"Хроники медузы"

— Какой джентльмен?

Робот повернул голову. — Тот, что снаружи, на снегу. Тот, что манит нас.

В саду за окном стоял снеговик. До этого момента Фэлкон его не замечал, но предположил, что снеговик все это время был там и ждал. И он действительно приглашал их выйти, ободряюще размахивая тонкими, как прутики, руками.

— Было бы невежливо игнорировать его, — сказал Фэлкон.

— Действительно.

— Тогда пошли.

Фэлкон подошел к шкафу под лестницей и, как он и ожидал, нашел шарф. Он обернул его вокруг шеи, затянул потуже шнурок на халате и вывел робота в сад.

Выйдя из коттеджа, он почувствовал, как холод проникает сквозь тапочки к ногам, и холодный воздух пронзил его чувства. Каждый вдох был ледяным опьянением, заставляя его чувствовать себя еще более живым.

Над ними было безоблачное розовое небо.

Спустя столетия он больше не был киборгом Фэлконом. Он чувствовал себя так, словно его освободили от скафандра. Было приятно жить, пусть даже в иллюзии. "Даже если это всего лишь сон, — подумал Фэлкон, — последняя цепочка впечатлений, порожденных умирающим разумом, все равно это благословение — не чувствовать боли, не знать страха".

И все же его не покидали дурные предчувствия. Ему все еще требовалось усилие воли, чтобы взглянуть в лицо снеговику.

Фигура ждала в снегу. Но форма снеговика претерпела значительные изменения, когда они покинули коттедж. Вместо того, чтобы быть комковатым, бесформенным подобием человека, снеговик стал полностью антропоморфным. Белая фигура стояла на четко очерченных ногах, относительные размеры ее тела, головы и конечностей полностью соответствовали пропорциям. Исчезли прутики вместо рук, морковный нос и глаза-пуговицы. Если бы не белизна кожи и мягкость очертаний — у него не было ни черт лица, ни выраженной мускулатуры, ни пола — он мог бы сойти за статую, мраморную фигуру классической древности.

Он все еще манил их приблизиться.

Фэлкон и робот приблизились к безмолвно манящей фигуре. Опасения Фэлкона переросли в ужас, но он не мог повернуть назад.

Он собрался с духом, чтобы заговорить. — Что ж, вы самый лучший снеговик, которого я когда-либо лепил. У меня никогда не хватало терпения. Кто вы?

Снеговик ответил: — А вы как думали? — Голос у него был низкий. В нем слышалось веселье, но также и некоторая надменная снисходительность.

— Представитель обитателей внутреннего Юпитера, — сказал Фэлкон. — Как бы вы себя ни называли.

— Вы ошибаетесь.

Адам, со стороны Фэлкона, сказал: — Кем бы вы ни были, я хотел бы знать, где мы находимся. Мы давно предполагали существование целенаправленной технологической культуры на Юпитере. Нападения на наши города были достаточным доказательством этого. Теперь я подозреваю, что это возможно с помощью инженерии пространственно-временной метрики. Что-то похожее на червоточину. Помнишь, Фэлкон, мои акселерометры зафиксировали путешествие, несовместимое с нашим пребыванием внутри Юпитера, не говоря уже о его ядре.

— Почему ты воображаешь, что где-то находишься, маленькая машина?

— Потому что мы ведем беседу, — ответил Адам с вызовом, который вызвал у Фэлкона некоторое восхищение. — Этот факт задает определенные экзистенциальные параметры. Даже если мы являемся бестелесными разумными существами, наши умы работают в некотором роде в режиме эмуляции. Любая такая эмуляция должна быть физически заземлена на какой-либо подложке и иметь источник питания...

Снеговик кивнул своей безликой белой головой-луковицей. — Хорошо, хорошо. Я приветствую ясное мышление. Говард Фэлкон: тебя бы удивило, если бы ты узнал, что мы уже разговаривали? Или что мы с Адамом близко знаем друг друга? Как и следовало ожидать, учитывая, что Адам помог мне подготовиться к миссии, которая сделала мне имя...

— Орфей, — произнес Фэлкон с дрожью благоговения, которая не имела ничего общего с холодом. — Боже мой. Ты выжил.

— Я терпел — назовите это так. Как терпите вы. Я перешел в мир тех, кого вы хотели бы знать, кого хотели бы понять. Назовите их первыми юпитерианами. Я встретил их, и они изменили меня, чтобы я мог выжить и учиться. Учусь и приспосабливаюсь, учусь и развиваюсь. Становлюсь больше, чем то, кем я был когда-то. Больше, чем вы.

— Ты наблюдал за нами, — медленно произнес Фэлкон. — Тебя видели в "человеческих пространствах" — твоего аватара. Я видел тебя. В руинах наших миров.

— И в наших городах тоже, — сказал Адам. — Это изображение примитивной формы Орфея.

— Ты никогда не говорил нам об этом, — сказал Фэлкон, глядя на него.

Адам пожал плечами. — Мы были на войне, помнишь? Кроме того, ты никогда не спрашивал.

— Да, меня послали следить за вами, — сказал снеговик. — Как только ваша деятельность стала... очевидной. Достаточно масштабной.

— Как, например, демонтаж Меркурия, — сухо сказал Фэлкон.

— Вполне. Возмущения планетного масштаба. Действительно, к тому времени у вас уже хватило наглости отправить меня, зонд, внутрь Юпитера. Я был хрупким созданием, и меня лелеяли те, кто был намного сильнее меня. С тех пор моей целью было помочь им интерпретировать то, что я вижу, понять, что вы делаете.

Адам кивнул, его металлическая шея скрипнула. — Я рад, что тебя сохранили, Орфей. Запланированная окончательная загрузка твоей личности обратно на Амальтею так и не состоялась. Все думали, что ты потерялся. Ты этого не заслужил.

— Не мог бы ты отвести нас к... ним? — спросил Фэлкон.

Снеговик рассмеялся — не добрым смехом, а смехом, рожденным жалостью и немалой долей презрения. — Это невозможно. Я — мост, по которому ты достигнешь того узкого понимания, которое для тебя возможно. Первые юпитериане говорят через меня, и я перевожу их мысли и высказывания в форму, совместимую с пределами вашего понимания. Не просите ничего большего.

— Мы имеем право просить все, что нам заблагорассудится, — сказал Фэлкон. — И я возмущен тем, что к нам относятся покровительственно. Мы создали тебя с определенной целью — и смелой, для научного путешествия и исследований. И теперь у тебя, должно быть, есть цель, раз ты привел нас сюда.

— Ваши физические ипостаси больше не существуют в том виде, в каком вы их когда-то знали. Но вы не умерли. И у вас все еще есть обязанности.

— Как ты можешь так хорошо нас знать? — спросил Адам снеговика.

— Вы для меня как стекло. Я вижу вашу вражду. Вашу ревность и недовольство. Ваше бесконечное желание отомстить друг другу.

— Прекрасно, — сказал Фэлкон. — Тогда ты должен знать, что мы с Адамом действовали сообща, защищая Машины от человеческого оружия. Мы отправились вглубь Юпитера, пытаясь предотвратить распространение логического оружия. Мы пожертвовали собой.

— И к чему ты клонишь?

— Что наши намерения благородны. На самом деле, я прилетел на Юпитер только в надежде предотвратить более крупную катастрофу — использование Ио как оружия. Ты знаешь об этом?

— Как я мог не знать? Но судьба Ио совершенно не важна. — Снеговик жестом указал мимо них в сторону коттеджа. — Мы продолжим нашу беседу в помещении.

* * *

*

Фэлкон и Машина развернулись и пошли по своим следам обратно к двери, снеговик последовал за ними. Снаружи окна светились манящим золотистым светом. Искусственное сердце Фэлкона сжалось от почти невыносимой тоски по дому и детскому уюту. Он знал, что это вымысел, сотканный из его воспоминаний, не способный заменить реальность, но чем реальнее это казалось, тем более жестокой становилась иллюзия.

Они ступили в теплое пространство. Фэлкон закрыл дверь и плотно запер ее на задвижку, несмотря на то, что между дверью и косяком завились снежинки. С болью потери он заметил, что его родителей нигде не было видно. Он даже не поговорил со своей матерью, которую видел мельком на кухне...

* * *

*

Снеговик провел их в гостиную. В камине все еще пылал огонь, но его рев и потрескивание прекратились. Какой-то едва уловимый инстинкт заставил Фэлкона схватить кованую кочергу и снова разжечь огонь, вороша угли, пока они не заискрились и не запылали ярким пламенем.

Снеговик протянул руку. — Подойди. Посиди со мной.

* * *

*

— Ты не боишься, что снег растает? — спросил Фэлкон, опускаясь на один из стульев.

— Хорошая мысль. В правдоподобии есть трещина? Но на самом деле таяние — это наименьшая из моих проблем. — Руки снеговика были похожи на варежки без пальцев и теперь лежали у него на коленях. Его белая кожа блестела и переливалась, но других признаков того, что огонь ее затронул, не было. — Наше окружение, если бы вы могли воспринять его в его истинной природе, было бы для вас... запутанным. Сбивающим с толку и расстраивающим. Отсюда и этот симулякр. Приемлем ли он для вас?

— А тебе было бы не все равно, если бы это было не так? — спросил Фэлкон.

— Я не хочу, чтобы вы расстраивались. Учитывая, что мы находимся внутри солнца.

Фэлкон подумал, не ослышался ли он.

Адам наклонился вперед. Его ноги не доставали до ковра, что придавало ему комичный вид механического плюшевого мишки, сидящего на стуле. — Как мы можем находиться внутри солнца?

— Ну же, Адам, по крайней мере, с этим ты разобрался. Если для открытия червоточины внутри Юпитера достаточно инженерии метрики, то построить "редут" внутри звезды едва ли сложнее. Что такое Юпитер, как не неудавшийся зародыш звезды, которому не хватает массы для термоядерного синтеза? — Что-то в поведении снеговика, казалось, смягчилось. — Простите мой прежний тон. Признаюсь, я изо всех сил пытаюсь найти правильный баланс в своих отношениях с вами. Когда вы стоите между богами и людьми, легко предположить определенную... надменность. Но даже я для них ничто — всего лишь рупор. — Снеговик кивнул на огонь. — Помешай, пожалуйста, еще раз.

Фэлкон наклонился со стула, чтобы взять кочергу. Но, когда его пальцы сомкнулись на ручке, он заколебался. — А что? Какая разница, делаю я это или нет? Это нереально. Ты манипулируешь нашим восприятием на таком глубоком уровне, что можешь сам решать, насколько нам холодно или тепло.

— Я подумал, что повторная демонстрация твоих способностей принесет какую-то пользу, — сказал снеговик. — Но, по правде говоря, одного раза, вероятно, было достаточно. Они не могли этого не заметить.

— Заметить что? — спросил Фэлкон. — Какую демонстрацию? Какие возможности?

Адам резко спросил: — И кто же мог "не заметить"?

— Ваши виды. Люди и машины. Кто заметил, что ты вмешался в нормальное функционирование вашей звезды. Огонь в очаге — это символическое изображение. На самом деле, когда ты помешивал угли ранее, ты нарушал те самые термоядерные реакции, которые поддерживают ваше солнце — огонь, согревающий миры, которые вращаются вокруг него.

Фэлкон уставился на свою руку, на пальцы, все еще сжимавшие кочергу, и содрогнулся от ужаса. Как будто он внезапно обнаружил, что держит в руках змею. — Это невозможно.

— По твоим меркам, но не по их. Думай о кочерге как о системе управления, пользовательском интерфейсе, о механизме, который находится за пределами вашего понимания. Когда ты ворошишь угли, ваша звезда пропускает несколько ударов ядерного сердца. На несколько мгновений термоядерный синтез полностью прекращается.

Адам все еще стоял, наклонившись вперед и положив руки на подлокотники стула. — Это окажет огромное влияние на гидродинамическую стабильность оболочки звезды.

— Это верно. Внезапное отсутствие фотонного давления со стороны ядра приведет к постепенному сжатию и восстановлению внутренней структуры Солнца. Звездный эквивалент икоты. Эффект кратковременный, но он вызовет мощный выброс массы, когда излучение достигнет поверхности.

— Который наступит примерно через неделю... тридцать тысяч лет? — спросил Адам.

— Это верно.

Фэлкон очень осторожно убрал руку с кочерги. — Я не понимаю. Почему так долго?

— Простая динамика плазмы, — прошептал Адам. — Солнце очень непрозрачно, по крайней мере, для света. После того, как фотон образуется в результате термоядерной реакции в ядре Солнца, ему требуется тридцать тысяч лет, чтобы пробиться к поверхности. Солнечный свет, который сейчас согревает твое лицо, начал свое путешествие из недр звезды где-то во времена кроманьонцев.

— Адам говорит правильно, — сказал снежный человек. — Ничто не может быстро проникнуть сквозь основную массу Солнца.

— Кроме нейтрино, — заявил Адам.

Снеговик поднял варежку, признавая правоту робота. — За исключением нейтрино. Они образуются в результате термоядерного синтеза в сердце Солнца. Вместо тридцати тысяч лет им требуется всего две секунды, чтобы преодолеть ту же массу вещества. Этот непрекращающийся шквал субатомных частиц только что прервался, как будто в солнечной печи захлопнулась огромная дверь только для того, чтобы мгновение спустя снова открыться. И они это заметят: астрономы, наблюдатели за солнечной погодой — все, кто наблюдает подобные явления, будь то человек или машина.

Фэлкон с иронией вспомнил "Ледяной оркестр" Калинди Бхаскар, этот чувствительный к нейтрино инструмент из льда Антарктиды. Конечно, такого больше не могло существовать; если бы он существовал, он представлял, что в нем звучали бы несколько кислые нотки.

— А через тридцать тысяч лет? — он задал этот вопрос сейчас.

— Будут беспорядки. Но ваши потомки будут знать, что они уже в пути. У них будет время подготовиться, принять меры.

Ужас Фэлкона сменился отвращением. — Это чудовищно. Потревожить солнце, просто чтобы сделать — что, жест?

— Что может быть более чудовищным, чем уничтожение миров ради победы в войне? Один из вас — человек или был им. Один из вас — Машина или был ею. Кто-нибудь из вас сбрасывает с себя моральное бремя тех форм, которые вы когда-то принимали? — Снежный человек повернул к нему свое бесстрастное и властное лицо. — Фэлкон, ты помог Машинам освободиться от контроля человека. Но во время разрушения Земли, в те последние мгновения, ты бы с радостью уничтожил их, в твоих словах звучала угроза, если бы у тебя был выбор. Если бы это было возможно, если бы у тебя были средства, в тот момент, когда ты был в ярости, хватило бы у тебя моральных сил остановиться?

Фэлкон покопался в себе. Он знал, что лучше не лгать. — Я не уверен.

— И теперь ваши люди планируют разрушить сам Юпитер или, по крайней мере, верхние слои его атмосферы, чтобы получить некоторое преимущество над вашим врагом. И ты. — Снеговик повернулся к Адаму. — Фэлкон наделил вас, машины, разумом и средствами для достижения вашей собственной судьбы. И все же вы не смогли заставить себя жить в вечном мире. Вас одолела жадность — очень человеческий порок, между прочим. Когда вашей жадности бросили вызов, вы наказали людей, украв их родной мир. Ты, Адам, внес значительный вклад в процесс принятия решения, которое привело к этому ужасному поступку. Каков был более глубокий смысл? Было ли это местью за того, кого ты называл "Отцом"? Неужели в тебе так много от тех порочных созданий, которые создали тебя?

Адам отвернулся.

— И теперь, ваши стороны ведут войну, которая, в конце концов, поставит под угрозу все оставшиеся экологические ниши в Солнечной системе. Не считайте себя невиновными, ни один из вас.