Меня потрясло, что среди ушедших оказались двое парней и одна девочка из моих четырнадцати ветеранов. Хотя, с другой стороны, просто замечательно, что это выяснилось ещё на берегу, гораздо хуже и болезненнее было бы рвать потом по живому. Из неотсеянных раньше новичков остались восемнадцать человек, семь парней и одиннадцать девчонок. По моим прикидкам парней надо оставлять всех, а девчонок — шесть танцуют, три-четыре на замену и бэк-вокал. Четыре у меня есть, надо отсеять пять или шесть. Считай половину, жалко, но выбора нет. Я предполагал, что во время отбора мне самому нужно будет двигаться, поэтому прямо здесь сбросил с себя джинсы и свитер, остался в трико, а обувь поменял на лёгкие кроссовки для зала. Степпировать я сегодня не собирался.
— Я не знаю, размялись ли вы сегодня, я не разминалась, а вам лишняя разминка не помешает, как танцоры вы знаете, что мышцы и суставы нужно иметь разогретыми. Поэтому, три-четыре! Побежали... — Невольно вспомнилась школа Кирин и Джу-Бон с его постоянными упоминаниями неповоротливых кальмаров. — Я не буду с вас требовать ничего, чего не могу сделать сама. И пока я не вижу здесь танцоров. Этот топот позади меня — это ваш приговор. Танцор всегда должен двигаться так, чтобы у любого зрителя было ощущение, что он не имеет веса, поэтому прекратили топать, вы — танцоры, а не хромоногие бизоны!...
Немного разогрелись и перешли к растяжке. Пришлось сразу отсеять двоих ребят. С такой растяжкой танцевать они не смогут ничего, что может потребовать сцена. Следом отсеялись трое девочек, у которых растяжка оказалась чуть выше среднего. Но мы набираем группу не для народных плясок на Октоберфесте. Ох, как же мне не хватало бамбуковой палки моего корейского учителя... Впрочем, нормальный суковатый еловый дрын длиной метра три подошёл бы наверно даже больше, беременные кальмары, блин! Потом стал проверять на чувство ритма и умение быстро реагировать на его смену. Отсеялись две девочки. С ними ушла третья, вся в слезах, но не желающая оставаться без своей подруги. Я уважаю такую преданность, но это не повод оставлять девочку, которая не слышит музыку. Кто-то давно сказал, что сыр бывает только сыром, а сыра третьего сорта не бывает, сыр третьего сорта — это вообще не сыр, это сырьё! Вот такое сырьё я и получил. Но, как велели предки: Нет крепостей, которые бы не смогли взять большевики. Радует, что в этой замечательной компании я не один. Иосиф Виссарионович говорил, что других писателей у него нет, имея в виду, что придётся работать с теми, кто есть, или это он про своих генералов во время войны говорил? Но суть, вы поняли.
Тут я сообразил, что вкалываю, а ведь у Фреда есть какой-то специально обученный балетмейстер или хореограф, работу которого я тут с притопами уже почти два часа делаю. Немедленно связался с шефом, и оказалось, что помянутый дяденька с интересом всё время наблюдал за нашими плясками, а сейчас после звонка Фреда подошёл представиться. И даже ругаться на него повода нет, я сам по своей инициативе полез разгребать, а он просто вежливо не стал мешать девушке лечь пузиком на амбразуру. Впрочем, рано он радовался, если радовался наблюдая на наши прыжки и приседания. Я взял его в оборот, причём жёстко и очень по делу. Я вышел перед группой наших танцоров и сообщил им, что через полторы недели они должны без проблем делать то, что я сейчас покажу и показал растяжку немного выше среднего, а когда кто-то вякнул, что это трудно, напомнил:
— Мальчики и девочки! Это вы тут танцоры, а я вообще-то певица и совершенно не обязана иметь танцевальную растяжку. А теперь все встали по росту, рассчитались на первого и второго, а теперь разомкнулись в шеренгу перед зеркалом с высокими по краям, каждый положил руки на плечи соседей. Все видели матросский танец? Начинаем отработку самого простого движения — шагов... Через десять дней вы должны не просто шагать, а делать это в любую сторону не задумываясь, а играючи и легко... И не думайте, что это просто...
Вот так накачал танцоров и оставил их балетмейстеру, а не фиг! Наконец, сел доделывать музыку и тексты песни для клипа, вернее, клипов. С немецким вариантом никаких особенных сложностей не возникло. Я даже не стал особенно заморачиваться с рифмами и размером. Со стихами под музыку можно творить очень многое из того, что обычный поэт себе позволить не может. К примеру, вместо размерного ритма и совпадения размеров строк, просто пропускать недостающие строфы и паузы заполнит музыкальный ритм. Отрепетировал и записал исполнение, потом послушал, немного изменил интонации и записал окончательный вариант. А вот в японском завис. Чего-то не хватало и просилось в текст. Перечитал... Напел... Спел без музыки в тишине... Ничего... В смысле, совершенно НИЧЕГО не цепляется... Засмеялся. Вспомнился анекдот про Карузо. Заменил Карузо на Доменико Балини — очень известного местного оперного певца, и рассказал Але анекдот про грузина:
— Вот, что все говорят: Балини, Балини! А у него такой голос мерзкий, слушать невозможно!
— А ты откуда знаешь?
— Да мне Куко вчера вечером напел...
Как чудесную музыку послушал в тишине зала весёлый смех моей Няши. Даже подумал, что может надо было ещё с ребятами танцорами попрыгать, ручки и ножки размять. В этот момент сзади меня обняли нежные Алины руки. Она меня тихонько поцеловала в шею сзади, у меня мурашки по всему телу, когда она отводит гриву моих волос в сторону и целует там в ямочку, как раз на границе роста волос. Наверно у меня там ещё одна эрогенная зона. Она почувствовала моё настроение и подошла помочь...
— Аюнка. Через несколько дней мы будем с тобой дышать морским воздухом и в тишине вдвоём бродить по горам...
— Стой! Аля! Не шевелись!...
Я и сам замер. По краю скользнуло... Но вот-вот исчезнет... Что тут было? Тишина... Бродить по горам... Морской воздух... Вдвоём... Нет! Горы... Дышать... Горы! Горы! Алька! Я тебя обожаю! В голову словно упало, что мне в песне не хватает малости, двух образов. Схватил листок с иероглифами и стал искать, куда их воткнуть. Нашёл и воткнул. Сначала строчку: "рушится незыблемая скала у дома", а потом куда более важную для создания тревожного настроения: "прекрасный, как старик, уходящий в гору". И песня зазвучала, словно зазвенела, как натянутая настроенная, наконец, струна. Я понял, что, наконец, поймал то, чего ей так не хватало... Ту самую, такую важную чисто японскую точку, в ряду тревожных образов.
Вы скажете, ну, и чего я так заметусился? Ну, подумаешь, скала упала и старик в гору полез... С этой точки зрения и таком изложении действительно ничего. А в моём варианте. Скала — она незыблемая и у самого дома, как памятник вечности и постоянства, что у её основания даже дом построили. И вдруг она рушится от землетрясения или извержения вулкана, но сутью тоже землетрясения. Это не тряска земли, это потрясение основ для жителей этой деревни и этого дома. То есть, землетрясение такое сильное, что рухнула даже веками незыблемая скала, пережившая уже не одну сотню землетрясений, что уж говорить об остальном. Почти наверняка пострадали жители дома у скалы и скорее всего бедствия обрушились на всех жителей в округе. А это слёзы, голод, страдания, смерть, бедствия и нужда искать новый приют. Вот что за этой фразой для японца. Именно в таком сочетании и такими словами...
А чем так прекрасен старик идущий в гору? Для нас наверно ничем особенно. Разве, что возникнет мимолётное, а чего старику в горах делать? Тяжело в возрасте по камням карабкаться, крепкий видать старикан, если на гору залезть может. А вот для японца в этой картинке совершенно другой смысл. Японец знает, что старик немощный, и сил карабкаться в гору у него нет и скорее всего он не сможет вскарабкаться в гору и умрёт ещё не добравшись до её вершины. Скорее всего умрёт совсем скоро прямо на склоне этой молчаливой и безучастной как Боги горы. А уходит и прекрасен старик своей любовью к близким, своей заботой и самопожертвованием. Не на словах, а видимые в его поступке, до последнего остающийся настоящим мужчиной, способным для семьи сделать всё и даже больше. Японцы не забыли, что ещё совсем недавно в деревнях перед зимой старики, которые уже не могут работать и приносить пользу, уходили или их уносили в горы умирать, чтобы на них не тратить еду, и больше шансов выжить оставалось у оставшихся и молодых. Вот потому и прекрасен это старик. Это сокровенное. Важное. Японское. Может самое важное в глубине души...
И теперь, когда я спел исправленный, наконец, текст. Отладил и интонировал. Причём, если в европейских языках довольно широкая палитра для проявления чувств и эмоций голосом, то в японском это будет даже хуже, чем фиглярство. Такие явно пропеваемые эмоции вызовут не сострадание, а скорее смех, отторжение и неприятие. Поэтому для японцев нужно петь почти ровным голосом и интонирование возможно лишь в самых важных местах, самую тютельку, словно прорвавшийся случайно всхлип в конце фразы. Перезаписывать вокал пришлось шесть или семь раз, пока он, наконец, меня устроил. А потом мы пошли к студийцам доделывать клипы. Во-первых, хотелось прогуляться, но важнее было отпустить натянутую в душе эмоциональную струну, ведь столько пришлось вложить в запись песни. А сейчас будет чисто техническая работа. Которая, к тому же, почти сделана. И так приятно под ручку с моей Мякой, прижавшись плечами и бёдрами, в сопровождении деловито топающей перед нами Хрюши идти по декабрьски слякотному Дюсселю, вдыхать пусть и не такой уж чистый, но вполне себе уличный воздух.
В студии без проблем наложили звук немецкой версии на уже скомпонованный накануне клип. Прогнали раза три и все остались довольны работой. А вот дальше пришлось просто тупо давить авторитетом. Никто не желает лишней работы. Все уже расслабились. Меньше чем за час наложили звук и все в шоколаде. Теперь ещё час и можно бамбук курить. А тут эта ненормальная требует весь клип под японскую версию резать и компоновать заново. Я когда записал песню, понял, что европейский клип, который мы сделали не пойдёт. Не сойдётся он с текстом песни и картинкой с террористами. В результате, я убрал из клипа почти все танцевальные моменты. Нет, оставил в парочке мест общий танец в аэропорту, и оставил все отрезки съёмок крупным планом, а потом замедлил их в два раза, чтобы капли брызнувшей воды в лучах софитов летели дольше, красивее и выразительнее. Тут Аля поняла мою задумку и предложила вначале этих отрезков скорость оставить, а с момента удара ногой в лужу включать замедление, причём не резко, а словно нарастающее. Здорово вышло. Как монтажёры не зундели, но по лицам вижу, что им самим понравилось и на заметку себе приём ребята взяли. И вы спросите, а как же я заполнил возникшие дыры, если в клипе почти половина были именно танцы? А вот здесь я их заполнил стоп-кадрами. Всю нарезку моего пути с Мико на руках и обратно, в конце каждого отдельного кусочка стоп-кадр где на три, а где и на семь-восемь секунд. А ещё использовал повторы самих стоп-кадров по несколько секунд, на некоторые делая мягкий наезд камерой. Вот теперь наложили музыку, и понёс результаты показывать Фреду, который как раз приехал в гостиницу на ужин и проконтролировать результаты работы за прошедший день, чтобы после этого спокойно ехать домой. Ненормированный рабочий день, блин. Хотя, как будто у меня он нормированный. Как с утра начали и до самого ужина. Уже не до прогулки и нас быстренько отвезли в заботливые ручки шефа.
Немецкий клип поставили прямо во время ужина. Фред посмотрел и послушал. Потом заставил повторить. Посидел, помолчал, доел и допил всё и посмотрел ещё раз. И выругался, первый раз слышал, что он ругается, но получилось это как-то не грубо. Потом махнул рукой и сообщил, что если это не купят все немецкие каналы, то их редакторов можно увольнять по профнепригодности. Словом, порадовали мы шефа. О том, что готова и японская версия он просто удовлетворённо принял к сведению, уверенный, что версия отличается только звуковой дорожкой. Но пришлось его притормозить, усадить и показать теперь уже японскую версию.
— Аюна, а текст точно такой же?
— Ну, в общих чертах... Там другие ключевые смысловые реперы...
— Смысловые реперы... Я прямо чувствую, как от общения с тобой умнее становлюсь. И это потребовало полностью переделывать картинку клипа? — Понятно. Студия настучала шефу про моё тиранство. Да и ладно.
— Фред. Мы — не японцы.
— Обалдеть, какое тонкое замечание, а я ещё утром об этом даже не догадывался...
— И не надо ёрничать, шеф! Мы иначе видим, слышим, думаем. Если отправили бы наш клип с японской дорожкой, то это было бы на твёрдую троечку, может и на четвёрку бы натянули. А это клип выстрелит! Я вам почти гарантирую. Я в него столько души вложила, не может не выстрелить на твёрдую пятёрку, может даже с плюсом.
— Погоди, это у вас в школе оценки по пятибалльной системе ставили?
— Ну, да... — Не понял я.
— А. Ну тогда ясно. У нас десятибалльные оценки в школах. Выстрелит говоришь?
— А знаете, возьмите и наложите другие звуковые дорожки и покажите немцам, пусть, скажут, что им больше нравится. А японский... Давайте я в Мюнхен господину Ариме позвоню, пусть в консульстве посмотрят и он потом позвонит и скажет вам своё мнение, не мне, а именно вам и вы его попросите оценить.
— Неплохая мысль. Скажи, чтобы сейчас сделали. А ты звони, раз сама вызвалась...
— Ну, конечно, как грузить, так бедную Аюночку, никто меня не любит... Кто везёт того и грузим...
Стал показательно бурчать я, но Ариме позвонил с удовольствием. Ну, нравится мне этот дядька, про его сына я просто молчу. Объяснил ситуацию и чего мы от него и его сотрудников хотим. И в конце добавил, что ответ нужно дать не мне, а господину Жабле. Потому, что по этому ответу ему как начальнику нужно принимать окончательное решение. Через полчаса из студии привезли ещё два варианта клипа. И оба на японском я отправил Иосике Ариме. Время ещё не слишком позднее, может даже сегодня даст ответ. А немецкие Фред распорядился показать нашим танцорам и сотрудникам в головном офисе, ну, который тут через два дома по улице.
Утром Фред пришёл очень задумчивый. Танцоры ещё не посмотрели, а вот в офисе уже видели. А главное, отзвонился Арима...
— Знаешь, что мне сказал твой японец?
— Он не мой, он консульский или даже просто японский...
— Да, ладно, не вредничай. Он сказал, что твой клип — это даже не клип, а философская притча, где всё увязано, картинка, слова, музыка, и такое сделать мог только старый мудрый японец. А вот второй вариант можно включать молодёжи на танцплощадке. Расскажи-ка мне, где ты прячешь старого мудрого японца...
— Упс... — Только и хватило меня. Но я сбил пафос. — Шеф! А что сказали в офисе?
— Что твой японский вариант скучный и не интересный...
— Ну, я так и говорила...
— Говорила, говорила. А мне то, что делать?
— Японцам — японский, а нашим наш. Чего тут сложного?
— Но Арима сказал, что на танцплощадках могут слушать...
— На танцплощадках пусть на немецком слушают. Им там слова не нужны, главное, чтобы музыка ритмичная.
