Правда, я в это время вела в рубке тихий матросский разговор, слышимый на обоих кораблях сразу, но меня не было видно. Видимо, знакомый голос, который я передавала, успокоил их на то мгновение, когда мы прошли. Но руки у Мари, стоявшей у пушки с зажженым факелом, дрожали.
— Проклятье! — тихо выругалась я, когда сеть кораблей была оставлена в ста метрах позади. — Я надеюсь, у берега они не стоят борт к борту! Или может, ты все время невольно поворачиваешь, и мы все время поворачиваем и идем сквозь те же корабли? — вытирая холодный пот, спросила я капитана. — Кружась на месте?
— Ничего подобного... — тихо сказал капитан. — Мы шли по компасу... Я просто чувствую все повороты и движения корабля и всегда знаю направление... (Я промолчала, что и я, и индеец тоже). Меня даже так проверяли — завязывали глаза и крутили, водили во все стороны, а потом все равно я точно говорил направление... Я могу с абсолютной точностью нарисовать ваши маневры, как наш портной кроит с одного взгляда без разметки, лишь раз посмотрев на клиента и его материал, и всегда абсолютно точно... Мы двигались в направлении Англии...
— Тише вы! — прошипел подошедший отец. — Еще не все кончено...
— Впереди опять корабли... — одними губами сказала я.
Капитан грязно выругался.
Я расставила фишки.
Наступал рассвет, хотя туман еще был очень силен.
Я подвигала фишки.
Посмотрела. Долго посмотрела. Ушки на макушке.
Мимо них ход был лишь в западню.
Капитан тоже смотрел, приноравливаясь, как пройти.
Никак.
Я лениво смешала фишки рукой, сметя их к черту.
— Может пуганем напоследок?! — я выпрямилась. — Их всего семь.
Мои все распрямлялись с давно ожиданой ленивой готовностью, разминая руки и тело. Они ждали приказаний.
Мари, примериваясь, разворачивала пушку, прислушиваясь.
Команда корабля побледнела.
Корабли блокировали порт, но мы вышли неудачно, по обеим сторонам были буруны, рифы, скалы и форт на утесе. Открытый ход лишь в залив, из которого ход закрыт. Очевидно, ночью в тумане их корабли снесло.
— А обойти нельзя?
— Тут берег... — лениво сказала я. И взяв бумагу, ловко мгновенно набросала угольком рисунок... Тут и тут дворы, тут таверна, с обеих сторон жилые поселения вот так... Тут, скорей всего залив... Тут и тут буруны и камни, шумят... Здесь, здесь и здесь...
— Я знаю это место... — вдруг сказал капитан. — Это порт Нанси...
Он побледнел. Он шел с контрабандой. А это не только корабли с вином, но и галеры с каторжниками. А чаще и виселица.
— Что делать, что делать? — забормотал он отчаянно.
— Зайти в порт и высадить нас прямо в порту! — нахально откинулась на бортик я. — Войдем тихо, неслышно, никто и не поймет, что мы вошли не раньше... А без нас и контрабанды, что они сделают кораблю и вам?
Они ошалели от такой наглости.
Несколько минут они смотрели на меня в шоке.
Высадится в самом сердце таможни и уехать на конях открыто, когда никто и не поймет, что сюда вообще приехали. Ведь пройти мимо стражи без шума было невозможно для человека. Да и никто не ждал в тумане.
Индеец выставлял фишки на рисунке.
Капитан, нырнув в одну единственную щель между кораблями, благополучно вошел в залив.
— Ты сумеешь провести по звуку, точно указывая буруны? — нервно склонился ко мне капитан. — Это очень сложный подход, тут нужен лоцман.
Я посмотрела на него.
— Придется... — лениво пожала я плечами. Я буду отмахивать руками, а вы делать.
Мы скользнули между рифами, причем я всматривалась и вслушивалась, давая отмашку. Слава Богу, капитан бывал тут не раз и с моей помощью мог вести корабль вслепую.
Мари нервно расхаживала возле пушек, готовая стрелять в любую минуту. Впрочем, до берега было рукой подать.
Мы были уже в порту — начинался рассвет, уходил туман, рассасывались тени.
Мы ткнулись в дощатый настил причала почти беззвучно. Ни звука. Тюфяки с тряпками. Я мгновенно и беззвучно перескочила на берег, словив канат и четко и ловко закрепив его. В одиночку жестко притянув корабль, отчего глаза у команды странно раскрылись. Но мне сейчас было не до маскировки.
— Вы поможете нам увести на одиночных конях контрабанду, и будем считать, что мы в расчете... — тихо наклонился ко мне капитан.
Я поморщилась.
Он принял это за согласие и сам был виноват.
Впрочем, подумав, я решила, что прикрытие контрабандиста, если за нами наблюдают, не самое худшее.
Тишина стояла мертвая... Все словно воды в рот понабирали — чуяли опасность...
Даже на полу корабля были положены старые ковры, так что люди ходили с грузом как мертвецы, даже страшно. Быстро носили ящики, а мы осторожно вывели лошадей с завязанными мордами из глухого трюма, начисто оббитого соломой и тряпками, так что наружу ни звука не доносилось.
Копыта у коней были, естественно, обмотаны.
Все работали молча, быстро, сразу грузили тюки на коней и тут же уводили с причала, на корабле оказалась контрабандой роскошная пролетка, в нее погрузили ящики и бочонки, а потом корабль отчалил от причала.
И тут в гавань, неся клочки тумана, вошли корабли.
Пролетка дернулась и тихонько отъехала от причала.
И завернула за поворот. Дружный выдох вырвался их глоток могучих матросов, которые, кажись, затаили дыхание, когда увидели корабли.
Они вошли слишком поздно — корабль стал обычным кораблем. Утром матросы не смогут вспомнить, когда они приплыли, ибо напьются, а ничего запрещенного — нет. Утром солдаты тоже не смогут вспомнить, когда мы приплыли, ибо мы мирно стояли в порту. Еще один корабль, и все.
Пассажиров — тоже нет.
А на нет и вопроса нет.
Мы молча и осторожно провели лошадей с завязанными тряпками копытами мимо уснувшего постового на выезде из города. Было видно, что бедняга всю ночь бодрствовал, не закрывал глаз.
Впрочем, от него пахло вином — ночью было холодно.
Ну, он и согрелся.
Потом согрелись мы, ударив по коням.
Через какое-то время мы распрощались с нашими попутчиками.
Нельзя сказать, чтоб эти прощания были особо теплыми. Когда в друг друга тайно нацелено оружие и все держат других на прицеле пистолетов, точнее мы держали их под плащами, ибо у них пистолеты куда-то исчезли, становится жарко или холодно, но не тепло.
— Е-если мы исчезнем с вещами, — заикаясь, сказал капитан, поехавший с нами, — наши товарищи все расскажут солдатам... Е-если я не вернусь...
Я скривила губы.
— Оставь их живыми... — махнула я рукой отцу, залазя на тощего дьявола, который ревниво храпел.
— Они сейчас будут стрелять... — возразила мама.
— Из пальцев... — оборвала я. И обернулась с коня к капитану. — Дурак, как только вернешься на корабль, сразу иди в пороховой погреб и потуши свечку, которая там горит, обмотанная фитилем на половине... Там новый вход в погреб прорезан со стороны наших кают, и там же незаметно лежит свечка... Дарю тебе жизнь.
Они побледнели.
— И твоему кораблю...
Они стали желтоватые...
Я проследила, как удаляются отец и мама, а остались только закутанные китайцы, приглядывающие с полдороги за мной, как мрачные сфинксы, и Мари, с лениво лежащим ружьем на крупе коня вдали.
Я ждала, пока отец не скроется, хладнокровно прикрывая их наш отход, чтоб, если у кого я и упустила оружие, то они не выстрелили в спину.
— Адье!
Они молчали.
— Ой, совсем вылетело из головы... — я кинула им мешочек с деньгами. Только вот беда, он лопнул в руках капитана, совершенно случайно, конечно, и конечно, золотые монеты раскатились по всей дороге, и они кинулись собирать их, ругаясь.
Я усмехнулась и невольно поправила косу, которая выскочила из-под плаща, когда я вскакивала на коня. И уловила на себе потрясенный взгляд капитана, который, очевидно, сложил дважды два, все признаки подозрительной юности, мои заплаканные красные глаза при появлении на корабле, мою мрачность и хмурость, и еще черт знает что. Он заметил косу.
— Стой, я хочу поговорить с твоими родителями! — рявкнул он, схватившись за мою одежду, не обращая внимания на легший словно из никуда ему на солнечную артерию нож. — Я граф де Монсоро!
— Ну и что? — я широко раскрыла глаза.
— Я хороший парень!
— С дороги!
— Я предлагаю тебе руку и сердце! — упрямо сказал он. — Выходи за меня, мы будем счастливы вместе. Мне наплевать на то, что с тобой сделал Вооргот, я возьму тебя любую, даже с дитем.
Против воли моя рука дернулась к животу, и я снова отдернула ее прочь. Ужасно рассердившись.
— Он ничего мне не сделал! — нервно сказала я. Но предательская рука запахнула курточку и я чуть не взбесилась.
— С дитем! — упрямо сказал он, не выпуская меня из рук. — Позови своих родителей, ты еще ребенок, чтоб правильно понимать и делать выводы!
Я беззлобно освобождалась. Понимая, что убивать его сейчас было бы невоспитанно.
— Мы будем плавать по миру! — не унимался он.
— Мы будем далеко от друг друга! — пыталась оттолкнуть его я, пока это безобразие не заметили мои родители.
Но поздно.
На взмыленной лошади подскакал взбешенный индеец.
— Оставь ее на минуту одну, и она опять подцепила мужчину! Тебе же сказали не оставаться с ними отныне без телохранителя. Доигралась же уже, что они набрасываются, тебе что мало!? — безжалостно сказал он.
— Я не виновата! — отчаянно крикнула я.
— Я хочу на ней честно жениться! Я граф! — добавил капитан.
— Сначала принц, а потом еще и это! — в сердцах сказал индеец. — Ей, между прочим, еще шестнадцати нет!
— Я буду говорить только с ее родителями! — уперся капитан, ухватившись обеими руками за сбрую и мой плащ, и упираясь обеими ногами в землю, упрямо готовый стоять насмерть, как бы меня не тащили. Несмотря ни на нож, ни на индейца с пистолетом, ни на что. Схватился за меня, хоть плачь! Что с ним делай!?
— Ты будешь за него выходить замуж или нет, принцесса!?! — рявкнула подлетевшая Мари, поняв, о чем речь. — Мы опаздываем!
Капитан еще отчаяннее уцепился в плащ и коня.
— Успокойтесь, он хочет своровать золото из моей сумки на поясе, — сказала бессовестно я, — иначе зачем он дотрагивался якобы случайно до нее рукой?
Капитан мигом отпустил меня и отдернул руки от такого подозрения. Покраснев ужасно.
Я с ходу послала коня в галоп.
— Адью, капитан! — закричала я. — Я не могу вам ответить, потому что у меня нет дитя, и я поэтому не знаю, чего там отвечать!
Только почему у оставшейся неподвижной фигурки глаза были печальные, и смотрел он вслед, обвеваемый ветром, долго-долго?
Глава 34.
Мама ужасно разозлилась.
— Лу, я запрещаю тебе в одиночку быть с мужчинами! Ты уже взрослая, должна понять, что потому и придумали правила поведения для леди, что они себя так ведут.
— Папа тоже так себя вел!? — подозрительно спросила я. — Он рвет новые курточки?
— Конечно... — уверенно ответила Мари. — А как же мы родились!
— Мари!!! — рявкнула мама.
— Поэтому в браке девушку оставляют наедине с мужчиной, чтоб он мог напасть, — довольно сказала я, открыв еще одну тайну. — Они одни и дети вышли.
Мама злилась, но ничего не говорила, до самого нашего замка. На хороших конях, зная прямые дороги и пути, Англия не такая уж и длинная. Особенно если наших замков тут слишком много.
Впрочем, мы в этом были не виноваты.
Просто случилось так, что на нас охотились. И, естественной реакцией было понаделать себе укромных местечек от зверей. Некоторые из них были никому неизвестны. Совершенно дикие участки покупались через самых разных адвокатов; врезанные в скалы или подземные пещеры дома разрабатывались самими нами, строили наши специалисты из разных стран... То есть в абсолютно безлюдной и дикой глуши на самом деле можно было отлично отдохнуть, но никто не сказал бы, что в этой скале есть дырки, и это окна — они смотрели вверх, были естественными, снизу даже представить было невозможно, что внутри выдолблены отличные дома...
Мало кто представлял, что некоторые пещеры скрывают дома со всеми удобствами, источниками воды и тайными выходами, позволяющими не только выдержать долгое скрывание, но и уход оттуда, когда станет жарко... Я даже думала соединить наши замки подземной сетью туннелей, как в Тибете или Южной Америке, но, увы, даже нашего могущества не хватало для такой работы... Но разветвленные ходы подземных пещер вглубь земли, которые я находила со своими людьми зорким глазом, мы с моими телохранителями охотно исследовали... Пользуясь моей гибкостью, ловкостью, умением проникать куда надо. И потом, с помощью рабочих превращали в подземные замки и ходы, соединяющие некоторые пункты, если они туда вели... Некоторые колодцы в замках уходили глубоко в подземные пещеры... Увы, все было гораздо примитивнее, чем можно было представить, но в некоторых местностях подземные туннели действительно создавали сеть, по которой можно было двигаться сутками не выходя на поверхность... И многие прекрасные пещеры были превращены нами в роскошные, феерические замки, которым не было равных даже наверху, ибо тут могла посреди залы течь подземная река с бассейнами, искриться тысячи сталактитов и сталагмитов; здесь можно было открыто украшать комнаты драгоценными камнями, создавая целые стенки, камень к камню, накапливающие в себе случайный свет свечей и сиявшие безумным мягким светом даже под землей... Стены некоторых подземных замков были полностью инкрустированы прекраснейшими мозаиками из полудрагоценных и драгоценных камней, ибо со светом в пещерах было туго и мы делали все, чтобы словить и усилить любой лучик света... Сюда тайно привозились лучшие художники мира, или мозаики делались по их эскизам бесчисленными мастерами, а потом размещались здесь, вделывая доски в пещеры...
Во многих замках было уютно, экзотично, даже комфортно — мало того, изумительно прекрасно...
К тому же нам это ничего не стоило, ибо наши месторождения камней были громадные. А если б только наши африканские месторождения алмазов были выброшены на рынок целиком, то алмазы, скорей всего, бы полностью обесценились почти до полудрагоценных камней, а некоторые полудрагоценные камни — то и до кварца и стекла... Нам не хотелось терять источник дохода... В древней Америке было подобное с золотом...
Наши грамотные геологи бродили повсюду, составляя нам карты. Хотя драгоценности в нашей собственной системе оплаты расходились широко, поглощая избыток накоплений "заслуг" крупных внутренних бизнесменов, разворачивавшихся широко и не знающих, куда тратить "заслуги" и деньги... Впрочем, даже среди бывших крестьян начинался картинный бум, и поместья обставлялись, в подражание нашим, предметами настоящего искусства...
Так что, как это ни парадоксально, с жиру мы не бесились. Драгоценные камни не могли спасти другие жизни или сделать кого-то богаче; и, наоборот, наши подземные замки дали работу, жизнь, благосостояние, мастерство и занятость многим тысячам людей, которым не нашлось места для применения способностей в обычном мире... Это трудно понять, не понимая суть экономики, которая основывается на взаимном обмене труда людей. Но их труд и безумное мастерство не были бы востребованы в окружающем мире без нас — никакая страна не смогла бы купить столько предметов искусства, никому не было бы нужно столько драгоценных камней, никакая знать бы не оплатила того, что мы достигли взаимным трудом друг друга — и так тысячи безумных украшений лежали в наших лавках в столицах мира. Труд тысяч художников по алмазам, гениев света и бриллиантовых панно вообще был бы невозможен без нас. Но взаимный труд друг друга, не зависящий от денег того, кому ты делаешь, но оцениваемый, дал изумительные накопления и достижения... Но только, к сожалению, моей волей, находчивостью, оборотистостью, торговитостью, деловитостью и даже жесткостью... К тому же мы создавали тысячи университетов и школ по всему миру, давая ученым людям возможность жить занятиями наукой, а не только паханием земли или заработком денег, то есть создавая возможность для них жить умом... Взаимный труд давал жизнь тысячам людей, на которых не хватило места крестьянина, то есть в системе элементарного обеспечения тех потребностей тела, без которых нельзя выжить... И эти новые струи жизни и мастерства, наоборот, способствовали всеобщему богатству... Чем богаче самый обычный, самый простой человек и житель, тем больше расцветают ремесла и тем все становятся богаче, нагнетая спираль ремесел. В противном случае многие люди не только были бы без работы, нищими, но и голодными, ибо крестьян и простых ремесленников в Англии достаточно... Создавая круг взаимных обязательств и накоплений внутренних богатств общин, мы давали возможность появления совершенно новых искусств и разворачиванию гения, который делает картины или скульптуры или мозаики, а не просто выращивает пшеницу... Ибо крестьянин мозаику не купит. Недаром расцвет искусства обычно связан с чудовищно богатыми республиками, как это не мерзко — Флоренция, Венеция, Голландия, Греция... Впрочем, это верно только для материальных проявлений, ибо Индия, Япония, Китай или Тибет дали взамен именно нематериальную культуру философии, духовного роста, поэзии и расцвета великих искусств души, как икебана, которые не купишь за деньги...
