Ветер и крылья - 5

Что с этим делать-то?

И на этот вопрос у Иларио тоже был ответ. Он пока понадобится во дворце. А вот дан Альметто... если он соблаговолит...

Дан выслушал.

Соблаговолил.

И отправился прямиком к брату Луису. Главе ордена доминиканцев.

* * *

Хотите, не хотите ли, а при входе в башню доминиканцев даже у самого неповинного человека коленки так... подрагивали. Мелко, но отчетливо.

А кто его знает? Ты думаешь, что ни в чем не виноват? Ошибаешься, тебя просто пока поймать не пытались.

Канцлер же... ладно, он был почти-почти безгрешным. Бабушка у него была деревенской знахаркой, поэтому канцлер и кое-какие сушеные пучки из трав по углам держал, и блюдце с молоком ставил кому надо, и...

И что?

И не такое люди делают, и в зеркала глядят, и гадают, и...

Но они же к доминиканцам в лапы не ходят! А он вот, пришел.

Сам пришел, добровольно. Впрочем, отнеслись к нему весьма и весьма хорошо, ждать долго не пришлось.

Брату Луису доложили, что к нему в гости явился канцлер, и брата разобрало любопытство. Так что мужчина отложил дела, честно помариновал то ли себя, то ли канцлера аж пять минут, и принял визитера.

— Дан Альметто.

— Брат Луис.

— Что привело вас в нашу благочестивую обитель?

Канцлер мялся недолго. Минут пять. А потом выложил на стол бумаги.

— Прочитайте, прошу. А я потом объясню и дополню.

Уже на второй бумаге брови брата Луиса принялись сползаться к переносице. Вот помнил он, помнил, и Иларию Кавалли, и Виолетту Дзанелла...

— Вот они где выплыли, твари!

Выплыли. И ушли туда, где их не достанут. Но об этом канцлер скромно промолчал — пока. И принялся объяснять брату Луису остальное.

Про волков.

Про Леверранское чудовище.

Про кардинала и ее величество.

Брат Луис слушал, иногда записывал на листочке вопросы, чтобы не забыть, иногда просил сделать паузу, чтобы привести в порядок мысли. Но в результате...

— Если все действительно так...

— Не сомневайтесь.

— Брать приступом поместье Санторо необходимо. Но сколько там людей поляжет...

— Поляжет, — согласился канцлер. — Если не принимать во внимание одного человека.

— Которого?

— Адриенну СибЛевран. То есть ее величество Адриенну Сибеллин.

— И что она может сделать из тюрьмы?

— Надежный человек заверил меня, что в тюрьме она не останется.

— Даже так?

— Поверьте, брат Луис, этот человек не бросает слов на ветер. Он обещал, что потом ее величество отправится в поместье Санторо, под столицей.

— И что она может сделать?

— Две вещи, — честно ответил канцлер. Бывший? Или — пока еще действующий? — При ней нельзя проводить черное колдовство. Такова уж природа Сибеллинов...

— не советую дальше богохульствовать.

— Если такова их природа, значит, это угодно Богу. Ведь без Его ведома...

Брат Луис кивнул. Ладно, в такой трактовке — принимается.

— И второе?

— Все волки, все эти монстры, созданы искусственно. И они будут рваться к королеве, чтобы та оборвала их страдания.

— Минутку. Та сцена с волком...

— Да, брат Луис. Ее величество может... не говорить, но понимать, что нужно зверям и птицам. А это, хоть и изуродованный, но все же волк. Он умолял о смерти, и королева дала ему эту смерть. Более того, она освободила его душу.

— Вот даже как...

— Именно так. И кардинал это отлично знал. Именно поэтому.... Ее величество ему резко отказала, состоялся неприятный разговор, и в результате... казнь. Завтра на рассвете.

Брат Луис задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Кого же там собираются казнить?

— Не знаю. Но уверен, что человек... королева будет там, где оговорено.

Колебался брат Луис недолго, минут пять. Может, семь...

С ведьмами, о которых шла речь, он сталкивался. Такое не подделаешь. С королевой не случилось, но брат Томазо говорил, что королева благочестива и неглупа. А что кардинал...

Так и похуже чего бывало. Не у них, в Эрвлине, но говорят, даже короли-чернокнижники бывали. А это вовсе уж страшно.

С комплекте с признаниями мальчишки, который сидел у доминиканцев под замком, получалось и вовсе убойно. Да, надо было действовать — и СРОЧНО! Еще вчера...

— Прошу вас, дан Альметто, подождите немного в приемной. Мне надо будет отдать приказания братьям... вы поедете с ними?

Канцлер отрицательно покачал головой.

— Нет, брат Луис. С вашего позволения, я бы предпочел подождать окончания событий здесь, у вас. Можно даже в камере.

— там безопаснее? — с ходу понял брат Луис.

Канцлер кивнул.

— именно. Знаете, я не трус. Я и на поле боя бывал, и вообще... но вот это все для меня как-то слишком. Колдовство... и ведь его величество не дурак... не был дураком. Корона, что ли, так влияет?

Брат Луис пожал плечами.

Как по его, все власть имущие делились на две категории. Те, кто поддавался на лесть, и те, кто здраво себя оценивал. Первые быстро теряли все и скатывались вниз, вторые очень даже неплохо держались и пролезали наверх. Но первых, увы, всегда было больше.

— Если бы его величество знал, он бы не раз подумал, прежде, чем оставлять сыну такое наследство...

— Трон?

— Нет. Эданну Вилецци.

— Да уж. Не ожидал от нее... черные мессы...

— Ведьма написала, что ее подводили постепенно, шаг за шагом. И она привыкла. Это же так легко — убить животное. Сначала птицу, потом что-то покрупнее, а там и до людей дошло...

Канцлер кивнул.

— Легко...

Сделай только первый шаг — и покатится, покатится, словно снежный ком с горы... и лавина помчится, сметая все и всех на своем пути. И будет это — страшно.

Вот так, как с эданной Вилецци.

— разве что до детоубийства не дошли. Кстати, где сейчас его высочество?

— Дан Пинна сказал, что он спрятан в надежном месте.

— и его величество не вытряхнул это из королевы?

— она сама не знала, где малыш. А сказать, кто его унес... она сказала королю, что будет лгать, и лгать, пока правда не утонет во лжи. Впрочем... король последнее время твердо уверен, что проклятье снято. А раз так... ему не нужны ни сын, ни жена. Никто... разве что эданна Вилецци и дети от нее.

— Идиот, — проронил брат Луис.

Может у скромного монаха быть свое авторитетное мнение?

Еще как может! И королю уже ничего не поможет, увы...

Братья собирались. Вроде бы и недолго — надеть доспехи, взять оружие... доспехи? Во времена арбалетов?

Представьте себе — да.

Если имеешь дело с нечистью, речь часто идет и о клыках, и о когтях. И есть вещи, которые от них неплохо защищают. Те же тоненькие посеребренные кольчуги...

Те же поножи, те же браслеты на руки, да и на шею можно надеть нечто вроде ошейника. Даже с шипами.

А что?

Нечисть наткнется и горло у тебя целым останется. Это важнее внешнего вида.

Оружие, вроде бы, тоже проверено, и готово, но даже пристегнуть ножны — тоже время. Пара минут здесь, пара минут там... а когда речь идет о сотне монахов, минуты растягиваются до часа. Часов даже. Да и другие силы надо подтянуть... это же все не так просто! Если предстоит столкнуться с чернокнижником более того, с Гнездом, надо быть особо педантичными. Вы же не будете бить по пятну грязи кувалдой? Нет, вы методично будете вытирать ее со всех сторон, а не разбрызгивать.

Вот и тут...

Окружить, не дать никому уйти, выполоть до последней сорной, ядовитой травинки... а на это нужны люди. А на их сбор нужно время.

А потом еще сама дорога.

Так что к поместью Санторо монахи подошли почти одновременно с ее величеством. Впрочем, это никого не расстроило. Даже Адриенну, карету которой остановили на дороге.

— Стой! Дальше пути нет!

Адриенне хватило выглянуть из окна кареты. При дворе доминиканцы бывали, розыск проводили, и королеву в лицо хорошо знали. Да и так....

А кто это может быть еще?

Синие глаза, черные волосы, диадема с черным камнем? Других таких на свете нету...

— Ваше величество...

Адриенна не знала, что сказать. Выручил Лоренцо, который мысленно похвалил себя, что сдержался. А ведь мог бы и убить монаха, который вышел на дорогу. Запросто!

— Кто у вас главный? Ее величество хотела бы побеседовать...

— брат Томазо, — с облегчением выдохнул монах. Все же... понятно, выше Бога нет никого, но Он — там. А земные владетели чуток поближе, и неприятностей от них может быть — не расхлебаешь! Вот и пусть с ними начальство разговаривает!

— ПровОдите? — поинтересовалась Адриенна.

— Да, конечно, ваше величество, — кивнул так и оставшийся безымянным брат, и пошел впереди, показывая дорогу. Лоренцо повернул коней на проселок, а через несколько минут к ним в карету постучался и подсел невысокий монах средних лет.

Будущий глава ордена доминиканцев, брат Томазо. Лоренцо перебросил одному из монахов поводья и последовал за братом Томазо. Оставлять своих девочек наедине с доминиканцем? Вот еще не хватало!

* * *

Брат Томазо тянуть кота за хвост не стал.

— Брат Луис сказал, что вы придете. Это хорошо. Ваше величество, что будем делать?

Адриенна пожала плечами.

— Не знаю. Я даже не знаю, что там, в поместье...

Мия приобняла подругу за плечи.

— Могу сходить на разведку.

— Можешь. Но лучше не надо, — вмешался Энцо. — Подумай сама, сколько ты проходишь?

— Как получится, — фыркнула Мия.

Она же не человеком пойдет! Она может и облик Леверранского чудовища принять. Обычного волка — почему нет? Попробовать, хотя бы.

Раньше она так не делала, но сейчас Мия твердо была уверена, что у нее все может получиться.

— Я бы предложил нечто иное, — качнул головой Энцо. — Адриенна стала истинной хозяйкой этой земли. И может почувствовать нечисть, которая на ней гнездится.

— а с этого места подробнее? — поинтересовался брат Томазо.

Адриенна кивнула.

— Сибеллины — свет и солнце своей земли. Плодородие и счастье. А земля не любит нечисть. Отторгает ее, если хотите.

— Противное природе. Согласен, — кивнул монах.

Ладно уж. Насчет света, солнца... пусть королева заблуждается. Хотя даже сейчас, глубокой ночью, ему стало рядом с ее величеством и светлее, и теплее. И уютнее как-то. А вот если она нечисть чует... это интересно!

Очень интересно!

И кстати, а на каком расстоянии ее величество чует эту самую нечисть?

— Я никогда не пробовала, — честно созналась Адриенна. — Но теоретически, на своей земле я могу почувствовать любое существо... где-то на четыре лиги вокруг. Может, чуточку больше...*

*— берем римскую лигу, т.е. примерно 2,3 км или 1500 двойных шагов. Прим. авт.

— Это много, — согласился брат Томазо. — Правда, поместье Санторо еще больше, но выбора у нас нет.

Адриенна кивнула она его тоже не видела.

— Я попробую. Только мне надо на воздух...

— Конечно, ваше величество.

Адриенна вышла из кареты, опираясь на руку Лоренцо. Огляделась вокруг.

— Это могла быть моя последняя ночь.

— Я убью Филиппо, — скрипнул зубами Лоренцо.

Адриенна погладила его по руке, а потом откинула голову назад.

Ветер дернул ее за волосы, выпутывая тяжелые черные пряди, затеребил-затормошил-растрепал косы, погладил по лицу, шепнул на ушко что-то фривольное...

Адриенна протянула руки навстречу ветру. Лоренцо отпустил ее запястье — и в следующий миг женщина сделала шаг вперед, еще один...

— Не думал, что увижу, — восхищенно прошептал брат Томазо.

Адриенна закружилась на одном месте, раскинув руки, словно хмельная от счастья — и ночь отозвалась ей. На миг всем присутствующим показалось, что соткался рядом с королевой силуэт из лунного света и ветра, протянул ей руки, поддержал, чтобы та не упала. И женщина улыбнулась, нежно и счАстливо. Земля приняла ее и заговорила с королевой.

Криками зверей и птиц, свистом ветра, улыбкой луны и звезд, которые тут же нагло облили сиянием тонкую фигурку...

Сибеллин!

На землю пришли свет и радость, тепло и спокойствие... что еще надо?

Ничего! Только радоваться! И они были счастливы, вместе с Адриенной.

Были, пока...

Адриенна не соврала. Она могла чувствовать нечисть. И сейчас... все Санторо воспринималось, словно булка с изюмом. Только изюм был весьма неаппетитным.

Нечисть...

Где-то больше, где-то меньше... она ждала. Поблескивала красными огнями глаз в темноте, впивалась когтями в несчастную землю, рвала на куски ее творения. И земле это решительно не нравилось.

И нечисть не нравилась.

Пусть даже кардинал и переделал свои творения из обычных волков, пусть осквернил древнюю кровь, но... Землю не обманешь.

И терпеть такое насилие над собой она не станет. Долго — точно не станет.

Земля с радостью делилась с Адриенной своими бедами, понимая — пришла ее защитница. А Адриенна начинала понимать Моргану.

Какая, казалось бы, разница?

Тогда Сибеллин еще не был ее домом. Вообще был неважен для Морганы. Тогда еще правил Коррадо Сибеллин... и они еще не были знакомы. И все же...

Знать, что где-то рядом с тобой, вот такое, мерзкое...

Кто ж будет терпеть кучу навоза на обеденном столе? Правильно, никто. Особенно, если настало время обеда.

У Адриенны это проявлялось не так остро, но все же...

Противно, неприятно, гадко. И вообще — ФУ!

Убрать, и немедленно!

Это она и сообщила брату Томазо, когда раскрыла глаза.

— А подробнее? — не стал спорить доминиканец. Уберем, конечно, только бы знать, что и где.

— Можно карту поместья?

— Конечно ваше величество.

Титул монах забывал через раз, но и Адриенне сейчас было не до того. Грифель порхал над картой, отмечая гнезда нечисти. Как же их много...

Вот ведь... постарался, подонок!

Интересно, что он сейчас делает — радуется?

И Адриенна решительно поставила еще одну точку на карте. Пусть радуется. Недолго уже осталось.

* * *

Адриенна решительно ошибалась. Его высокопреосвященство пил.

Жестоко и беспощадно заливал себе в горло вино, но даже захмелеть, как приличный человек, не мог. Не брал его алкоголь.

Все виделись ему ярко-синие глаза, все сияла перед ним ослепительная улыбка....

И слышалось только одно слово.

Нет.

Почему, почему, вот просто — ПОЧЕМУ!?

Чем он хуже того же Филиппо? Ладно еще, когда было проклятье! Но сейчас-то оно снято! Почему нельзя выбрать его!?

Он ведь... как же он любит! На руках носил бы, веточке упасть не дал, зацеловал бы всю...

Королева?

Да, королева. Но еще и самая прекрасная из женщин. Самая лучшая, умная, очаровательная, красивая, самая... настоящая! И — отказ!

И такое отвращение, словно вместо мужчины рядом с ней гигантский слизень...

А ведь понимает, что умрет. Не может не понимать.

Боится, хочет жить, но... не с ним. Неужели он — страшнее смерти?

Кардинал решительно влил в себя еще один кубок.

Куда там — опять пролилось, как вода. А ему надо было напиться до рассвета. Напиться в хлам, в стельку, в дым, напиться так, чтобы даже мысли не возникало. Чтобы проснуться к полудню, и с горечью на губах осознать — все кончено.