— Капитан-лейтенант Ленг, зайдите ко мне, как только закончите играть со свободными от вахты офицерами.
— Есть, мэм! — бодро отрапортовал он, отрабатывая рулями тяги. Самолёт на дисплее едва не сорвался в штопор, проводя маневр уклонения.
Доктор отключилась, но тут же появились новые помехи.
— Что, Кай, развод и девичья фамилия? — ехидно спросил штурман, используя внутриигровой чат.
— Или доктор нашла у тебя триппер после докования? — добавил Джексон.
— Задолбали — пробормотал Ленг, проходя поворот у самого края, едва не врезаясь в стену аэростатов воздушного заграждения.
— Или у вас просто ничего не было?! — хором подхватили оба.
— Боже, куда я попал... — вздохнул Ленг, отчаянно выжимая клавищи джойстика.
— ... да-да, с кем ты связался — согласился Саня Колосовский — кстати, ты сейчас вылетишь?
— Ась? — переспросил Ленг, в очередной раз едва вписываясь в поворот на трассе. Турианские перехватчики, повисшие на хвосте, очевидно, не смогли и этого, начислив капитан-лейтенанту бонусных очков.
— Ты что, смотришь моё позорище?
— А что делать? — деланно вздохнул Джексон — пока вы, черепахи, тащились, я уже успел впаятся в дирижабель.
— Ого — восхитился Ленг, разбивавшийся о дирижабли, сторожившие конец трассы, в двух случаях из пяти.
— Ага. Так что там с доктором?
— Да чтобы знал.
— Небось, опять какую-нибудь фигню не сделал — подал голос Колосовский, судя по яростному сопению, отчаянно доказывающий компьютеру, что и энергетик может летать.
— Типа того — согласился Ленг, разглядывая надпись "Вас сбили, но ваша жена и дети будут десятки лет получать пенсию как семья героя, сбившего четырнадцать перехватчиков, две зенитки и пять бункеров. Соболезнуем и поздравляем".
— Ладно, я пошёл. А то фрау Мишель проделает мне тестикулоэктомию за опоздание.
— Давай-давай — согласился штурман. Судя по звукам, он отчаянно пытался в третий раз прорваться сквозь строй турианских дирижаблей и выиграть гонку.
