Посмертие. Второй шанс.

— Эйла, я должен говорить, — решился Греф.

— Должен, — подтвердила она, продолжая столь же пристально вглядываться в его глаза.

— Греф... Его нет здесь, — пальцы руки дважды постучали по волосатой груди, — Так случится.

— Я это знаю.

— Откуда?

— Моран сказала мне. Когда мы привезли тебя сюда в первый раз, чтобы исцелить твои раны, она призвала себе на помощь духов. После ритуала она и сказала мне, что ты не тот Греф. А потом, когда ты впервые ушёл ночью в лес и не дал мне пойти с тобой, она снова сказала: 'Забудь того Грефа, которого знала раньше. Его больше нет'. И я поняла, что это правда. Поняла, но не хотела верить. Но в селении смотрел на всё так, словно никогда и не жил в нём. Ты даже родных не узнал. А потом ты стал меняться...

— Меняться, — повторил за ней Греф, — Стал меняться. Я стал другим.

'Да, я стал обрастать волосами и научился превращаться не просто в волка, а уже в самую настоящую зверюгу. А ты остаешься всё той же, как и нашу первую встречу.'. Но вслух он это не сказал.

— Но Слепой Буддар признал тебя членом племени! — повысила голов девушка, и Греф понял, что она стремительно скатывается к истерике, — А это значит, что ты всё же Греф! Просто шаманы Волков провели свой ритуал...

Оборотень положил ей ладони на плечи, и поток слов прервался.

— Шаман. Один. Он не окончить свой ритуал.

Эйла тряхнула головой, словно отгоняя наваждение, но освобождать плечи не стала.

— Это всё Волки. Их шаманы. Они заставили тебя забыть всё.

— Да, Волки. Но это не всё так. Они проводить ритуал, и...и Греф умирать, — при этих словах Эйла напряглась, и оборотень поспешил исправиться, — Нет. Не умирать, но проиграть дух зверь сражение за тело. Это тело, — уточнил он.

— И что же случилось потом?

— Шаман ошибиться, и тогда приходить я и побеждать их. И остаться здесь, — пальцы снова постучали по груди, — Поэтому я ничего не знать. И никого не знать. Я должен учить всё. Учить язык. Учить оружие. Я чужой.

Эйла настороженно смотрела на него. Потом решительно тряхнула головой так, что волосы хлестнули ей по лицу.

— Буддар не мог ошибиться. Может ты и не Греф. Но ты человек, а не злобный зверь. Тебе позволили жить с нами, и ты не причинил вреда никому из племени. Ты спасал нас и сражался за нас. Ты убедил воинов вступить в битву с Крылатыми Убийцами. И благодаря тебе они победили.

— Да. Но я и зверь тоже. Мы вместе. Мы словно занять чужой дом, изменить его. Трудно находить слова. Нужные слова находить трудно.

Греф решил всё же опустить некоторые подробности истинного состояния вещей. Мало ли что.

— Но тогда в лесу, — Эйла снова принялась всматриваться в его глаза, — Тогда ты всё же спас меня. Почему?

— Тогда я спасать женщину от опасность. Так надо. Это правильно. Но я не знать, кто ты и из какого племени.

— Не знал, но сражался за меня. А сражался ты бы за кого-то другого?

— Не знаю. Наверное, сражаться. Да. Я знал, что хиддим — это не правильно, плохо. Я чувствовать. Да, я сражаться. Но... Я рад, что тогда спасать тебя. Теперь рад больше, чем тогда.

Греф замолчал, давая собеседнице возможность собраться с мыслями.

— Ты занял чужой дом? — спросила Эйла и уточнила, — Пустой дом?

— Пустой?

— Что случилось с тем, кто жил в нём до тебя? Он ушёл в Страну Теней?

— Я..., — Греф заколебался, и вдруг понял, что у него есть шанс весьма удачно выкрутиться из затруднительного положения, — Он проиграть сражение. Потом зверь проиграть сражение. А потом... Я не знаю. Тело стало моим... Не думать теперь об этом. Не надо. Я всегда сражаться за племя, сражаться за людей, — Он мгновение помолчал и решительно добавил, — Сражаться за тебя.

Эйла тоже положила Грефу ладони на плечи, привстала на цыпочки и потерлась носом о его нос.

— Ты всё выучишь и всёх запомнишь. И не забудешь уже никого и никогда. Я обещаю.

Сказано было очень решительно и очень уверенно. Она сняла его руки со своих плеч и направилась вслед за ведьмой. У самых кустов Эйла повернулась.

— Греф и раньше стрелял хуже меня. А вот камни ты бросаешь очень хорошо. Никогда раньше так не бросал. Только деревья больше не ломай.

В следующее мгновение кусты скрыли её из вида.

— Я убью любого, кто только попытается причинить тебе вред, — сказал на языке, который во всем этом мире знал только он один, — Разорву голыми руками или перегрызу ему глотку. Хиддим или Убийцы, человек или зверь — не имеет значения, кто это будет. Пусть даже и не пытаются.

* * *

Слуга разлил вино в бокалы, поклонился и удалился с террасы: не дело прислуги присутствовать при разговоре высокородных.

— Любой другой бы на твоем месте не минуемо напомнил бы о своем предупреждении. Но не ты. Благодарю тебя, друг.

Лицо благородного Санкаана выглядело постаревшим, если это слово вообще возможно применить к внешности ангья. Весь его вид свидетельствовал о том, что какой-то огромный невидимый груз свалился на его плечи и теперь пригибал гордого воина к земле. Горе травило душу, словно яд.

— Возможно, ты и прав. Но не стоит всё же думать обо всех одинаково.

Иллонир старался не смотреть на старого товарища. Старого не потому, что ангья Санкаан якобы постарел. Просто их дружба длилась уже столько лет, что любое иное слово не могло полностью раскрыть суть их отношений. Он буквально чувствовал горе товарища и готов был разделить его с ним. Но вот только как в сложившихся обстоятельствах это сделать?

— Я виноват, — глухо промолвил Санкаан, так и не отпив вина из зажатого в руке бокала, — Ты ведь предупреждал меня, и мне нужно было всего лишь сказать своё слово, как глава рода. Всего одно слово. А я решил этого не делать.

— Не вини себя, друг мой. Те мои слова были совсем о другом. Никто не мог предположить, что спустя столько веков атан решатся на подобное. Никто.

— Атан, — повторил Санкаан порядком подзабытое слово, — Атан. Фирримар уже заставили вспомнить уважительное обращение к себе. А что же будет дальше, Иллонир?

— Пока это обращение вспомнили только двое ангья: ты и я.

— Это так. Но только пока. А дальше?

— Дальше? Дальше может произойти то, чего я больше всего опасаюсь в сложившихся обстоятельствах. Совет может принять решение оправить войска.

— Ты боишься этого? Почему?

— Потому что за Звенящим ущелье, которое пока удерживают наши отряды, враг набирается сил. Он увеличивает численность своих отрядов и ищет способы получить Силу. Изменённые строят жертвенники по всей долине, а значит им есть кому приносить жертвы. И если они найдут, кого класть на жертвенные камни, то ...

Иллонир отпил вина, так и не закончив фразу. Впрочем, этого и требовалось: собеседник понимал всё не хуже его самого.

— Тем более, что оправка войск в земли фирримар не решит твоей проблемы, друг мой. Точнее решит, но совсем не так, как на бы этого хотелось. Это приведёт к необратимым последствиям. Сейчас не время думать о мести, Санкаан, — снова заговорил Иллонир, — Тем более, что по большому счёту мы заслужили этот урок. Мы сами постоянно провоцировали фирримар, посылая в их земли откровенно слабые отряды. Да и зачем это вообще нужно было делать? Совет мог уже давно принять необходимый эдикт, и армия попросту уничтожила бы всех, присоединив эти земли к нашим владениям. Эта так называемая традиция лишена здравого смысла, ибо она не решает ни одной проблемы. Она только вредит.

— Возможно, ты прав. Сейчас я тоже на многое посмотрел по-другому.

— Так что же слышно из Совета?

— Кроме требований о мести, пока ничего конкретного. Известная тебе проблема пока не решена, а у членов Совета всё же хватает рассудка понимать её потенциальный масштаб. Иное дело, что пока молчат слуги Покровителей, у большей части членов Совета не хватает мужества принять решение.

— Чем дольше они выжидают, тем хуже становится состояние дел. Я и так сделал больше, чем мог бы себе позволить, если бы ценил своё положение и даже жизнь. Если не выжечь заразу сейчас, то дальше мы рискуем попросту захлебнуться в крови. В собственной крови, Санкаан.

— Ты уверен, что всё настолько плохо?

— Не сомневайся: всё именно так, как я говорю.

— Но пока ещё этого не случилось, может быть мы подумаем о том, как спасти моего сына?

— Прости, друг. Ты точно уверен, что он ещё до сих пор жив?

— Уверен. Я пытался связаться с ним, и результат меня обнадёжил. Поначалу я не понимал, что происходит, пока не вспомнил принцип процесса. Тогда всё стало на свои места. Мой сын жив, но разум его находится под контролем. Кто-то подавил его волю и заставил исполнять свои приказы. А это значит, что у меня есть шанс спасти его. Крохотный, но есть. Правда, я ещё не знаю какой. Надеюсь, что ты поможешь мне в этом вопросе.

— Ты сообщал о своих догадках Совету?

— Зачем? Что бы окончательно погубить наследника своего рода? Если Совет узнает о том, что Релеенарин до сих пор жив, то это будет конец всем надеждам. Мой сын нужен фирримар только для одной цели: им нужны наши знания. Так что пусть Совет как можно дольше пребывает в неведении о истинном состоянии дел. Раз уж они решили, что фирримар принесли его в жертву, то пусть и думаю так дальше до тех пор, пока я не найду способ его спасти. И я надеюсь в этом на твою помощь.

— Вот и ты решился на преступление эдитов Совета, друг мой.

— Ты же сам только что говорил о том, что скоро потекут реки крови. Кто тогда вспомнит о таких мелочах? Да и будет ли кому выносить приговор и приводить его в исполнение? Сомневаюсь. Ты уже давно это понял и действуешь соответственно, а Совет пока молчит. Думаешь, они не знают о твоём приказе относительно последователей последнего Вознёсшегося Героя? Знают. Но молчат. Делают вид, что им не известно о происходящем. А потом, когда всё образумится, они всё 'узнают' и накажут всех виновных.

— 'Поразить одной стрелой две мишени', — невесело улыбнулся Иллонир.

— Почему только две? Они хотят куда большего. Но хватит о них, Иллонир. Нынешний Совет погряз в интригах, и ты знаешь об этом не меньше моего. Многим уже давно не нравились ни твое положение, ни твои взгляды. Вот только повода ты им не давал, а устранить тебя — не хватало решимости. А сейчас они на подобное и не решаться, тем более, что ты и сам подготавливаешь себе приговор. Нужно только подождать. Разве не так?

— Всё так, друг мой. Всё так. Вот только если проблема решится, а я к тому времени останусь жив и сохраню свои силы, то... Их вполне может постичь глубокое разочарование.

Глаза Санкаана буквально сверкнули.

— Я слишком давно знаю тебя, друг мой, что бы ошибиться. Если ты поможешь мне спасти моего сына, то шансы на крушение замыслов членов нынешнего Совета резко возрастут.

— Иными словами?.. — Иллонир не окончил фразу, предоставляя эту возможность собеседнику.

— Если Релеенарин вернётся домой, им придётся иметь дело уже с двумя великими благородными родами. А может и больше. Я пойду с тобой до конца, каким бы он ни был.

— Надеюсь, это не ультиматум?

— Ты волен отказаться, и тогда я забуду о нашем заговоре.

— Вместе с нашей дружбой? Нет уж, увольте меня, благородный Санкаан, от подобной участи. Я воспользуюсь твоим предложением, хотя ты весьма обидел меня, сделав его. Неужели ты предположил, что века нашей дружбы в сложившихся обстоятельствах потеряли для меня значение? Разве я дал повод для подобных мыслей? Надеюсь, что это горе так повлияло на твой разум.

Санкаан не ответил, осушив вместо этого несколькими глубокими глотками свой бокал до дна.

— Ангья не пристало пить благородный напиток так, словно он жаждущий роадранер, добравшийся, наконец, к водопою. Где твои манеры, друг мой?

— В Иа твои поучения, Иллонир, — отмахнулся Санкаан от замечания собеседника, и, поднявшись со своего кресла, резко повернулся к вошедшему на террасу слуге, — Пошли все прочь! Появитесь, когда вас позовут! Прочь!

Слуга поклонился и мгновенно исчез.

Санкаан подошёл к ажурным перилам балюстрады и тяжело оперся руками на искусно обработанный мрамор. Он прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Иллонир отпил вина, давая другу время успокоиться и прийти в себя. Направляясь в это имение, он уже примерно знал, что ему предложат в качестве 'оплаты', хотя и ошибся относительно просьбы. Судя по рассказу гонца, речь должна была идти о мети за смерть наследника рода, а оказалось, что предстоит решить, как спасти тому жизнь. Это усложняло задачу, хотя, если честно, Иллонир даже испытал некоторое облегчение, когда узнал, что предоставляется возможность избежать кровопролития. Всё же, как бы не презирали минноонар фиримар, сейчас те оставались единственными возможными союзниками в предстоящей борьбе. Эрниль не испытывал никаких тёплых чувств по отношению к тем, кто пролил кровь 'перворождённых', и в других обстоятельствах без малейшего сомнения отправил бы одну из тысяч в поход. Он сделал бы и это и сейчас, потребуй от него друг именно такой помощи, хотя это и перечеркнуло бы часть его планов.

— Всё же кое в чём ты прав, Санкаан, — нарушил молчание Иллонир, когда его друг вернулся в кресло.

— В чём же именно?

— Осознание надвигающейся на наш народ беды и поиски разрешения этой проблемы затуманили мой разум.

— Я этого не говорил.

— Не говорил. Прямо. Впрочем, это не важно. Я мог бы и раньше догадаться, что всё не так просто, как рассказал твой гонец. Если бы речь шла просто о мести, ты бы и сам справился, а меня просто поставил бы в известность. А раз тебе понадобилась моя помощь, то тут нечто иное.

— Это правда. Но ты понимаешь, что я просто не мог рисковать?

— Безусловно. Это же твой сын. На твоём месте я поступил бы точно так же. Но почему ты вызвал меня?

— Во-первых, ты — правитель ардон уже достаточно долгое время. Значит, у тебя есть опыт в решении проблем различного рода. А в моём случае умения править родом и быть в курсе интриг членов Совета уже не достаточно.

— Возможно. Допустим, я согласен с этим предположением.

— Во-вторых, будет лучше для всех нас, если спасением моего сына займёшься именно ты. Объяснить почему?

— Попробую догадаться: я всё же правитель ардон, — улыбнулся Иллонир, — Итак. Я уже и так нарушил достаточно эдиктов и указов, чтобы продолжать оглядываться на Совет и дальше. А раз так, то могу себе позволить не согласиться с общепринятым мнением, а точнее с Советом, и послать отряд на поиски сына убитого горем друга. Хотя бы для того, чтобы окончательно прояснить ситуацию. И если в результате этого Релеенарин вернётся домой, предъявить какие либо претензии к тебе будет чрезвычайно тяжело. И в глазах многих твоя помощь мне будет выглядеть уже не просто как поддержка друга, а как долг чести. А это многое меняет в глазах благородных.

— Ты не зря стал правителем ардон. Всё верно. Кроме того, я сохраню свое положение среди ангья и, соответственно, связи в Совете. А в глазах многих благородных ты сам будешь выглядеть уже не просто нарушителем эдиктов и указов, а нарушителем из истинно благородных убеждений. Согласись, что это тоже чего-то да стоит.