Пока она болела, ее телефон оказался переполнен не востребованными вызовами. Но и когда ей стало лучше, она не стала никому звонить. Подождут, сейчас ей не до них, у нее нет настроения заниматься делами. Да и сил пока — тоже. За все это время она ни разу не поинтересовалась, что происходит в ее галерее. То, чем она жила все последние годы, отодвинулось от нее на приличное расстояние и когда снова придвинется, она не представляла. Да и этот вопрос пока ее волновал в последнюю очередь.
Впрочем, временами ею овладевало такое безразличие, что не беспокоило буквально уже ничего. У Анны вдруг пропало молоко, но она отнеслась к этому безучастно. Слава богу, сегодня есть хорошие молочные смеси, так что ребенок без еды не останется. Хотя это было немного странным, ведь сына она кормила до года. Скорей всего опять в процесс вмешалась психология, лишила ее возможности выкормить грудью собственное дитя.
Единственный человек, которому она позволяла себя иногда навещать, была Бетси. Она приходила одетая по последней моде, элегантная. Перед тем, как зайти к ней, она несколько минут общалась с Карениным, если, конечно, тот был дома. Так произошло и на этот раз. Она подошла к нему.
— Алексей Александрович, я к вам с большой просьбой, — проговорила Бетси. — Обращаюсь к вам только потому, что знаю, что вы по-настоящему благородный человек. Вронского направляют послом в Ташкент, это, по-видимому, надолго. Он бы очень хотел посмотреть на дочь и проститься с Анной.
Бетси посмотрела на сидящую в кресле Анну.
— Это зависит от Алексея, — сказала она.
Каренин не промолвил и слова, сохраняя многозначительное молчание.
Бетси внимательно посмотрела на супругов. Она поняла, что явилось его ответом, а также то, что сейчас ей тут не место.
— Я пойду, — сказала она. На прощание Бетси поцеловала Анну.
Каренины остались одни.
— Спасибо, что позволила принять мне это решение, — произнес Каренин.— Признаюсь, я от тебя этого не ожидал. В таком случае я полагаю, что пусть едет к себе в Ташкент, не заезжая к нам. Так будет лучше. Ты согласна?
— Как я могу быть не согласной в нынешних обстоятельствах?
Каренин подозрительно взглянул на жену, в ее словах ему почудился скрытый подвох.
— То есть, при других обстоятельствах ты бы меня не спрашивала, а просто его приняла.
"Как я могу не принять отца своего ребенка и к тому же едва не погибшего из-за меня, — подумала Анна. — Даже если бы я его больше не любила. Как он все же мелочно жесток. Нет, он нисколечко не изменился".
— Обстоятельства изменились, что об этом говорить,— уже вслух произнесла Анна.
— А вот мне так почему-то не кажется, — возразил Каренин. — Ты по-прежнему думаешь о нем.
— Он отец моей дочери.
— Спасибо за напоминание, а то я стал как-то забывать. — Каренин прошелся по комнате. — Иногда случаются неожиданные вещи. Сейчас мне открылись глаза. Я-то по наивности полагал, что мы сумеем как-то поладить, найти консенсус. Я даже был готов дать девочке свою фамилию. Но теперь вижу, как я ошибался. Ты лишь внешне примирилась с обстоятельствами, Вот что, Анна, я решил: делай, живи, как считаешь нужным. Я не деспот, но хочу предупредить, что буду отстаивать свои интересы. Как я и понимаю и как могу. Это мое последнее слово.
Больше не смотря на жену, Каренин вышел из комнаты.
XVII.
Облонский приехал накануне к Карениным навестить сестру. Но большую часть времени он пропадал неизвестно где, а когда приходил домой, то от него струился легкий запах алкоголя. Вот и сейчас он с улыбкой вошел в комнату, когда его чуть не сбил Каренин. Он даже не кивнул ему головой, словно бы и не заметил, хотя это сделать было невозможно; они разминулись друг с другом всего в нескольких сантиметрах.
Облонский сел напротив сестры.
— Кажется, вы повздорили, — сказал он.
— Повздорили? — переспросила Анна. — Нет, это совсем другое, — задумчиво протянула она. — Два человека не могут жить друг с другом. Столько лет я старалась себя преодолеть, уговарила, убеждала, иногда даже не надолго верила, что это возможно. Я тебе не говорила, но близость с ним была для меня хуже пытки. Что я только не делала, чтобы ее избежать.
— Я это знал всегда.
— Знал? — удивилась Анна.
— Анна, я же не ребенок, а опытный мужчина и я все вижу. Я ставил себя на твое место — и никаких сомнений у меня на сей счет не возникало.
— Это ужасно, — закрыла Анна руками лицо. — Мне стыдно. Наверное, ни один ты это понял?
— Возможно, хотя не уверен. Мы же все-таки брат и сестра.
— Да ты прав. Мне бы не хотелось, чтобы интимные подробности моей жизни стали достоянием общественности. И все же это не самое главное. Можно как-то примириться, что муж не удовлетворяет тебя сексуально, но примириться с душевным несоответствием невозможно. По молодости я думала по-другому, но теперь ясно вижу: ничего нет ужасней постоянных душевных мук. Одно его появление приводит меня в содрогание. Когда он рядом, я мечтаю лишь об одном, чтобы он поскорей меня покинул. Так жить совершенно невозможно, а ведь у нас впереди еще долгие годы. Разве возможно это вытерпеть? — Анна встала и нервной походкой прошлась по комнате, затем снова села.
— Да, попала ты в переделку, сестренка, но так уйди от него. И всего-то делов.
— Как ты не понимаешь, после того, как он спас меня, я связана с ним неразрывными нитями. Это-то меня и приводит в отчаяние. Я иногда думаю, а не лучше ли было мне тогда умереть.
— Глупости! — резко ответил Облонский. — Жизнь всегда прекрасна.
— Так уж и всегда?
— Ну, почти всегда. Я не беру случаев тяжелой болезни, но ты-то здорова, а значит надо радоваться жизни.
— А если не получается. Без него это невозможно.
Стива понял, что Анна имеет в виду Вронского.
— Ты, наверное, не знаешь, он уезжает послом в Ташкент.
— Нет, не знал, но ведь Ташкент не на луне.
— Как ты себе это представляешь, я приеду к послу России и стану там его любовницей. Да это же скандал, если узнают. Его карьера полетит к чертям.
— Мда, — промямлил Стива. — Как-то все складывается неудачно.
— Ты считаешь, это неудачно. Да это катастрофа для меня! Вронский был первым мужчиной в моей жизни, которого я захотела сразу, как увидела. Это было подлинным наваждением, чтобы я ни делала, думала только о нем. Понимаешь, у нас все было идеально.
— Что ж тут не понять, — даже с некоторой обидой отозвался Стива. — Но тогда ты просто обязана воссоединиться с ним.
— Разве ты не видишь, все против нас.
— Подожди, не настраивай себя так. У меня ни раз так было, все вроде бы полный абзац — и вдруг происходит нечто и меняет всю диспозицию. Да ты сама знаешь, сколько раз мы с Долли...
— Это совсем другое. Вы любите друг друга, иначе бы не родили столько детей.
— Ну, для этого не обязательно нужна любовь.
— Все равно, у вас совсем иначе. В мире нет ни одной одинаковой пары. Не знаю только это хорошо или плохо?
— Пожалуй, хорошо. Ничто так не убивает, как единообразие.
— А вот мне кажется, если бы я была с ним, мне бы никогда не надоело такое единообразие.
"Это еще бабушка на двое сказала, — подумал Облонский. — Это сейчас тебе, сестренка, хочется быть только с ним, но что будет через год, через два? Никто не знает. Чем сильней желание, тем быстрей остываешь. Уж я это много раз испытал на себе".
-Тебе сестренка это еще только предстоит понять, — произнес Стива.— Я хочу, чтобы ты знала, Анна, чтобы дальше ни случилось, я на твоей стороне.
— Спасибо, Степа. Я очень тронута. Если честно, даже не ожидала такого участия с твоей стороны.
— Почему?
— Мне казалось, что ты в жизни занят только собой.
"Тут ты, сестренка, права, — мысленно согласился Облонский.
— Как видишь, не только, — вслух произнес он.
XVIII.
До отъезда оставалось всего несколько дней. Вронский получил все необходимые инструкции, он уже начал собирать чемоданы, наметил, какие вещи из квартиры отправит в далекий край багажом. Об Анне он старался не думать, хотя это не всегда получалось. И когда, потеряв контроль над мыслями, они приводили его к ней, он становился хмурым и раздражительным. Он не понимал, почему она столько времени не дает знать о себе. Ничего не пишет об их дочери. Он не раз порывался как-то связаться с ней, но в последний момент одергивал себя: если она молчит, значит, не желает устанавливать с ним контакт. А раз так, то и ему не стоит ей навязываться. К тому же ее можно понять, она столько пережила, была на грани жизни и смерти. Ничего удивительного, если прежние чувства угасли в ней. Скорей было бы более странным, если бы они сохранились в неизменном виде.
Вронский сидел за компьютером, знакомился в очередной раз с материалами по Узбекистану, как вдруг пришло письмо от Анны. Увидев знакомый адрес, он сразу же ощутил учащенное сердцебиение.
Вронский открыл письмо. "Милый, дорогой, любимый, Алексей. Мне плохо, очень плохо. Приезжай ко мне, если можешь. Молю тебя об этом. Твоя Анна".
Вронский вскочил со стула, накинул на себя первое, что подвернулось под руку, и выбежал на улицу. После аварии машину пришлось отправить на разделку, так как она не подлежала восстановлению.
Вронский с поднятой рукой выскочил на дорогу и почти сразу же возле него заскрипела тормозами такси. От волнения он почти без сил упал на сиденье и назвал адрес. С удивлением он обнаружил, что у него подрагивает нога.
Вронский выскочил из машины. Он почти не думал о том, что в доме может находиться ее муж. Даже если это и так, он не позволит помешать ему их встрече.
Он позвонил. Через пару минут дверь отворилась. На пороге стояла Анна. Увидев его, она вдруг стала падать. Вронский едва успел ее подхватить. С драгоценной ношей на руках он направился в спальню и положил ее на постель. По пути ему никто не встретился.
Анна улыбнулась Вронскому.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Нормально. Это была минутная слабость. Почему-то я была уверена, что ты не приедешь.
— Как я мог, Анна. Неужели ты сомневалась?
— Все меняется, Алеша, — прошептала она.
— Не все. Впрочем, мы все не о том. Что случилось?
— Спаси меня, умоляю.
— Что я должен сделать?
— Не знаю. Но я не могу жить с этим человеком. Каждый день с ним — это пытка. Я вся содрогаюсь, когда он заходит ко мне. Если можешь, увези меня, хоть на Северный полюс. Я согласна.
Мысли Вронского заметались, но усилием воли он остановил их.
— Хорошо, мы уедем.
— Куда, когда?
— Скоро. А куда не все ли равно. Лишь бы вместе. Я, ты и наша дочка.
— Ты прав. А ведь ты еще ее не видел. Пойдем, покажу.
Анна встала, Вронский испугался, что она может упасть, но Анна направилась к двери твердой походкой. Они вошли в детскую.
— Только тихо, — шепнула Анна, — Анюта спит.
Они подошли к кроватке. Вронский наклонил голову и увидел маленькое сморщенное личико. И это моя дочь? словно вихрь, пронеслась мысль. Как странно. Он не чувствует с ней никакой связи. И все же она является его ребенком.
На следующий день Вронский подал заявление об увольнении. Серпуховской несколько минут с изумлением смотрел на него.
— Ты отдаешь отчет в своих действиях? — спросил он.
— Да. Так складываются обстоятельства.
— Понимаю. На такое решение мужчину может подвинуть только женщина. — Он снова посмотрел на Вронского, тот стоял неподвижно с каменным лицом.
— Это скандал, — произнес Серпуховской.
— Я понимаю.
— Вряд ли тебя когда-нибудь снова возьмут на службу в МИД. Такое не забудется и через двадцать лет. Подписывать заявление?
— Да.
Серпуховской чиркнул ручкой по бумаге и протянул ее Вронскому.
Через неделю Вронский и Анна уехали в Италию.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ.
I.
Левин был счастлив, но счастлив не так сильно, как он предполагал. Ему казалось, что он будет летать, как птица, а он спокойно ходил по земле и занимался своими делами. Может, это все происходило от того, что они уже жили с Кити, как муж и жена. Вместе проводили все то время, которое не было занято у него работой. А может, причина была в том, что он не совсем понимал поведение своей невесты. Кити была немного, а может быть и сильно на себя непохожей. Веселая и живая, она вдруг превратилась в задумчивую и даже отчасти меланхоличную. И к Левину сами собой приходили мысли, что это он виновник такой метаморфозы. Увез ее из Санкт-Петербурга в глухую деревню, вот она и размышляет: а что ей тут делать, а как ей жить? И скорее всего эти мысли не самые радужные. Правда, все его сомнения, скрашивали их ночи. Кити отдавалась ему с каким-то бешеным неистовством. Левин пребывал как в бреду, страстно желал, чтобы все повторилось снова, и боялся, что этого не случится.
Незадолго до свадьбы Кити повергла его едва ли не в шок. Она заявила, что хочет венчаться. Вот уж чего он не ожидал от нее, так именно такого желания. До этого момента у него и в мыслях не возникало о необходимости подобной церемонии. Да и зачем она нужна? Если их брак однажды распадется, никакое венчание не поможет. И вообще, он как современно мыслящий человек не приемлет церковные обряды, считает их пережитками не самых просвещенных времен, но отговаривать ее он не стал, а тут же согласился. Ему хотелось понять, откуда возникла в головке невесты такая идея. Однако он благоразумно решил не торопить события, все должно само собой проясниться в нужный момент.
Просьба Кити вызвала у Левина целых ворох чувств и мыслей. Он стал размышлять о своих отношениях к Богу. В молодости у него был короткий период вспышки религиозности, но вскоре она погасла, Левин быстро разочаровался в официальной церкви. Чем больше он смотрел на ее представителей, тем меньше доверия они у него вызывали. Он вообще не понимал, почему он должен быть православным, и какой смысл в этом разделении. Мысль: если Бог один, то и конфессия должна быть одна, казалась ему простой и естественной. Деление нужно не верующим, а церковникам, которые извлекают из этого преимущества и выгоды, в том числе материальные. Бог же слышит обращенный к нему глас из любого места, для этого вовсе не обязательно идти в церковь. Чтобы Он услышал взывающего к Нему, нужны не посредники в рясах, а чистое сердце.
Левин искренне не понимал, почему такие ясные размышления не доходят до других, откуда эта непримиримость, вражда между верующими из разных лагерей. Если люди враждуют из-за Бога, значит их вера глубоко не верна и порочна. Бог объединяет людей любовью, а разъединяет их своекорыстие служителей культа да глупость и невежество прихожан.
Левин не стал публично рвать с церковью, никому не стал говорить о своих разногласиях с ней, он просто отошел от нее, закрыл для нее дверь своей души. Погрузившись в мирские дела, почти перестал думать на эти темы, но это вовсе не означало, что точно так же он поступил и с Богом. Левин решил, что хотя он не знает ничего о Нем и скорей всего никогда не узнает, это вовсе не означает, что он отрицает сам факт божественного существования. Его незримое присутствие он ощущает постоянно и это самое важное, что может быть. Сколько неистово верующих Его не чувствуют рядом с собой. Да Он им и не нужен, нет большей помехи для их веры, чем Господь. Они представляют Его таким, каким удобно именно им, в соответствии со своими убогими о Нем представлениями.
