— Надень. Не надо, чтобы чужие догадались, что мы нашли их подарок.
— У меня есть второй камзол и дюжина рубашек, но у меня нет второй шпаги, — Робер потянулся к перевязи с ножнами, но гоган его опередил, выхватив оружие и положив на скамью. Эпинэ со смешком, хотя по спине бегали мурашки, поднес крыса к перевязи, которая Его Крысейшество никоим образом не взволновала. Затем Эпинэ спас сапоги, перчатки и нижнее белье, но рубашка, панталоны и камзол, с точки зрения Клемента, были исполнены скверны.
— Теперь ты видишь, что каждый наш поступок приближает нас к гибели или спасению. — Каллиоль казался взволнованным. — Ты спас Клемента, теперь он хранит тебя.
— А может, дело в том, что от меня пахло лисицей? — Шутка вышла глупой, но уж больно не хотелось верить во всякую потустороннюю муть. Адгемар — хитрый плут, который думает лишь о своей выгоде и берет деньги у гоганов, но не колдун. Колдунов вообще не бывает, а если и бывают, они заняты своими делами. Занятное он, наверное, представляет зрелище — в одном белье и сапогах, но вооруженный до зубов.
Каллиоль осторожно, словно имел дело со спящей змеей, собрал отвергнутые крысом вещи и увязал в узел.
— Сын моего отца вернется с рассветом.
— Подожди, — окликнул гогана Робер, — один Леворукий знает, что с нами будет, но уж наедине нам точно скоро не остаться. Я хочу тебя спросить, ты ведь делаешь не то, для чего тебя ко мне приставили и ваши, и кагеты. Почему?
— Я не делаю ничего, что не велит мне закон Кабиохов, — покачал головой Каллиоль.
— Но ваши старейшины…
— Нет старейшины превыше совести. Те, кто послал сына моего отца к тебе, повелели хранить тебя, и я исполняю это. Я всего лишь не расскажу достославным того, чего не расскажу. Разве ты сам живешь иначе, хоть и зовешь Создавшего Сущее иным именем?
А ведь рыжий прав. Только мы решаем, подлость совершили или подвиг, только мы и никто иной! Молва может приговорить героя и вознести мерзавца, такое есть, было и будет, но осудить может только совесть, а совесть требует остановить войну, пока не поздно, послать Адгемара к Чужому и вернуться. Совесть требует одного, здравый смысл и данное слово — другого.
— Ты мне не ответил.
— Я ответил, но ты хочешь продолжить разговор и не знаешь, как. Тогда тебя спрошу я. Что связало тебя с моим народом? Это не деньги, не корысть, не служба своему сюзерену, но что?
Эпинэ опустился на застеленную золотистыми шкурами постель.
— Каллиоль, что будет, если гоганни полюбит не гогана, а он гоганни? Их ждет смерть?
— Ты говоришь о себе, о своем друге или просто исполнен любопытства?
О себе, о своем друге и о лучшей девушке под этими небесами. Но сейчас он солжет, потому что жизнь Мэллит он не доверит ни Каллиолю, ни самому Создателю. Свою — пожалуйста, а ее — никогда!
— О себе. Я люблю дочь торговца Жаймиоля. Ее зовут Мэллит.
— Мэллит… Это имя означает «избранная в жертву». Оно редко приносит счастье… — гоган задумался, — о правнуках Кабиоховых знают мало и говорят много. Мы так хотели, и так стало. Названная Мэллит любит тебя?
Нет, не любит. Она любит Альдо, ради него она нарушает все запреты, разгуливает по Агарису этими их клятыми Ночами Луны, лжет своему отцу и своему богу. Он тоже солжет.
— Не знаю. Я видел ее только раз. Мы не говорили.
— Тогда ты любишь не ее, а ее лицо и свой сон. Мой совет — забудь.
Он бы забыл, если б мог. Хотя, нет, не забыл бы!
— Ты мне не ответил. Гоганни, полюбившую инородца, ждет смерть?
— Кто знает… Я не помню, чтоб где-то когда-то подобное бывало с гоганни. Гоганы никогда к себе не приводили чужих женщин, но, случалось, уходили из общины. Для детей Гоховых они умирали, для прочих — жили и имели потомство. Одежду и цвет волос легко изменить. Я не слышал, чтоб ушедших преследовали, если они просто оставляли свой народ, не украв, не убив, не овладев тайным знанием. Среди соратников Франциска Оллара было трое гоганов, их потомки стали талигойскими дворянами, им никто не мешал. Если Мэллит готова умереть для семьи и родиться для тебя, ей вряд ли грозит большее, чем смена имени, но как ты увидел ее?
— Ты знаешь, почему я здесь?
— Да.
— Я сопровождал Альдо Ракана на встречу с вашими старейшинами. Когда он согласился на ваши условия, клятву скрепили по вашему обряду и привели девушку… Мэллит.
— Она стала Залогом? — Голос Каллиоля дрогнул.
— Кажется, Енниоль назвал ее именно так
— Забудь о ней! — Таким своего переводчика Эпинэ еще не видел. — Забудь! Ставшая Залогом перестает быть женщиной, она — аркан, щит и копье для того, кто связан с ней. Ее девственность в глазах правнуков Кабиоховых дороже всего золота мира. Поднять глаза на ставшую Залогом — это больше, чем осудить себя на смерть.
— Закатные твари, да что ж вы с ней сделали?! За что?!
— Она — избранная в жертву, — тихо сказал гоган, — смирись с этим. Она не будет принадлежать ни одному мужчине. Этого не изменить и не исправить.
— Это несправедливо!
— Несправедливо, — согласился Каллиоль, — по отношению к ней. И к тебе, раз ты ее любишь и никогда не обретешь, но что значит несправедливость к двоим в сравнении с обретением нашим народом права первородства? Прости, сыну моего отца нужно идти. Я вернусь, освободившись от того, что ты принес, и мы найдем время договорить.
Робер согласно кивнул. Ему нужно собраться с силами, чтобы вытащить из Каллиоля все, что тот знает. Что такое этот проклятый Залог? Вдруг Мэллит вовсе не любит Альдо, а привязана к нему с помощью магии и ее можно освободить? Выход должен быть!
— Выход должен быть, а, Ваше Крысейшество? — Эпинэ тронул пальцем кончик любопытного розового носа. Клемент чихнул и принялся чистить усы. После того, как омерзительные предметы унесли, он чувствовал себя превосходно. Жаль, что крысы не разговаривают.
Эпинэ, не снимая сапог, бросился на кровать и прикрыл глаза. Часа два у него есть, потом вернется Каллиоль… Один Леворукий знает, где их застанет следующая ночь, а он должен узнать все, даже самое плохое.
3
Крыс нужно кормить, кормить нужно всех, иначе они сживут со свету. Клемент требовал еды и был прав. Робер Эпинэ отцепил от себя верещавшего приятеля и оглядел залитую ярким утренним светом спальню. Ничего съедобного — свечи, и те не сальные, а восковые. Значит, надо спускаться вниз, там ждут горы еды и моря выпивки. Иноходец подмигнул крысу, но настроение у него было не очень хорошим. Робер был собой недоволен — он уснул и продрых до утра, а Каллиоль не стал его будить. Зря. Их разговор был куда важнее нескольких часов сна.
Талигоец повертел головой в поисках одежды, вспомнил, что притащил из дворца какую-то гадость, и камзол и панталоны пришлось выкинуть. Толмач советовал одеться так, чтоб смена костюма не бросалась в глаза. Внизу слуги, много слуг, среди них наверняка есть шпион и даже не один, мерзость какая! Голова болела, хотя вчера он и не думал пить. Не беда, выпьет сегодня, прямо сейчас. Кагетские вина, хоть и уступают кэналлийским, очень неплохи. Иноходец вытащил из агарисского сундука пахнущую лавандой одежду, надел, посадил на плечо Клемента и вышел из спальни.
Предчувствия его не обманули — слуг и еды было даже больше, чем он опасался. В довершение всего у стола сидел худой как жердь кагет в фиолетовой, отделанной голубым одежде и с жесткими, навощенными по здешнему обычаю, усами. Если Клемента одеть в лиловый бархат, будет не хуже.
— Я привэтствую посла благароднога Альдо Ракана, — прогудел кагет с заметным акцентом, — я счастлив пригласить его в Сагранну. Мое имя чисто, как мая сабля. Я казарон Рубаз-ло-Рединур из рода Вабимкатай.
— Я приветствую благородного казарона, — повторить первый раз услышанное имечко Робер не рискнул, — и я счастлив, что наши кони пойдут рядом.
Счастлив он, как же! Свалившийся на голову придурок неплохо знает талиг, значит, говорить с Каллиолем станет трудно. Правда, нос у этого красавца в тон одежде. Пьяница? Сейчас и проверим. Как хозяин, он должен пригласить фиолетового за стол. С другой стороны, сам он — гость казара, так что приглашать должны его. И вообще где Каллиоль? Клемента подобные вопросы не занимали — увидев ломящийся от снеди стол, Его Крысейшество покинул Робера и устремился к блюду с плоскими сладкими хлебцами.
— Какой звэр, — расплылся в улыбке фиолетовый, — мы будем друзьямы!
Клементу было не до дружбы, он хотел кушать и кушал, но опасным ему новый человек не показался. И то хорошо! Эпинэ оглянулся на толпящихся слуг и повернулся к казарону.
— Благородный друг, давайте присоединимся к моему питомцу.
Вышло не совсем по-посольски, но кагет с готовностью взялся за дело. Правда, к вящему удивлению Робера, потянулся не к вину, а к каким-то ядовито-зеленым штукам.
— Выпьете?
— Нэ пью вина, — отрезал лиловый нос, — вино дэлает мужчину глупцом, а жэнщину — шлюхой.
— Вы хорошо знаете талиг.
— Хорошо. Я жил в Олларии. Хароший город, красивые жэнщины, — кагет отправил в пасть сразу несколько кусков. Клемент за столом, вернее, на столе, вел себя намного деликатнее. Крыс ловко подхватывал хлебец, отбегал на безопасное, с его точки зрения, расстояние, присаживался на задние лапы и, держа добычу передними, быстро и аккуратно сгрызал ее до основания и только после этого бежал за следующим куском. Казарон же набивал рот так, что не мог произнести ни слова. Выждав, пока сотрапезник покончит с очередной порцией, Эпинэ, как мог вежливо, произнес:
— К сожалению, я не расслышал имени своего нового друга, а мой переводчик отлучился.
— Ваш пэрэводчик был гоган? Так? — Кагет кивнул слуге, и тот навалил на огромную тарель мясных катышей и полил чем-то белым.
— Да.
— Он утонул.
— Как утонул?!
— В рэке. Упал и, — казарон, чтобы развести руками, даже отложил ложку, — и утонул. Глупо…
Каллиоль мертв. Случайность? Или его столкнули. Кто? Свои, потому что он слишком сошелся с чужаком, или кагеты? А может, люди Дорака? Глупо думать, что тут их нет, но чем им помешал толмач? Если б его похитили, еще можно было б понять, но убийство!
— Ты нэ волнуйся, — расплылся в улыбке Лиловый Нос. На его усах белели капли соуса, — рыжий тэбэ болше нэ нужен. Я так и так должэн вести тебя в Сагранну. Бириссцы гоганов к сэбэ не пускают. Они гордые. Мы покажэм тэбэ такую охоту…
Зачем ему охота? Зачем вообще это все? Что случилось с Каллиолем? И ведь не пойдешь и не спросишь. Он даже проститься с покойным не может, потому что для посла толмач — предмет обихода. Если начать волноваться, кагеты насторожатся. А может, сказать, что у него что-то пропало? Нет, так еще хуже. Пойдут расспросы, а он врать не горазд.
Каллиоля убили — в этом Иноходец не сомневался, убили тогда, когда Эпинэ дрых, и ему даже кошмар не приснился. И еще говорят, что бывают какие-то предчувствия, видения. Глупости все это!
Клемент нажрался по самое не могу, отполз от все еще внушительной горки хлебцев, враскорячку добрался до хозяина и взгромоздился тому на плечо. Кагет все еще ел, а вот Роберу расхотелось. Выпить, что ли, за помин души новопреставленного, хотя Леворукий знает этих гоганов, как у них там положено.
— Ты ешь, — с заботливостью оставшейся в Агарисе Матильды провозгласил казарон, — нам далэко ехать. Ты про Сагранну знаешь?
— Мало.
Он и впрямь знал мало, к тому же ему не хотелось говорить. Пусть этот Как-его-там болтает, а он будет слушать и запоминать, потому что думать сейчас выше его сил.
— Ми поедем в Барсовы Врата, — возвестил, облизывая пальцы, казарон, — это лучшая крэпость со стороны Талига.
— Я рад, сударь, что увижу Барсово ущелье.
— Это красыво, — разулыбался кагет, — так красыво! Справа — горы, слэва — горы, посэредине дорога. Хорошая, торговая, четыре повозки в ряд пройдут. Только пройдут, если мы захотим.
Да уж… Стена с воротами, на стене пушки, гайифские, разумеется. Любопытно, чем это Адгемар угодил гайифскому императору, что тот прислал ему пушки вместе с пушкарями. Или наемники? Гайифцы задаром в такой дыре сидеть не станут.
Бириссцы могут сколь душе угодно трясти своими сединами, и для эсператистов и для олларианцев они — дикари. Даже для кагетов, просто подданные Адгемара не шибко любят воевать — злости в них мало. Ума, впрочем, тоже. Весь ум казару достался.
Глава 4
Тронко
«Le Chevalier des Épées»[131]
1
До полуночи в приемной Проэмперадора торчал Жиль, и Ричард мог быть свободен, другое дело, что идти было некуда. День выдался жарким, и все живое забилось в тень. В этих краях летом после обеда принято спать, но Дик успел отоспаться после ночного дежурства и теперь не знал, куда себя девать. Юноша немного побродил по губернаторскому особняку, где остановился Проэмперадор, и вышел на увитую дикими розами террасу, глядящую на реку.
Рассанна медленно несла желтоватые волны к Холтийскому морю, дальний берег ровной буро-зеленой полосой отделял бледную воду от выгоревшего неба. То, что Рассанна была большой рекой, Ричард знал из уроков господина Шабли, но насколько большой не представлял, не мог себе представить. Данар в сравнении казался чуть ли не речонкой, чего уж говорить о Наде, который летом овцы вброд переходили.
За Рассанной лежала восточная Вараста, за Рассанной была война, но в летний жаркий день в это не очень верилось. Дикон понимал, что не сегодня-завтра Южная армия покинет город Тронко, в окрестностях которого дислоцировалась еще с тех времен, когда талигойская граница проходила по берегу Рассанны, и пойдет через бесконечные степи навстречу бириссцам.
Тронко война почти не зацепила, хотя на том берегу и собралось множество беженцев. Губернатор и его драгуны запрещали варастийцам переправляться через реку под страхом ссылки в рудники. Люди, впрочем, не очень рвались в Большой Талиг. Лето только начиналось, и варастийцы надеялись, что до холодов Ворон покончит с разбойниками и можно будет вернуться в обжитые места.
Эр Штанцлер считал, что война будет проиграна, но сам Дикон в правоте кансилльера не был уверен. Офицеры и порученцы, с которыми сталкивался оруженосец Проэмперадора, не сомневались ни в собственных силах, ни в талантах Алвы и сетовали разве что на жару и бестолковость губернатора, не сумевшего дать по лапам обнаглевшим дикарям.
