Лет пять назад бывал в родном селе. Дороги к нему заросли. Крыши домов обвалились. Умерли старики. Умерла жизнь. Вот такая судьба моей Родины.
Дальше всё просто. Генерал-майор ФСО. Начальник охраны известного Вам человека. Исправился? Мир? Или дать конфетку?
Он опять заразительно рассмеялся. Улыбнулась и я.
— Ладно! Мир! На счёт конфетки сами напросились. Будете должны.
Он кивнул головой. Говорить было не когда. Мы приехали. Вернее въехали в арку и повернули налево. Ленинский проспект дом 42. У второго парадного Иван Иванович припарковал машину, Открыл дверцу с моей стороны и помог выйти. Настоящий галантный мужчина! Не смотря на то, что генерал!
Вход в парадное преграждала прочная металлическая дверь с кодовым замком. Иван Иванович набрал несколько цифр. Открыл дверь и пропустил меня вперёд. Я вошла в обычный подъезд семидесятых годов. Чистенький. Но не привычный. В парадном перед старым лифтом прохаживался молодой человек. Под его пиджаком угадывался пистолет. А на небольшом столике стоял дипломат. Этот дипломат был мне знаком. Одно лёгкое движение и дипломат открывался. Его крышки падали и в руках оказывался взведенный АКС. При виде генерала он замер по стойке "Смирно". Мы прошли к дверям лифта. Иван Иванович нажал кнопку вызова. Приехал старенький лифт и гостеприимно открыл перед нами двери.
Мы, вошли. Иван Иванович нажал кнопку этажа. Лифт тихо заскользил. Ухаживали за ним на совесть. Лифт остановился. Двери открылись. Мы вышли на лестничную площадку. Двое молодых парней перекрывали площадку сверху и снизу. О том, кто едет? Им сообщил охранник снизу. Но у них была инструкция. Они следовали ей. На площадку выходили двери четырех квартир. Свернули направо. Подошли к крайней двери. Иван Иванович в звонок не звонил. Он взялся за ручку двери и потянул её на себя. Дверь открылась. Иван Иванович пропустил меня и зашёл вслед за мной. Прикрыл дверь.
С интересом осмотрелась и замерла. Я попала в квартиру моего детства. Тогда мы жили в военном городке. И у нас была точно такая квартира. Ковровые дорожки. Старая вешалка. Старая тумбочка и зеркало над ней. Лампочка под абажуром. Старые поблекшие от времени обои. Детство спокойное и беззаботное снова было со мной. Уже прожитая жизнь ушла. В прихожей стояла девочка. И у неё вся жизнь была впереди.
В прихожую из кухни вышёл мужчина. Старые трикотажные брюки, тапочки. Футболка и фартук. Таких теперь нет. Такой был когда-то у моей мамы. Волевое лицо аккуратная причёска седых волос не гармонировала с его простой одеждой. Это лицо узнала. Мужчине было за шестьдесят. Но выглядел он хорошо. В руках держал полотенце. Улыбнулся нам и сказал густым голосом:
— Приехали? Чудесно! У меня всё готово! Одевайте тапочки. Мойте руки и прошу к столу!
Иван Иванович стоял вытянувшись.
— Разрешите идти!
— Иван! Ты не на плацу, а у меня в гостях. Я хочу, что бы ты присутствовал при нашем разговоре. Так, что проходи. Или откажешься от моего обеда? Пожалеешь! Давай! Отказ не принимается.
Говорил человек спокойно. Но в его голосе звучали властные нотки. Сам он их не слышал. Сняла обувь. Одела тапочки. Проследовала в ванную. Вымыла руки. Прошла в столовую. Иван Иванович шёл за мной.
Столовая тоже была из того старого времени. Мебель, ковровые дорожки, старый буфет, старые стулья вокруг накрытого стола. На окне старые шторы и занавески. Здесь время замерло. Оно просто остановилось. Хозяин квартиры и Иван Иванович в него вписывались. Я была чужеродной. Человеком другого времени. Сейчас мне бы косу до пояса! Ситцевое платье, белые носочки и чёрные туфельки с круглым носком без каблуков на перепонке. Тогда бы и я здесь была своей. Но это было не возможно. И я выбросила эти мечты из головы. Прошла к столу. И чуть не открыла рот от изумления.
Ожидала увидеть на столе всё, что угодно. Икру, балыки, разные деликатесы, а увидела...
Крупно порезанную селёдку украшенную луком. Рядом стояли блюда с отварной картошкой, огурцами, помидорами, пирожками. Накрытая супница и завёрнутая в полотенце кастрюля. Стол украшала запотевшая бутылка "Столичной", кувшин клюквенного морса, три рюмки и три столовых прибора. Мой рот наполнился слюной. Сглотнула её. Вместе с хозяином квартиры и Иван Ивановичем присела к столу. Съеденные два бутерброда в моём желудке много места не занимали.
Иван Иванович открыл водку и налил её в рюмки. Хозяин предложил тост:
— За знакомство!
Мы выпили. А дальше я налегла на закуски. Отведала всего. В супнице был наваристый гороховый суп с копчёными рёбрышками. А кастрюле макароны с мясом. Известные как "макароны флотские". Ели молча. Да и мой набитый рот был не способен произнести ни звука. Иван Иванович от меня не отставал. Желудок был полон. Но макароны доела.
— Спасибо! Наелась на неделю! Готовят у Вас чудесно! Повариха золотая!
Сказала я откладывая салфетку и с тоской поглядывая на стол. Еды ещё осталось достаточно. Но я была не в состоянии проглотить даже крошку.
Хозяин квартиры улыбнулся.
— Вы наверняка читали, что в старое время хозяин усаживал нанимаемого работника с собой за стол. Смотрел, как он ест. Если ел хорошо? То хозяин его нанимал. По этим показателям, Вы на работу приняты. Ну а на счёт поварихи? Тут Вы ошиблись! Готовил повар! И он перед Вами. Это я! Люблю готовить! В этой квартире делаю это всегда. К сожалению, бываю здесь редко. Сейчас Иван сварит Вам и себе кофе, а мне приготовит чай. А мы пока поговорим. Познакомимся. Расскажу Вам то, что Иван знает. К основному разговору он успеет.
Иван Иванович вышёл на кухню. А хозяин удобно устроился и начал свой рассказ.
... Я видел Ваше изумление, когда Вы вошли в эту квартиру. Это не рисовка и не хождение в народ. Такие вещи никогда не понимал и не принимал. Это гавань моих счастливых воспоминаний. Для приёмов есть квартира в "сталинской" высотке и на Кутузовском проспекте. Особняки на Рублёвском шоссе, в Лондоне, Париже, Берлине. Но эта квартира моей молодости. Моей не сложившейся жизни. Здесь всё как было более 30 лет назад. Поддерживать такое состояние не просто. Вещи стареют. Приходят в негодность. Их заменяют на такие же вещи. Иллюзия? Самообман? Наверно. Но мне так нравиться и я могу себе это позволить.
Иван уже 30 лет работает со мной. Он пришёл ко мне молодым лейтенантом и с тех пор всегда рядом. Вы третий человек, который кроме меня и его узнает обо мне всё. Этому есть причины. Вы поймёте их позже. Но расскажу по порядку.
Родился я в 1935 году. Отец был пограничником. Мать в 18 лет вышедшая замуж за курсанта школы пограничников. Ездила с ним по заставам огромной страны. Условия жизни были не комфортные. Если говорить мягко. Жили в мазанках, сараях. Но она никогда не жаловалась. Была счастлива. В 1940 году отца направили на годичные курсы РККА рабоче-крестьянской Красной армии. В 1941 году в конце мая он их закончил. Ему полагался отпуск. Но тогда все отпуска в пограничных частях были отменены. Получил назначение начальником погранзаставы на Западную границу. Он сразу и убыл к месту службы. Мы с мамой поехали на Белорусский вокзал проводить его. Даже не подозревая, что видим его в последний раз. Таким он и остался в моей памяти. В зелёной фуражке с рубиновыми "шпалами" на зелёных петлицах. Высокий, крепкий, молодой мужчина с русыми волосами. К сожалению фотографии ни его, ни мамы не сохранились. Уже позже сумел достать из архивов небольшую пожелтевшую фотографию из его личного дела. Много сил и усилий я направил на то, что бы разыскать его могилу и могилу матери. Власти у меня было много. Но, увы! Все старания были напрасны. Причину объясню позже. Вот и остались у меня от родителей только то, что сохранила память шестилетнего мальчика. На заставе есть памятник погибшим пограничникам. Есть и его имя. Но это не его могила. Я был там дважды. Когда-то давно. Поклониться мог памятнику человеческой памяти, а не могиле где покоится его прах. Простите! Я уже не молод и воспоминания реальны. Затягивают.
К отцу мы с матерью должны были приехать в августе. 22 июня разделило не только нашу жизнь. Но и жизнь всего народа всей нашей страны, Теперь жизнь состояла из двух частей жизни. Первая часть жизнь до начала войны. Вторая часть жизнь после её начала. На белое и чёрное. Вестей от отца не было. О его судьбе мы ничего не знали. Его офицерский аттестат помогал нам жить.
Зима 1941 года была морозной и снежной. В домах единственным источником тепла были "буржуйки". Я шестилетний мальчишка искал всё, что могло гореть для этого монстра. Мать устроилась в госпиталь. Она часто не приходила ночевать. Не имела сил. Работала по 16-20 часов. Но так работали все. И я оставался дома один. Топил "буржуйку" кипятил воду и пил этот кипяток с хлебом. Так и жили. Однажды мать пришла с работы, а утром не смогла встать. Она вся горела. Я ничего ещё не понимал и не знал. Что делать? Старался её укутать. Поил кипятком. На третий день пришла замотанная пожилая женщина. Врач из госпиталя. Она осмотрела мать. Послушала её. Сделала укол. Оставила мне таблетки. Рассказала когда их давать. Погладила по голове. Вздохнула и ушла. Вечером матери стало лучше. Она пришла в себя. Попыталась встать. Но не смогла.
Спали мы на одной кровати возле печки. Укутывались всем что было.
Утром я попытался разбудить мать. Она была холодной. Набросал на неё всё, что было в квартире. Растопил печку. Но мать так и осталась холодной. На следующий день пришла врач. Она и вызвала милицию. Меня забрали и отвезли в детский дом. Куда отвезли мать? Где её похоронили? Узнать так и не смог. Так у меня началась сиротская жизнь. Детский дом эвакуировали. И меня перевели в другой детский дом.
Рассказывать об этих годах? Плакаться? Глупо. Такая же судьба и жизнь была у многих моих сверстников. Все мы дети войны прошли через это.
В 1946 году в конце октября прибежала воспитательница. Она сказала:
— Скорей пошли к тебе приехали!
Это было время обеда. Голодное время. Но я забыл о еде. Побежал за ней.
Здесь отвлекусь. Объясню причину своего поведения.
Все дети в детдоме жили одним. Выдумывали истории, что их родители живы и скоро заберут их. Не был исключением и я. Но проходили годы. Всё оставалось без изменений. А вера жила в нас. Сейчас тоже ничего не изменилось. Тот детский дом есть и сейчас. Я опекаю его. Содержу. Его называют образцовым. Меня удивляет одно. Откуда сегодня берутся сироты? Тогда всё понятно. Была война. А сейчас? Но это моё не понимание. Эти дети и сегодня как мы тогда выдумывают такие же истории. И ждут. Когда за ними придут. И главное родители их живы! Сироты при живых родителях? Это реалии нашей жизни. Вернусь к рассказу о том дне.
В тот день я бежал за воспитательницей с радостно колотящимся сердцем. Вбежал в кабинет директора и замер. У окна стоял незнакомый мне худощавый мужчина с аккуратной причёской седых волос в военном френче без погон. Когда вбежал я громко хлопнул дверью. Он повернулся и подошёл ко мне. Протянул руку и назвал меня по фамилии:
— Здравствуй! Вот я тебя и нашёл! Ну, ты брат и спрятался.
Вместе мы прошли к столу и сели на стулья. Нам никто не мешал. Директор вышла. И мужчина начал свой рассказ.
... В далёком 1941 году он служил замполитом на заставе. Западная граница жила тревожной жизнью. В начале июня на заставу прибыл новый командир. За короткий срок бойцы и офицеры заставы полюбили этого требовательного и строгого командира. Вне службы этот человек был совсем другой. Душа коллектива! Он играл на гармошке. Хорошо пел. Играл в волейбол, футбол. Заботился о бойцах. Замполит с ним подружился. Командир часто бывал в семье замполита. Играл с его дочерьми. Это был мой отец.
Утро 22 июня застава встретила в окопах на боевых рубежах. Четыре дня немецкий полк пытался прорвать оборону заставы. Связи с командованием не было. Кончались боеприпасы. В строю оставались 11 пограничников. Командир заставы имел ранение в плечо, ногу и бок. Два ранения были касательные. Третья пуля застряла в боку. Хирурга не было. И финал был понятен всем. Замполиту повезло! Осколок гранаты сорвал кожу с его головы. Отделался легко. Сержант и восемь бойцов тоже имели лёгкие ранения. Это были все, кто мог держать оружие и сражаться. Ещё было восемь тяжелораненых и девять женщин с детьми. Семьи пограничников. Эвакуировать их не успели. Машины на заставе были повреждены. Но был десяток коней и четыре телеги. Патронов осталось по диску на автомат и одна коробка с пулемётной лентой. Да три гранаты.
Мой отец подозвал замполита.
— Мы не продержимся и часа. Нужно уходить. Приказываю тебе взять раненых, женщин, детей и уходить. Я останусь и прикрою ваш отход.
Замполит возмутился и отказался.
Мой отец больше не приказывал. Он просто сказал ему:
— Ты должен идти и вывести женщин, детей, раненых. А главное вынести знамя заставы и доложить командованию. Мы до конца выполнили свой долг! Я не ходок. Через час мои раны дадут о себе знать. А людям нужна защита. Тяжелораненые не в счёт. Вот такая брат ситуация! У меня к тебе одна просьба. Позаботься о моей семье. Жене и сыне. Прошу тебя! Уходи и помоги людям.
Политрук сдался. Уходили не прощаясь. Большую часть патронов и две гранаты оставили начальнику заставы. С ним остались двое. Сержант и один боец. У сержанта при первом артобстреле заставы погибли жена и трое детей. От его дома осталась глубокая воронка. Боец получил осколки снарядов в обе ноги. Жгуты наложили. Но фельдшер сказала, что если он ближайшие два часа не попадёт на операционный стол к хирургам. Шансов выжить, у него нет. Все понимали. Это не реально. Понимал это и боец.
На телеги погрузили раненых, женщин с детьми и двинулись на восток. Отойти успели километра на 3. На покинутой заставе раздались глухие очереди "Максима". Его поддерживали два автомата. Стрельба затихала и вновь разгоралась минут двадцать. А затем два глухих взрыва и тишина...
Обоз остановился, Бойцы сняли фуражки. Короткая команда замполита и обоз тронулся в путь. Три месяца блуждали по немецким тылам. Пока вышли к своим войскам. Вышли не все. Пятеро тяжелораненых умерли. Не выдержали дороги двое детей и три женщины погибли. Оборванные голодные остальные еле держались на ногах. Но вынесли знамя заставы! Вышедшие бойцы были одеты в обрывки военной формы и зелёные фуражки.
А дальше война. Ранение. Госпиталь и бесконечные запросы. Только после войны он догадался искать меня по детским домам и вот нашёл.
На мгновение установилась тишина. Человек закончил свой рассказ. Посмотрел на меня. Спросил:
— Ты пойдёшь со мной? Я дал слово твоему отцу!
Слёзы душили меня. И я просто кивнул. Мы так и ушли из детдома. На улице нас ждал ЗИС. Это было в Свердловске.
Замполит закончил войну начальником политотдела дивизии. А сейчас работал в секретариате ЦК. ЗИС довёз нас до аэропорта и первый раз в жизни я летел самолётом в Москву.
Так попал в эту семью. Жили мы на улице Тверской в четырёх комнатной квартире впятером. У них было две дочери. Одна моя сверстница. Вторая на 4 года младше.
