— Быстро, быстро! — кричал Утер, подталкивая особо задумавшихся в спину.— Снимайте с них доспехи, надевайте на себя. Вы там! Лошадей, лошадей ловите! А, проклятие!
Последний возглас вырвался у него, когда он добрался до баррикады. Фульциний увидел там группу людей, столпившихся вокруг лежащего на земле тела. Юному Гаю Минуцию, похоже, не повезло. Его голова покоилась на коленях одного из солдат, другой заботливо поднес баклагу с водой к губам вождя.
"Ну, хоть жив вроде", — подумал Фульциний, подходя ближе.
Гай был жив, но, поглядев на его рану, Марк только с досады прищелкнул языком. Меч вонзился слева под ребра, пробив кольчугу. Кровь обильно выступила из раны.
— Как ты? — спросил Утер, склонившись над юношей.
Минуций облизнул пересохших губы и, с трудом разлепив их, едва заметно усмехнулся.
— Паршиво. А ты как думал? Но обо мне не беспокойтесь. Возьмите Вапинкум. Убейте Гирция.
Он бормотал что-то еще, но слов различить было уже нельзя. Глаза Минуция закрылись, он тяжело дышал.
— Придется выделить людей отвезти его туда, где ему смогут помочь. Да и остальных раненых тоже, — сказал Утер, покачав головой. — Но мы не можем терять время...
— Эй, ты, — бросил он белобрысому парню, который поддерживал Минуция. — Возьми еще троих и позаботьтесь о раненых. Отправь кого-нибудь в ближайшую деревню, возьмите там телегу, иначе вы их не дотащите.
— Вряд ли они найдут там лекаря, — заметил Фульциний.
— Все в руках Божьих. Мы здесь ничем не поможем, пока не возьмем Вапинкум. А уж там лекарь найдется. Ты давай тут не стой, снимай лорику. Сойдешь за их командира, по росту, вроде, похож. Его, кстати, Гернот звали...
Красс решил задержаться в Немаузе еще на один день, предоставив легионам краткий отдых. За это время он надеялся дождаться подвоза обещанных Полемием припасов из Арелата, а, кроме того, вместе с ними должны были прибыть последние добровольцы, решившие вступить в римскую армию под впечатлением от разгрома главных сил готов.
Среди тех, кто присоединился к его армии особенно выделялся старый центурион Деций Сей. Полемий указал на него, как одного из героев, благодаря которым Арелат устоял во время жестокого штурма. Старый солдат с мрачным лицом сразу понравился Крассу. Говорил он мало, но всегда по делу, за плечами у него был большой опыт военных компаний, и Красс доверил ему командование когортой, сформированной из вступающих в армию добровольцев, а также допустил к участью в военном совете.
Совет этот прошел сразу же как только Немауз был очищен от последних остатков готского гарнизона. Когда стало ясно, что город им не удержать, небольшой отряд готов попытался укрыться в превращенном в крепость амфитеатре. Однако их было слишком мало, чтобы успешно защищать огромную арену и легионеры быстро выкурили их оттуда. Всего при штурме было убито около трех тысяч готов, пленных было на удивление мало — только те, кто догадался сдаться легионерам. После того, как пали ворота и готы бежали со стен, в городе началась резня — граждане Немуза сполна отплатили варварам за все обиды.
Римская армия при штурме серьезных потерь не понесла. На все вопросы Красс, усмехаясь, отвечал, что благодарить за это следует Одоакра и его людей, которые под видом перебежчиков проникли в город. Как обстояли дела на самом деле, Красс предпочел помалкивать, считая, что не пришло еще время открыто говорить об этом.
Военный совет, на котором присутствовали все командиры римлян, решал один вопрос — как поступить дальше? Теперь, когда в руках римлян был Немауз, прочная связь с Арелатом и галльскими провинциями, из которых Красс мог черпать людей и припасы, была обеспечена, и можно было подумать о том, как окончательно разгромить Эвриха. Часть легатов и офицеров стояла за марш на Толосу, столицу вестготов. Осадив и взяв этот город можно было распространить власть Рима на всю Аквитанию и, выйдя к Лигеру, соединиться с наместником Северной Галлии Сиагрием.
С другой стороны, Вибий Цестий, командир букеллариев, предлагал идти к Пиренеям. Заняв горные проходы, можно было рассечь силы готов надвое, отрезав от Аквитании войска находящиеся в Испании. Кроме того, Цестий утверждал, что испанские провинции сохраняют верность Риму и станут превосходной базой для продолжения войны.
— Готы так и не смогли покорить Иберию, — говорил он. — Бетика и Лузитания на юге все еще свободны. Они утратили связь с Римом, но по-прежнему признают себя частью Империи. Тарракон также еще держится. Они присылали послов в Рим, прося помощи против Эвриха. Еще недавно мы не могли оказать ее, но теперь все изменилось. Войдя в Иберию, мы будем встречены с ликованием и при полной поддержке населения легко разобьем готов. Таким образом, Аквитания окажется окружена со всех сторон. На западе — Океан, на севере — Сиагрий, с востока Арелат и на юге — наша Иберия. Готы не продержатся долго. В Аквитании же полно предателей, и они будут стоять за Эвриха. Война здесь затянется, а в это время Испания без нашей помощи может пасть.
Против этого плана яростно возражал Паоний. Этот сенатор из Арелата по слухам был очень богат и владел обширными землями. В свое время, лет десять назад, он был префектом Галлии, а сейчас, хоть и был уже в годах, присоединился к армии вместе со своими букеллариями. Этот крепкий старик с живыми черными глазами, даже в походе не желающий расставаться с роскошью, требовал идти на Толосу.
— Взяв их столицу, мы закончим войну! — кричал он, багровея, в лицо Цестию. — Ты всю жизнь прожил в Риме, а смеешь рассуждать о Галлии и Испании, будто родился тут. Толоса — вот ключ к победе! Возьмем ее, и власть готов рухнет. Магнаты Аквитании увидят, что у Эвриха нет больше военной силы. Увидят, что готы — это никто, это — тьфу! И тогда они отвернуться от самозваного "короля". Приползут к нам на брюхе, вымаливая прощения. Но мы прощать их не станем — о, нет! Я об одном прошу тебя, великий Красс — не слушай оправданий аквитанских собак! И ни в коем случае не позволяй им оставить свои имения. Они уже предали Рим один раз, предадут и другой...
Красс слушал их спор с непроницаемым лицом, но про себя усмехался. Этот Паоний чем-то напомнил ему себя самого. Красс видел его насквозь — сенатор думает совсем не о том, что так старательно выставляет на показ. Его заботит не слава Рима и даже не разгром готов. И на войну он так рвется вовсе не для того, чтобы спасти Галлию от ненавистных варваров. Нет, Паоний думает лишь о том, как увеличить свое состояние. Наверняка, он уже прикидывает, какие земли и конфискованные у предателей виллы достанутся ему и его семье. Сложись дела по-иному, и, вполне возможно, он со своими букеллариями стал бы верным сторонником Эвриха. Теперь, конечно, он видит, что быть верным Риму выгоднее. Необходимо сделать так, чтобы так же думала вся здешняя знать. Без этого победить будет трудно...
— Могу я сказать? — неожиданно вмешался в спор Деций Сей.
— Говори, — кивнул Красс, хотя большинство присутствующих с неодобрением глянули на простого центуриона.
— Первым делом нам следует взять Нарбон. Без этого мы не сможем полностью контролировать Домициеву дорогу. Владея Нарбоном, мы держим в своих руках путь на Толосу и Бурдигалу, а также самый удобный подход к Пиренеям. Ну, а кроме того, Нарбон — единственный порт готов. Через него они могут поддерживать связь с вандалами. Флота-то у нас нет и море все еще в руках в Гейзериха. Овладев Нарбонской провинцией, мы можем идти в Испанию или же двинуться на Толосу, как ты решишь. Но взять этот город надо первым делом и во что бы-то ни стало. Так я думаю.
— Поддерживаю, — тут же сказал Цестий. — Я тоже считаю, что к Пиренеям надо идти через Нарбон.
Даже Паоний, подумав, кивнул:
— Разумно, — сказал он. — Нарбонская провинция богата и порт Наброна нам пригодится.
Других предложений не последовало. Вариант старого центуриона понравился всем, одновременно откладывая решение основного вопроса еще не некоторое время.
— Решено, — подвел Красс итог военного совета. — Через день мы выступим на Нарбон. А сегодня мне еще нужно повидаться со здешним епископом. Он настойчиво просит меня о встрече, а Полемий советовал мне не пренебрегать его дружбой.
Вода была невероятно прозрачной, сквозь нее можно было видеть каждую трещинку на мраморных блоках имплювия. Отражаясь от водной глади, солнце, заглянувшее в перистиль, придавало ей удивительный серебристый оттенок. И, странное дело, там, где вода вливалась в имплювий, она бурлила и кипела, но в остальном ее поверхность оставалась ровной и безмятежной. Вода изливалась из лепного сосуда. Искрясь и играя ее струи падали вниз, в небольшом водовороте плясали песчинки, а в стороны разбегались волны, но они тут же гасли, будто что-то мягко останавливало их, отталкивая назад. Созерцание источника и звук бегущей воды завораживали, наполняя все существо зрителя безмятежностью и спокойствием.
— Дивный источник...
Красс поднял голову, встретившись взглядом с Домицием. Лицо епископа Немуза озаряла легкая улыбка.
— Ты должен был увидеть это чудо. Поэтому я пригласил тебя сюда. Надеюсь, ты не пожалел, что принял мое приглашение?
Красс подумал, что искать расположения этого человека ему советовал Полемий. Префект говорил, будто Домиций имеет большое влияние на христиан не только в Немаузе, но и во всей южной Галлии. Его поддержка могла бы доставить Крассу верность римского населения городов, которые предстояло отнять у вестготов.
— Разумеется, я не жалею, светлейший муж. Источник и правда чудесный.
— Он очень древний. Давным-давно, когда римляне только пришли сюда, на месте Немауза уже было селение галлов. Они почитали этот источник, как чудо. И он творил чудеса. Больные, испившие из него, исцеляются. Всем остальным он дарит покой и умиротворение. А что еще нужно несчастным заблудшим душам? Господь сотворил это чудо на радость нам, и мы должны благодарить его за это.
— Боги творят много чудес, — осторожно ответил Красс, гадая куда клонит епископ.
— Бог един. И да, он творит чудеса, чтобы мы могли узреть его волю и безграничную силу. Последнее его чудо — твое появление здесь. Твое и твоих легионов. Бог дарует надежду римлянам и всему христианскому миру. И вот уже Немауз свободен от еретиков-готов. Нашим церквям более ничто не угрожает. Уверовал ли ты в могущество Божье?
— После того, что случилось с нами, мне трудно не верить в богов, если ты спрашиваешь об этом.
— Я спрашиваю, признаешь ли ты единого Бога-Творца и единосущного с ним сына, господа нашего Иисуса Христа?
Красс присел на возвышение имплювия и опустил руку в воду. Она была приятно прохладной.
— В мое время я никогда не слышал об Иисусе. Но здесь все говорят о нем. И я готов признать, что он существует. Почему нет?
— Рад это слышать. Пусть это будет первым шагом на пути твоего обращения в истинную веру. Я надеюсь, благодать Божья снизойдет на тебя и твоих воинов, ибо только с его помощью вы сможете одолеет нечестивых готов.
Красс про себя усмехнулся. Неужто жрец искренне полагает, что он отступится от отеческих богов ради этого восточного культа? Впрочем, Красс не стал разубеждать священника. Пусть думает так, если это позволит получить его расположение.
— Полемий говорил мне, что ты имеешь большое влияние на христиан Аквитании, — сказал он, стряхивая с руки капли воды.
— Я всего лишь скромный служитель Божий. Но да, чада церкви прислушиваются к моим словам. И я по мере сил помогу тебе. Готы погрязли в арианской ереси, их король — гонитель истинной церкви, а кроме того, они грубые варвары. Всем честным римлянам правление готов ненавистно и радости находиться под их властью никто не испытывает. Я разошлю людей по городам с вестью о близком избавлении. Надеюсь, это поможет твоей армии... Сегодня я служу благодарственный молебен за возвращение Немауза под руку Рима, а также произнесу проповедь перед моими прихожанами. Придешь ли ты вечером в церковь? Помолишься ли вместе со мной? Испросить помощи Божьей в военном походе было бы мудро с твоей стороны.
— Я приду. И готов помолиться вместе с тобой.
"Почему бы и нет?", — подумал Красс. "Нам пригодится помощь всех богов, сколько их ни есть на Земле".
Можешь ты кривиться поменьше? — едва слышно спросил Красс, склонившись к уху Кассия. — Не стоит так открыто выражать свое презрение здешним жрецам. Их помощь может нам пригодиться.
Кассий пожал плечами и так же тихо ответил:
— Могу, если ты настаиваешь. Мне-то что? Но очень уж тоскливо в этом храме, ты не находишь? Не то что, скажем, наши старые добрые Луперкалии!
— Ты просто зол на христиан. Не пойму, кстати, почему. А сравнивать Луперкалии с этой службой просто глупо. Лучше бы вспомнил торжественные моления в храме Юпитера.
— Там тоже было не так скучно. И я не злюсь на них. Я их просто не понимаю. Они чужды нам. Чужды римскому духу вообще.
— И я так полагаю. Тем не менее, прояви уважение к их верованиям. От тебя, поверь, не убудет. А Домицию будет приятно.
— Как скажешь.
Молебен за освобождение города от готов проходил в христианском соборе, явно переделанном в храм из базилики. Жрецы Иисуса в роскошных облачениях то и дело что-то бормотали, хор, состоящий из юношей, в нужные моменты им подпевал. При этом священники бродили туда и сюда, помахивая небольшими жаровнями, с курившимися в них благовониями. Жаровни распространяли сильный запах ладана.
Служба в целом не произвела на Красса особого впечатления. Сидя на приготовленной специально для него богато убранной скамье, — а стояла она на возвышении, лишь немного уступающем месту, которое занимал сам Домиций, — Красс откровенно скучал. Не будучи набожным, он никогда не приходил в восторг, посещая жреческие церемонии и в своем времени. Здесь же все было для него, как верно заметил Кассий, и вовсе чужим. Однако, желая выказать уважение Домицию, Красс лишь благожелательно улыбался, делая вид, что вслушивается в возносимые христианами молитвы.
— Может, ты все же откроешь мне тайну? — прошептал вдруг Кассий, слегка повернув голову.
— Какую такую тайну?
— Как мы взяли Немауз?
— Нашел место говорить об этом!
— Место это не хуже других. Даже лучше. Здесь нас, пожалуй, никто не может подслушать. А делать нам все равно нечего. Я чувствую, эти песнопения нам еще долго слушать придется. Так как?
— Но ты уже знаешь, ворота открыли люди Одоакра. Я ничего не скрывал...
— Это то, что известно всем. А я хочу знать, почему готы впустили их в город.
Красс едва заметно усмехнулся.
— Хорошо. Тебе я скажу. Впрочем, теперь это уже не имеет большого значения. Помнишь Эвердинга?
— Разумеется.
— Он шпион Эвриха. Именно поэтому он так старался убедить нас, что бургунды нарушили мир.
— Так значит эта гадюка виновна в гибели Третьего?!
— Нуу... Я бы так не сказал. Слишком многое тут сошлось, одному Эвердингу я бы не поверил, но о том же сообщал и Полемий. Словом, как мне ни тяжело, гибель Третьего во многом на моей совести. В конце концов, это я принимал решение.
