Случайный билет в детство

— Задавайте.

Запашный убрал в портфель папку, оставив на столе только листочки, откинулся на стуле, сложил на груди руки и спросил:

— Вы давно знаете Громина Андрея Михайловича?

Вот блин, если честно, я его на уроке в первый раз увидел, и что теперь говорить?

— Нет. Он недавно в школе начал работать.

— И у вас сразу случилась взаимная неприязнь?

— Не сразу. Просто сутра был конфликт с его младшим братом...

— Дальше. — Кивнул Запашный, а я подумал — знает.

— На уроке Громин повел себя негативно, начал оскорблять...

Блин, а ведь я тоже хорош. Мне бы самому промолчать... не случилось бы всего.

— И я не сдержался и ответил.

— Как?

— Попал мячом ему в лицо.

— Специально?

— Да.

— Хм, метко, и?

— Громин схватил меня, хотел ударить, но ему ребята помешали, а потом пришел директор и военрук.

Следователь вновь кивнул.

— Это я знаю, но не понимаю, почему Громин мстил именно вам?

Значит про случай у беседки, когда Громин был с собакой, Запашный не знает, или не придает ему значения?

— Скорей всего Громин хотел отомстить Коротову за увольнение, — высказал свою версию я, — только Василий Владимирович оказался не по зубам, и он решил выместить всю злобу на мне.

— Да, — пробормотал Запашный, — именно так и... — но спохватился, — Хорошо, с этим разобрались.

Следователь заглянул в свои записи. Лист был исписан весь, только прочитать что именно невозможно, не почерк, а кардиограмма.

— Когда Марина Зеленина ушла, у вас была возможность избежать драки, почему все-таки остались, зная, что вас гарантированно изобьют?

— Руслан Григорьевич, а вам страшно бывает? Ну, угрозы от подследственных были?

— Хм, всякое бывало, — пожал плечами Запашный, — но собака лает, ветер свищет. Как тут отступать?

— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Вы работаете с уголовниками и знаете, как у них бывает — отступил, показал слабость, струсил, и все — ты дно. А если выстоял, да еще оборотку дал... так что случись опять выйти против десятка не побегу.

Сказал и понял — так и будет. И дядя Миша сделал бы так же.

— Но один против пятнадцати... — следователь поежился. — Но ты прав, отступать нельзя. Расскажи подробно, — вдруг перешел на 'ты' Запашный, — что произошло с момента появления Тихомирова?

— Самого появления дяди Миши я не помню, очнулся, он уже был. Что он Громину говорил, я не слышал, в голове звенело будь здоров. Потом выстрел. Его я услышал. Потом еще выстрел, и еще...

Дальше продолжать не стал. Запашный сидел и задумчиво смотрел в окно, а я в угол комнаты, где на большом календаре, улыбалась девушка на фоне рубленного дома с резными ставнями. Сразу сложились строки:

— А мне б увидеть дом родной,

И вспомнить давний тот роман,

Девчонку с русою косой,

Как кутал утренний туман,

Обнять любимую свою,

Услышать — я тебя люблю...

Мое романтическое свидание закончилось дракой и... смертью.

— Ладно, — поднялся Запашный, — у меня вопросов больше нет.

— Э-э-э... — удивился я, — а дальше что?

— А ничего. — Следователь вложил листки и ручку в портфель. — Громину грозит пятнадцать лет, так что его можешь больше не опасаться, сядет надолго. Гарантированно.

— Как сядет... так он живой?

— Живой. В больнице он, ты его хорошо приложил. Чуть шею не свернул.

Статья сто восьмая — автоматически подумал я — умышленное тяжкое телесное повреждение. Чёрт! Жаль сил не хватило прибить эту сволочь.

— А суд?

— Как вылечат. А ты чего беспокоишься? Свидетелем мы тебя привлекать не будем, и так всего достаточно. Так что отдыхай, каникулы же!

Он протянул и пожал мне руку. Не сильно. Затем быстро вышел из ординаторской.

Вот такая получилась формальность.

И так, Громин жив. Жаль. Не вышло наказать его за смерть дяди Миши.

Я зашел в палату за своими вещами. Переоделся и попрощался со всеми. Пока шел к выходу дописал куплет:

— Но мирных снов мне видать,

Они остались в жизни той,

Мне не хотелось умирать,

Я проклят был чужой войной.

Эта песня для дяди Миши. И еще песни будут, жаль, своей гитары у меня нет, но это дело решаемое.

На улице царила почти идеальная чистота, это если не считать сломанных ветром веток. Однако после больничной стерильности, природная казалась идеальней.

Грозовой фронт уже скрылся вдали. На лазурном небе сияло солнце, играя зайчиками от капель на листве.

Я остановился на крыльце, закрыл глаза и, по рекомендации врача, подставил лицо ласковым лучам. Глубоко вдохнул. Обалденная свежесть! Ветерок ласково обдувал лицо и навивал цветочный аромат. Как там, в песне из фильма поется: '... перед грозой так пахнут розы'? Красота слога и ничего более. Перед грозой обычно душно и все запахи тяжелы. Вот после грозы, тем более такой как прошедшая...

Одним словом — лепота!

— Серега!

И кто это так радостно орет? Сквозь пляшущие зайчики в глазах разглядел идущих к больничному корпусу Савина и Расулова. Олег замахал пакетом в руке:

— Серега, тебя уже выписали что ли?!

— Ага, — ответил я, настороженно следя за Савиным.

Он явно собирался меня обнять. Наверно от радости. Вот только этого не хватало!

— Олег стой... — попытался остановить друга, — Савин... стой, говорю!

Но тот, будто не слыша, так и намеревался дружески тиснуть меня. Больше не пытаясь докричаться, я стукнул ему костяшкой пальца в солнечное сплетение, а сам шагнул так, чтобы Олег оказался на одной линии с Ильясом. Вдруг тот тоже обниматься полезет?

— Ты... — Олег сбился с шага и выпучил глаза.

— Вот теперь ты слышишь? — поинтересовался я. — У меня ребра болят, а ты с объятиями лезешь.

— Не мог сразу сказать? — продышался Савин. — Сразу в грудину лупишь. Чуть скворца не впустил... — и он посмотрел себе на грудь.

— У кое-кого уши бананами заросли.

И протянул руку, предупредив на всякий случай:

— Привет, и сильно не жми, рукам тоже хорошо досталось.

— А ты ничего выглядишь, — здороваясь, сказал Ильяс, — только желтоватый немного и припухший.

— Ага, — подхватил Олег, — на китайца похож.

— После такой экзекуции лучше быть похожим на китайца, чем на отбивную, — отвечаю я, с прищуром разглядывая друга. — На мое место хочешь?

— Все-все! — Савин поднял вверх руки и загородился пакетом. — Больше не буду.

— Мы тут тебе гостинцев несли, — сказал Расулов, заметив, что я смотрю на пакет. — Олег?

Савин протянул раскрытый пакет, где обнаружилось одно большое яблоко.

— Яблок больше было, — усмехнулся Ильяс, — но кое-кто тут как тля вечно голодный.

Олег покраснел и буркнул:

— Виноват. Поесть не успел...

— Ладно, я есть не хочу, но от яблока не откажусь. — Взял плод, потер об футболку и сделал большой кус. Рот мгновенно наполнился сладкой патокой с маленькой кислинкой. Все-таки апорт — это самый вкусный яблочный сорт.

— Это из вашего сада? — спросил Ильяса.

— Ага, из прошлогодних запасов.

— Хорошо сохранилось. М-м-м... вкуснота!

— Вот и я не устоял. — Согласился Савин.

— Ладно, пошли на остановку.

Мы обогнули корпус, и вышли на широкую дорожку, ведущую к выходу с территории больничного комплекса.

— Серег, представь, мы только в автобус влезли, а дождина ка-а-ак даст. Водопад, а не дождь. Полчаса стояли у остановки. В окна колотило будь здоров. Водитель сказал — пока ливень не кончится, никуда не поедем.

— Олег, водила прав — кивнул я, — все так делают. А что на улице творилось — видел. Лучше скажи — какие новости? О чем народ говорит?

— Разное говорит. Кто что, — пожал плечами Савин. — Ну, то, что бабули надумать могут, ты сам знаешь.

— Эти могут, — согласился я, — а... Тихомировы как?

— Как-как, — почесал голову Олег, — уехали они. 'Буханка' военная подъехала, какие-то вещи погрузили, сами в нее и алга...

— Понятно.

Савин вдруг спохватился:

— Знаешь, Серег, а дядя Миша оказывается военный и много наград имеет. Когда вещи в машину грузили, я форму увидел, медалей там...

Я молча кивнул — знаю, давно уж.

— Да! — Воскликнул Олег. — Ты Шахова знаешь?

— Из третьего подъезда?

— Да-да, именно.

— Знаю, и что?

— Так вот — как-то мужики собрались, и разговор про тебя зашел, так он начал ахинею про драку нести. И что ты такой, да сякой, и Тихомиров пьянь подзаборная. Так мужики ему за это насовали, особенно за дядю Мишу. Мокашов еле разнял. Даже Косен Ержанович своей тростью Шахову по спине треснул.

— Косен Ержанович? — удивился Ильяс. Затем почесал затылок. — Вообще-то он как раз может. Справедливый мужик.

Мы вышли на улицу, перешли дорогу и направились к остановке. Час пик уже давно миновал, так что народу в ожидании автобусов томилось немного. Все стояли под навесом в тени и дружно смотрели навстречу движения транспорта.

Мы остановились недалеко от столба с указателями маршрутов и тоже посмотрели — не идет ли нужный автобус?

— О! — воскликнул глазастый Олег. — Экспресс идет.

Проезд на экспрессе стоил десять копеек, зато он шел быстрее обычных маршрутов.

— Едем! — решил я. — Домой поскорее охота.

В салоне ЛАЗа пассажиров было мало. Мы по очереди кинули монеты в кассу, оторвали по билетику и устроились на задних сидениях. Со мной сел Ильяс, Олег на сидение перед нами, в пол оборота.

— Я тут кое-кого поспрашивал, — тихо сказал Расулов, — родоки тех пацанов, что с тобой в сквере махались, сначала жуткий хай подняли, к участковому кинулись на тебя жаловаться, мол избил, хулиган такой, но Мокашов растолковал — кто и кого бил на самом деле и что из этого вышло, те скисли и быстро рассосались. Тех пацанов я видел, ты им всем здорово насовал. У каждого фонарь висит.

Я лишь плечами пожал, мне было без разницы — кругом одни враги, так что бил кто под кулак подвернется.

— Кстати, — вдруг громко сказал Расулов, — Вершина пропал куда-то и Макса тоже не видать.

— С Громозекой понятно, а Вершина... — я невольно скрипнул зубами, — пусть только на глаза мне попадется...

— Вот-вот, — усмехнулся Ильяс, — и те пацаны теперь дальше своих дворов носа не кажут. Некоторых вообще родоки из дому не выпускают.

— Ага, — кивнул Олег, — сто процентов теперь никто на тебя даже не вякнет. Даже завидно.

— Чтобы завидно не было, — наставительно произнес я, — надо по утрам на зарядку бегать. А то скоро пузо нажрешь.

— Да что ты заладил, — скривился Савин, — пузо да пузо. Вот с завтрашнего утра и начну... заряжаться.

Ткнул пальцем в Олега:

— Ловлю на слове.

Экспресс остановился, из автобуса вышла половина пассажиров, но никто не вошел. Ехать осталось недолго и, как подсказывала мне память, наша остановка через одну.

— Серег, ты извини, — вдруг повинился Расулов, — но мне пришлось все рассказать отцу.

— Что именно? — поинтересовался я. — Надеюсь не про 'Лысый горшок'?

— Ты за кого меня держишь? — нахмурился Ильяс. — Только про драку в сквере...

— И?

— Отец попросил познакомить с тобой.

Что ж, желание понятное, ладно хоть не требует.

— Хочет увидеть того, кто такую кашу заварил.

Кашу...

После того как я дал отпор Громозеке в школе, все пошло не так и... действительно заварилась каша. Это только в книгах герои запросто меняют историю и все у них тип-топ. Но это в книгах. Время оказалось тонкой и чувствительной материей. Менять историю очень опасное занятие. Для этого надо спрятать глубже свою совесть и иметь стальные нервы. Я думал, что смог изменить жизнь человека в лучшую сторону, и он не погибнет, как в той истории, а все вышло неожиданно жёстче. И как после этого пытаться изменить историю? Вдруг погибнет кто-то из родных, или случиться катастрофа страшнее? Как потом жить?

— Серег, — толкнул меня Ильяс, — ты не заснул часом?

— Нет-нет, я слушаю.

— Я говорю — отец приглашает тебя на юбилей. Ему сорок пять завтра.

Удивленно уставился на Расулова.

— Меня приглашает?

— Да. Очень просил тебя позвать. Соглашайся! С утра бешбармак варить будут, плов готовить и шашлык...

Бешбармак, м-м-м! Только при одном упоминании у меня невольно потекли слюни. Но идти на юбилей, и без подарка... как-то неудобно.

— Вот блин! Как-то неожиданно. А ...

— Не надо ничего дарить, — перебил меня Ильяс. — Отец предвидел это и сказал — подарком будет ваше знакомство.

— Все равно неудобно. Что я там делать-то буду? Ну, познакомимся, ну поздравлю, расскажу — как до такой жизни докатился, а дальше?

— Э-э-э... — зачесал затылок Расулов, — потом можно уйти куда-нибудь...

— На речку, — воскликнул Савин.

— Точно! — обрадовался Ильяс. — Там шашлык забацаем! Купнемся, позагораем.

Друзья переглянулись, довольные этой идеей.

— Тогда надо еще кого-нибудь позвать, — предложил я,— а то втроем скучновато будет.

— Да, — согласился Расулов, — ребят обязательно позовем. Мяса на всех хватит. Десять баранов сегодня купили!

— Э, пацаны, — закрутил головой Савин, — выходим, приехали.

Мы вышли из автобуса. От остановки до наших домов пройти сквозь двор соседних.

— Ильяс, а ты что вышел-то? — спросил я Расулова. — Тебе же на следующей выходить. Или проводить решил?

— Нет, — улыбнулся Ильяс. — Это мне с тобой теперь безопасней. Шутка! Просто мой отец просил Косена Ержановича на юбилей позвать. Он ведь в твоем подъезде живет?

— Да. А что, Косен Ержанович тебе родственник?

— Нет. Он с моим дедом Акылбаем в одном полку воевал. Как без него-то?

Мы вошли во двор и прошли вдоль дома. Когда собирались завернуть к подъезду, услышали голос:

— А вот еще смешной случай был...

Я знаком остановил друзей. Голос я узнал, это был Мокашов. И историю его тоже узнал. Её я слышал от него много раз в той жизни, но все равно остановился и приложил палец к губам. У подъезда на скамейках сидели мужики, а дядя Юра рассказывал свои приключения:

— ... я тогда только после школы милиции служить начал. В общем, послали меня из морга покойника забрать, а морг-то в соседнем райцентре. Дали мне газон бортовой, помощника, гроб и вперед. Помощник тот, Иваном звать, выпивоха, скажу я...

В общем Иван в кузове, я в кабину и поехали. Водила всю дорогу молчит. Меня тож к разговорам не тянет. Едем и слушаем, как Иван в кузове песни горланит. Успел где-то на грудь принять, али с собой взял. Тут дождик заморосил. Едем уже в тишине, Иван замолчал, значит. Смотрим, дед с бабкой голосуют. Чуть ли не под колеса бросаются. Водила сжалился, мокнут ведь. Притормозили. Дед просит подбросить до деревни, по пути мол. Дождались, когда они заберутся, только трогаться, а в кузове кто-то как заорет! Смотрим в зеркала — дед с бабкой из кузова выпрыгивают. Лихо так, в десанте так не сигают, а кузов они с минуту лезли. Выходим выяснить — чего случилось, а их и след простыл. Заглядываем в кузов, а там Иван матерится. Оказывается — чтобы не мокнуть, Иван взял и в гроб лег. Крышкой накрылся, только ладонь высунул, чтоб дышать, и сразу заснул. Проснулся от того что руку прищемило, он и заорал. Видать дед с бабкой на гроб для удобства сели...