Горячее лето 42-го

— Эй, старшой! — позвал он лежавшего неподалеку командира. — Ползи сюда, разговор есть....

— Тебе надо, лейтенант 'дубина', ты и ползи, — даже не повернув головы, продолжая рассматривать в бинокль дорогу, спокойно процедил сквозь зубы старший лейтенант.

'Да что он о себе возомнил! Как он смеет, так со мной обращаться! Ну, погоди же, вот вернемся, я тебе покажу, кто из нас дубина...', — задыхаясь от злости, решил про себя тот, что хотел поговорить. Но, все же пополз к старшему лейтенанту, ловко работая локтями и всем телом извиваясь по горячей земле, словно уж на сковородке. Через несколько секунд он, с плохо скрываемым чувством своего превосходства, возмущенно шептал, брызгая слюной прямо в ухо своему оппоненту и слова его, будь они пулями, должны были бы насквозь продырявить упрямую голову старшего лейтенанта. Словно учитель нерадивому ученику, он терпеливо доказывал, что дважды два — все-таки четыре:

— Запомни, раз и навсегда: я тут главный! И решения могу принимать самостоятельно, ни с кем не советуясь. Понятно тебе? И еще запомни: зовут меня лейтенант....

— Да ладно тебе, — более миролюбиво, но все так же, не поворачивая головы, ответил наблюдатель, — чуть что, сразу в амбицию! Я твои полномочия не оспариваю, они мне просто нахрен не нужны! Мне своих забот хватает....

И ненадолго замолчал, словно что-то обдумывая. Потом, положив бинокль на раскаленную землю, устало, будто человек, не спавший три ночи подряд, произнес, ни к кому, впрочем, конкретно не обращаясь:

— Транспорт нужен.... Ох, как нужна машина!

— Ворон! — позвал старшего лейтенанта краснощекий сержант НКВД, обливающийся потом, лежащий мерах в пяти от переругивающихся командиров.

— Чего тебе?

— Вон, смотри, какая едет! Давай.....

— Никаких '— давай!'. Отставить. Пусть едет себе спокойно. Эту пропускаем.

— Мы уже пятую пропускаем! Это как? Объясни мне, Ворон, почему мы пропускаем пятую машину подряд? Мы здесь для чего, вообще, находимся? Чтобы, на жаре лежа слушать, как вы власть между собой никак не поделите? — возмущался краснощекий.

— Сегодня же, ночью, нужно уходить отсюда, — вмешался в разговор другой сержант, до сей поры тихо лежавший в тени густого кустарника.

— Если не заткнетесь, сейчас же, пристрелю всех троих, — спокойно пообещал старший лейтенант. — Мы не для того сюда пришли, чтобы потрепаться лежа в кустах. Надо думать, как задание выполнить....

— А как ты его выполнишь, в такой ситуации? — возмутился лейтенант. — Тоже, мне, умник нашелся!

— Как? — переспросил Ворон. — А вот как....

Он поднялся в рост, отряхнулся и пошел из кустов навстречу приближавшейся полуторке, успев предупредить тех, что раскрыв рты, остались лежать в кустах:

— Не высовывайтесь!

* * *

Завывая на затяжных подъемах и подпрыгивая на ухабах, взобравшись, наконец, наверх, словно переведя дух и глотнув свежего воздуха, чуть бодрее съезжая с песчаных холмов, полуторка медленно, но уверенно, тянула к конечной цели наших скитаний на сегодня. По крайней мере, в это хотелось верить. И не только мне одному. Устали все, включая неугомонного шутника и балагура Шмакова, который свесив голову, толи дремал, толи сильно задумался над чем-то, вместе со всеми раскачиваясь из стороны в сторону. Зиновьев угрюмо молчал, не глядя в мою сторону, видно думал о том же, что и я: куда мы едем, зачем? Какая польза там от нас будет?

Дорога пошла тяжелая. Натужно завывал двигатель, пески давали себя знать. Два раза 'садились' как следует — приходилось выпрыгивать всей толпой и, пыхтя изо всех сил, выталкивать полуторку из песочного 'плена'.

Совсем стемнело. Водитель свет не включал, толи для маскировки, толи он у него вовсе не работал. Как Тимофей Калашников в потемках разбирал дорогу, ума не приложу. Несмотря на это, мы двигались к хутору Клетско-Почтовскому, где находился штаб 21-й армии. Отъехав на приличное расстояние от Дона, стали просматриваться высоты на той стороне, подсвеченные всполохами пожаров. Степь ли то горела, или наши колхозники жгли урожай, чтобы не достался врагу, не знаю. Но зарево на Западе было таким, будто солнце, уйдя за линию горизонта, зацепилось, там, на небе, за невидимый огромный гвоздь, и от этого казалось, что сегодняшний закат не закончится никогда. Несколько раз над нами пролетали самолеты. Даже через шум мотора было слышно, как они гудят где-то высоко над нами, словно невидимые шмели. Наши это были, или немецкие шмели, не знаю, но понял, что водитель едет без света не зря — а вдруг, не поленятся и кинут бомбу? Нет, уж, пусть себе жужжат над нами, лишь бы не кусались.

Тимофей Калашников. Я снова вернулся к мыслям о неправдоподобности нашей встречи. Это что ли наш дед? Не может быть! Этот рыжеватый, с горбатым носом, как у грузина, наш дед? Хотя, еще не зная его имени и фамилии, только взглянув на него, я уловил что-то очень знакомое, можно сказать родное, в его чертах. Очень он мне брата напомнил, просто поставь их двоих рядом, не разберешь кто где. Близнецы, да и только! Да ну нафик! Как он тут, вообще, очутился? Внутренний голос тут же ехидно спросил: 'А ты-то сам, как тут появился? Что ТЫ тут делаешь?'. Подпрыгивая в кузове грузовика трудно размышлять о смысле жизни и прочих философских глупостях. Поэтому, решил оставить поиски ответов на эти вопросы на завтра. Да и спать хотелось уже, просто нет сил. Даже чувство голода не так мучило, как желание просто очутиться где-нибудь в тихом месте и вздремнуть, хотя бы пару часов.

Машина вдруг резко остановилась. Впереди послышались громкие голоса, кто-то велел выйти всем из машины и предъявить документы. Пост, что ли?

Так и есть. Владимиров, открыл дверцу и, прежде чем спрыгнуть на землю, заглянул к нам и велел никому не дергаться, и из кузова пока не выпрыгивать. Но, быть начеку и оружие держать наготове. Мало ли что. Может там, на посту, есть люди с расшатанными нервами, ударят еще из пулемета, лучше их не провоцировать. Но, добавил он шепотом, может быть и засада. Что же, посидим тут, пока. Хотя, очень хотелось выбраться на твердую землю и размять затекшие ноги.

— Кто старший машины? — раздался громкий голос, скорее всего начальника поста.

— Старший лейтенант Владимиров! Оперативная группа особого отдела армии, — откликнулся наш командир.

— Подойдите один и предъявите документы! — раздался голос из темноты. — А также, разрешение на передвижение в прифронтовой полосе в темное время суток. Только без резких движений. У нас приказ, стрелять на поражение, в случае неподчинения остановленных для проверки. Так что, спокойно, без нервов, подходим и предъявляем документы.

— Хорошо, — поспешил заверить проверяющих Владимиров, — я все понял. Только, одна просьба. Назовитесь и вы, пожалуйста, а то, у нас свой приказ: задерживать всех, кто мешает нам вести розыскные мероприятия и уничтожать всех, кто оказывает вооруженное сопротивление.

С той стороны притихли, на несколько секунд, переваривая информацию. Затем кто-то, громко прокашлявшись, наконец, произнес: — Вы там, погодите, уничтожать-то. Я начальник поста, старшина Жуков. Подойдите один для проверки документов. И без глупостей, пожалуйста. Если что, пулемет у нас наготове, пикнуть не успеете. — Ладно, старшина, не горячись. Все понимаю, время сейчас такое. Оно, конечно, правильно. Лучше семь раз проверить, а потом поверить. Подхожу один и предъявляю документы. Со мной, правда, отделение пограничников, три армейских разведчика и двое задержанных.... Но документы у всех в полном порядке. Вы не сомневайтесь. И, повернувшись к Тихонову, сказал еле слышно: — Если замечу в их действиях что-то подозрительное, подам знак — закашляю. После сигнала открывайте огонь и дальше действуйте по обстановке. Ну, не мне вас учить. Владимиров направился к старшине и предъявил свои документы. Тот, подсветив фонариком, внимательно их изучил и разрешил следовать дальше, сказав на прощанье: — Извините, товарищ старший лейтенант, обстановка, сами знаете какая сейчас. Нас предупредили, что разыскиваются вражеские лазутчики, вот и приходится проявлять повышенное внимание ко всем без исключения. Тут еще объявили, что ожидаются парашютные десанты. Не исключается и прорыв немцев с той стороны, поэтому у нас тут два орудия замаскированы на всякий случай. — Ладно, старшина, не обижайся. Тех, кого мы разыскиваем, очень опасные ребята. Поэтому, мы тоже всегда на стороже. — Там, дальше, еще два поста будет. Один километрах в трех, второй у самого хутора. Так что, внимательнее будьте. Все на нервах, так что если прикажут остановиться, так и делайте, иначе огонь откроют без предупреждения. — Спасибо, старшина. Я знаю. Мы постараемся не нарваться на неприятности. Прощай! И, обернувшись к нам, Владимиров крикнул: — Тимофей! Заводи! По коням! Дорога дальше пошла вполне приличная. Пески кончились. Полуторка резво катилась по ночной степи. Тусклый свет от единственной работающей фары дрожал на вытертых до мучной пыли колеях. Через несколько километров мы остановились возле такого же поста. Проверка прошла нормально, и мы отправились дальше. Минут через двадцать прошли еще один пост, переправились через дамбу, и въехали, наконец, в хутор Клетско-Почтовский, где располагался штаб 21-й армии. Владимиров был здесь не в первый раз, он указал водителю, где остановиться и, выпрыгнув из кабины, отдал команду: Мы приняли из кузова Иван Иваныча и Василия Лебедева и прошли в дом, в котором находилось высокое армейское начальство. Часовой, увидев незнакомых бойцов, попытался заградить нам дорогу, но Владимиров, шедший впереди, сообщил ему: — Кузьмин! Мы привезли задержанных, нам необходимо срочно встретиться с майором госбезопасности Хандошко. В этот момент отворилась дверь одного из помещений и навстречу нам, вышел военный, лет около сорока, брюнет с усами и двумя 'шпалами' на петлицах. На его кителе справа виднелся знак 'Заслуженный работник НКВД', а слева орден Красного знамени и медаль 'За отвагу'. Боевой, похоже, дядька. Это и был майор ГБ Хандошко. Едва взглянув на нас, он немедленно начал раздавать указания: — Этих двоих, — указал он на санитаров, — в соседний кабинет. Ими займется капитан Матвеев. Капитан Матвеев, угрюмый парень со шрамом на правой щеке, отворил дверь в одну из комнат и тут же, подтолкнув в кабинет санитаров, закрыл за собой дверь. — Никому не расходиться! Я сейчас. Лейтенант Тихонов остается за старшего. Доложусь начальству, а там будет видно, что дальше делать. Задержанных давайте сюда. Зиновьев, Шмаков, Калмыков — за мной! Приглядывайте за задержанными. Остальным — отдыхать! — А это, как я понимаю, разведчики из 300-й стрелковой дивизии? — спросил майор. — Уже не из 300-й, а из 124-й дивизии, Николай Потапович, — отвечал Владимиров. — Они первыми обнаружили вражескую разведгруппу и видели в лицо почти всех ее членов. — Они нам пока не понадобятся, пусть отдыхают, а нам с тобой нужно срочно переговорить, — распорядился Хандошко. Второй раз нам повторять не пришлось. Мы развернулись кругом, и вышли из здания. Тихонов, с лейтенантом-моряком, курили на крыльце. Пограничники расположились недалеко от машины, и тоже перекуривали негромко переговариваясь. Тимофей Калашников, дабы не отстать от своих случайных пассажиров, тоже сворачивал самокрутку, сидя на подножке кабины своего автомобиля. Я решил уточнить у него кое-какие подробности его биографии. Пока есть время. — Ты куда? — тронул меня за рукав Зиновьев. — Я сейчас. Мне с шофером надо поговорить. — Ладно. Только не пропадай никуда. Вдруг нас обратно отправят, собирай вас тогда по всему хутору. А кстати, где Шмаков?

* * *

Старший лейтенант Владимиров. Майор затянулся папиросой, посмотрел мне в глаза. Затем, перелистав какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе, тяжело вздохнул и сказал: — Плохо выглядишь. Когда спал в последний раз? — Вчера, товарищ майор. Кажется, вчера. Устал я, действительно, просто как собака, но огорчать начальника не хотелось. В самом деле, не буду же я ему говорить, что поспать, да и то, часа четыре всего, мне удалось только позавчера. — Сколько я тебя знаю, — ехидно прищурился Хандошко, — врать, до сих пор, ты так и не научился. Ладно. Бойцов своих разместил уже? Видно было, что и сам он, уже суток двое как не ложился, но держался молодцом. Курил только часто, прикуривая одну папиросу от другой. — Так я же сразу к вам. Не успел еще. Вы не волнуйтесь, — товарищ майор, — за старшего опергруппы, лейтенант Тихонов остался. Парень толковый. Отдых личного состава он организует. Но, прояснить наши дальнейшие действия не помешало бы. Люди устали. Хандошко согнал с лица приветливое выражение и, нахмурив брови, сообщил: — Что дальше делать, мы сейчас с тобой решим. Для начала, дай команду своим орлам ужинать и отдыхать. Да подожди ты, горячка, — зашумел он на меня, увидев, что я собираюсь немедленно выполнить его приказание. — Открой, вот, окошко, да позови, там, кого следует. Лейтенанта своего толкового. Скажи ему, чтобы нашел дежурного по штабу и, от моего имени, попросил выделить помещение для отдыха личного состава опергруппы. Много не обещаю, но часа три, максимум четыре, у них есть. Я отворил окно и, подозвав Тихонова, распорядился насчет кратковременного отдыха личного состава оперативной группы. Майор, тем временем, продолжал: — А мы тут, пока, потолкуем о том, какие меры необходимо дальше предпринять, по розыску этой неуловимой диверсионной группы. Что они именно диверсанты, я ни минуты не сомневаюсь. Об этом, в числе прочего, свидетельствует выловленная из болота радиостанция, и взрывчатка в вещмешках. Но, об этом, чуть позже. У меня тут, сам знаешь, и без них забот хватает. В это время в комнату, спросив разрешение, вошел стройный, подтянутый капитан, помощник начальника штаба армии по разведке и, бросив на меня короткий взгляд, доложил: — Товарищ майор, вы просили сообщать о всех изменениях в оперативной обстановке. Поступили новые данные о происшествиях, случившихся за последние трое суток. Для вас есть кое-что интересное. Вот, например. — По поступившим данным, в полосе ответственности нашей армии зафиксированы шесть выходов в эфир неизвестных радиостанций, по четырем удалось определить примерное место радиопередачи. С оставшимися двумя хуже дело обстоит — сигнал слабый, видимо батареи садятся. Хандошко курил и, казалось, не слушает доклад офицера, но когда тот замолчал, затушил папиросу в пепельнице и сказал: — Что еще? Капитан продолжал: — По информации, присланной из Сталинграда, участились случаи нападения на посты и контрольно-пропускные пункты пограничных частей по охране тыла фронта. А так же, попытки завладения автотранспортом в прифронтовых районах и в тылу. Вот, оперативная сводка штаба 2-го погранполка войск НКВД по охране тыла 62-й армии: — ' ... в 12.15 при остановке автомашины М-1, шофер не установлен, был обстрелян наряд КПП 12-й заставы, в районе Полевого Стана, неизвестными в военной форме из ППД, в результате чего ранен пограничник Михайлян Вартан Петрович. Автомашина скрылась в сторону Сталинграда. Ведется розыск подозреваемых в совершении обстрела. Территориальные отделы милиции проинформированы о данном инциденте'.

* * *

— Вот еще, любопытные факты, причем, практически у нас под носом сработано: '... 27.07.42г., около полудня, неизвестными в военной форме, совершено нападение на водителя, красноармейца Силантьева и сопровождавшего его, капитана Титова М.Ф.', — оба из 124-й сд, — уточнил ПНШ, — 'следовавших на станцию Себряково. Очевидно, с целью завладеть автомобилем марки ГАЗ АА. В результате, старший машины, лейтенант Титов был убит, а тяжелораненый Силантьев доставлен в полевой медсанбат 124-й стрелковой дивизии'... — Где это произошло? — встрепенулся майор. — Совсем недалеко отсюда, — уточнил помощник начальника штаба армии по разведке. — По прямой, километров двадцать, на юго-запад. Кстати, это, с большой долей вероятности, может быть разыскиваемая нами диверсионная группа. И он снова внимательно посмотрел на меня. Весьма возможно, что это именно те, кого мы ищем, но я заметил, помощник что-то не договаривает. Нужно выяснить все детали, относящиеся к этому дерзкому нападению. Может, действительно, удастся получить полезную для розыска информацию? Майор не выдержал и культурно посоветовал помощнику по разведке не тянуть кота за хвост, а доложить четко и в полном объеме обо всем, что известно по этому нападению. — Что у тебя за привычка, понимаешь, наводить тень на плетень! Шофер жив, говоришь? Как его состояние? — Без сознания он, товарищ майор. Сотрясение мозга, врач говорит травма тяжелая и придет ли в себя Силантьев, пока неизвестно. Что примечательно — у капитана Титова похищено личное оружие и документы. Весьма возможно, что по его документам в нашем тылу в ближайшее время постарается легализоваться агент Абвера. Поэтому, необходимо проинформировать об этом всех, кого следует. — Мы проинформируем. Немцы тоже не дураки, 'светиться' у нас в ближайшем тылу с такими документами. Хотя, — майор сделал паузу, явно что-то прикидывая, — если только один раз, и в случае, когда их очень подопрет. — Например, при подготовке или осуществлении того, что они задумали, — вставил я. — Ведь не загорать же они к нам прибыли. И взрывчатку несли с собой явно не рыбу глушить. — Это и так понятно, — отмахнулся от меня Хандошко. Но вот вопрос: взрывчатки у них теперь нет, так? И зачем было угонять грузовик, убивать сопровождающего, забирать у него документы? Зачем было обнаруживать себя, если они догадываются, что мы о них знаем и обязательно будем их усиленно разыскивать? — Тут как раз все ясно, товарищ майор, — поспешил вставить свое мнение ПНШ. — Знают, что их разыскивают. Идут буквально по пятам, (тут Хандошко поморщился как от зубной боли), и они решили оторваться, сбить погоню со следа. Машину бросят где-нибудь, теперь это улика. Неясно только одно — куда они теперь направятся? И тут, я спросил, сам не знаю зачем, скорее всего просто для порядка, чтобы уяснить всю картину происшествия: — А куда машина шла? — Я, кажется, говорил. На станцию Себряково, — невозмутимо сообщил ПНШ. — А что это нам дает? — Извините, не так выразился, — поспешил я исправить свою оплошность. — Куда они ехали, я прекрасно помню. А вот зачем? Есть об этом какие-то сведения? Капитан на мгновение задумался, и тут же, мельком взглянув на меня, сказал, обращаясь к Хандошко: — Товарищ майор, разрешите, я свяжусь с дивизией и уточню? — Давай, — почуяв что-то неладное, ответил начальник особого отдела, — только пулей! Как узнаешь, сразу докладывай! ПНШ выскочил из комнаты, по коридору прогромыхали его сапоги, хлопнула дверь и все стихло.

* * *

— Давай закусим, пока разведка нас не 'обрадовала', — предложил Хандошко. — Ты, небось, забыл, когда последний раз обедал по-человечески? Я сейчас распоряжусь, чтобы принесли чего-нибудь перекусить. Майор кликнул адъютанта, немолодого уже, русоволосого лейтенанта, и озадачил его насчет позднего ужина. Вскоре, расторопный сержант, которого прислал адъютант, притащил с кухни пару котелков с кашей, буханку ржаного хлеба и пару банок тушенки. Сам же адъютант, принес кипятка и, заварив чай, принялся мастерски быстро вскрывать банки и пластать крупными ломтями хлеб. — Извини, — развел руками Хандошко, — хоть и живем в сельской местности, но разносолов не держим, все у нас по-простому! Присаживайся и вперед. Ты на меня не смотри, я тут всегда от кухни недалеко, а тебя как волка — ноги кормят. Насчет нормального отдыха не обещаю, так хоть поешь, как следует. Два раза мне повторять не нужно. Действительно, когда еще придется подзаправиться? Но, перед едой, я спросил у сержанта, который не успел выйти: — Как там мои ребята? Накормили их? — Накормили, товарищ старший лейтенант. Все в полном порядке. Да вы не переживайте, они уже порубали и отдыхать устроились, кто где. Кто, в кузове машины лег, кто рядом с машиной, на свежем воздухе, а кто и в конюшне, на сеновале устроился. Вот, теперь моя душа спокойна за подчиненных, можно и самому поесть по-человечески. Выложив всю тушенку из своей банки в котелок, я принялся уничтожать еще теплую кашу. Майор, сидя напротив, с жалостью поглядывал на меня, как будто я с голодного края прибыл. Помешивая ложечкой чай, он думал о чем-то. С кашей я управился в два счета, и тоже занялся чаем. — О чем задумались, Николай Потапович? Хандошко отхлебнул чая и просветил меня о причинах своей задумчивости: — Обстановка тревожная. Не все части армии еще вышли в назначенные им места сосредоточения. 124-я подтягивается, хотя ей завтра уже наступать приказано. Немцы спешат поскорее разделаться с войсками 62-й армии, занять излучину Дона, чтобы обеспечить себе удобный плацдарм для наступления на Сталинград. Не слышал новости? Допрашивали недавно пленного, из 79-й пехотной дивизии, так он сначала хорохорился, а потом, когда понял, что можем его к стенке поставить, сразу изменил тон и массу интересных вещей нам поведал. Оказывается, командующий 6-й немецкой армии, некто генерал Паулюс, дал обещание самому фюреру, взять Сталинград к 25 июля, но немного не рассчитал силу сопротивления русских войск. Застряли они тут, еще проблемы у них с подвозом боеприпасов и топлива для автомобилей и танков. Так что, сроки у них срываются, чему и мы способствуем, по мере сил. Приказ фронта требует срочного нанесения контрудара по флангу рвущегося к Сталинграду противника, чтобы отвлечь на себя часть вражеских сил. А тут, у нас в тылу, черте что творится, весь тыловой район забит беженцами, МТС эвакуируют трактора, комбайны, имущество колхозное спасают. Скотину угоняют, хлеб увозят подальше от фронта, чтобы врагу не досталось ничего. А сколько на той стороне осталось неубранного хлеба, видел? Жгут, колхозники, хоть и сердце кровью обливается, а жгут своими руками плоды своего нелегкого труда. А что поделаешь, не оставлять же немцам? Хандошко тяжело вздохнул, прикурил папиросу и продолжил свою 'политинформацию': — Еще одна проблема у нас возникла, и решать ее нужно, как одну из первоочередных: в тылах армии скопилось множество разных, по составу, групп военнослужащих, после отступления откатившихся подальше от линии фронта. По лесам скрываются не только шайки дезертиров, а и откровенно уголовного элемента. Оживилось белогвардейское подполье, проводят контрреволюционную агитацию среди несознательных слоев населения. Наглым образом, понимаешь, ждут немцев! Распространяют панические слухи и активно готовятся поднять у нас в тылу восстание. Это нам очень сильно начинает мешать. Чтобы выявить весь контрреволюционно настроенный элемент, необходимо провести полную очистку армейских тылов. Командующий армии, в ближайшее время должен подписать приказ о создании, вместе с войсками по охране тыла фронта, мобильных групп, усиленных подразделениями, выведенными на отдых и формировку, для очистки лесных массивов по берегам реки Медведицы. — Товарищ майор, а каким боком это относится к разыскиваемой нами группе? — Может и относится, а может, и нет. Не узнаем, пока все не проверим досконально.

* * *

В дверь решительно постучали. — Входите! — разрешил Хандошко. Через порог шагнул младший лейтенант-морячок. Вскинув руку к пилотке, он произнес: — Товарищ майор! Разрешите обратиться к товарищу старшему лейтенанту? — Разрешаю, — ответил тот, и тут же, задал морячку встречный вопрос, — может я чем-нибудь смогу помочь? — Нет, товарищ майор, спасибо! Мы сами разберемся. Верно ведь, товарищ Владимиров? 'Началось, подумал я. Сейчас начнет напоминать, что я обещал его отпустить, как только он нас до штаба подкинет! И будет прав. Обещал — так изволь выполнить свое обещание'. Но, природная 'вредность характера', взяла свое, и я посмотрел на него, словно в первый раз видел: — Это вы о чем, товарищ младший лейтенант? Корчинский от подобной наглости, не мог сказать ни слова, и лишь набрав в рот воздуха, с величайшим недоумением смотрел поочередно, то на майора, то на меня. Наконец, он выдохнул и спросил, обращаясь ко мне: — Товарищ старший лейтенант, у вас совесть есть? Вам мама, в детстве, не говорила, что обманывать нехорошо? Вот это 'отбрил'! И улыбается, как ни в чем не бывало. Маму вспомнил. У всех людей в мире, когда-то была мама. У кого-то она и сейчас есть. Очень многие хорошие люди, через эту войну, лишились своих родных, самых близких и горячо любимых, в том числе и мам. Я свою маму не помнил. Детдомовский я. Но младшему лейтенанту об этом знать не обязательно. О чем это я? Ах, да. Машина. И этот лейтенант, который так торопится попасть в свою бригаду, может он уже успел потерять кого-то из своих близких, и ему просто не терпится свести счеты с убийцами, которые пришли на нашу землю, чтобы жечь, грабить и убивать. Интересно, за что его разжаловали? Какая, в принципе разница. Мне, почему-то, кажется, что он хороший солдат и человек хороший, хотя я вовсе не знаю его. Да пусть себе едет с миром! Майор ведь обещал предоставить нам транспорт, вот пусть теперь он выполняет свое обещание. Не пешком же, передвигаться опергруппе? Только я потянулся за папиросой, в коридоре, послышался какой-то шум, словно вихрь промчался. Дверь распахнулась, и влетел ПНШ. Задыхаясь от волнения, капитан прохрипел: — Товарищ майор госбезопасности! Беда!

* * *

— Товарищ майор госбезопасности! Беда! — Возьмите себя в руки, капитан. Успокойтесь и доложите по существу. Что произошло? ПНШ покосился на Корчинского, не решаясь докладывать при постороннем. Младший лейтенант сам понял, что он тут немного лишний и поэтому, не дожидаясь пока его 'попросят', дипломатично обратился к Хандошко: — Разрешите идти, товарищ майор? — Ступайте, — ответил начальник особого отдела армии, — только у меня к вам просьба — далеко не уходите. Подождите в коридоре, мы постараемся и ваш вопрос решить как можно быстрее. Лейтенант козырнул и вышел, а Хандошко вопросительно посмотрел на капитана, который никак не мог отдышаться: — Что случилось? — Плохи дела, товарищ майор! Вот, Владимиров правильно вопрос задал — 'Куда направлялась машина?'. Вернее, за чем ее на станцию посылали. Виноват. Я должен был с самого начала узнать об этом в 124-й дивизии. — Хватит тебе! Заладил — 'Беда! Виноват!'. Дело говори! — Я связался со штабом 124-й стрелковой дивизии. Комдива, полковника Белова, и начальника штаба, полковника Таварткиладзе, на месте не оказалось. Дивизии, как вы знаете, дан приказ наступать, поэтому командование на месте не сидит, занимается организацией наступления. Удалось переговорить с начальником оперативного отдела, майором Безуглым. Он узнал, у кого следует, и сообщил, что заместитель комбата 225-го отдельного саперного батальона капитан Титов, был командирован начальником инженерной службы дивизии майором Сенько на станцию Себряково... ПНШ запнулся и вытер тыльной стороной ладони пот со лба. — Дальше можешь не продолжать, — махнул рукой Хандошко, — и так все ясно! Я сразу понял, как только ты назвал его должность, за чем их послали на станцию. За взрывчаткой? — Так точно, товарищ майор! Я решил, все же, кое-что уточнить: — Николай Потапович! Разрешите, товарищ закончит доклад? Хотелось бы узнать некоторые детали... Хандошко, по натуре, был человеком спокойным, но когда выходил из себя, я знал — лучше его не задевать. Так же, мне было хорошо известно, что он быстро приходил нормальное состояние, когда понимал, что подчиненные тоже 'болеют за дело' и старался сообща с ними решать возникавшие проблемы. — Какие тебе еще нужны детали? — грозно воззрившись на меня, вопросил майор. — Тебе, наверное, не терпится узнать когда, где и что они взорвут? Так он тебе этого не скажет, хоть он и помощник начальника штаба армии по разведке. Я прав, капитан? ПНШ, временно потерявший дар речи, кивнул, и вытянулся перед начальником особого отдела армии, как будто это действительно была его вина. — Так какого же черта тебе еще не ясно? — пророкотал майор, и сурово сдвинув брови, смотрел на меня, ожидая ответа. — Во-первых, хотелось бы знать, что именно капитан Титов должен был получить на станции. И почему именно на станции? Разве армейские склады с саперным имуществом там располагаются? За чем, конкретно, его посылали? — А во-вторых? — стал понемногу 'остывать' майор. — А во-вторых, нужно немедленно сообщить в местный отдел НКВД в рабочем поселке Михайловка, оповестить их об этих 'саперах'. Если мы не успеем, а мы в любом случае не успеем прибыть на станцию раньше диверсантов, чтобы они постарались задержать их до нашего приезда. Это если они уже не получили со склада все, что им причиталось. — А если успели получить? — Если получили, тогда дело плохо. Хотя, если хорошенько подумать, то объектов подходящих для совершения диверсии не так уж и много. Можно с уверенностью утверждать, что такой объект один. — Ты полагаешь, они на мост нацелились? — Голову на отсечение не дам, но факты вещь упрямая. Других подходящих мест для подрыва, чтобы идти на такой риск у нас в тылу, я не вижу. И еще... — Что, есть и 'в-третьих'? — Вообще-то, не 'в-третьих'. Это должно было быть 'во-первых'. Товарищ капитан, — обратился я к ПНШ по разведке, — сведения по угнанной машине уже передали на контрольно-пропускные пункты? Капитан посмотрел на меня так, как будто я с Луны свалился. Затем перевел взгляд на майора: — Товарищ майор! Объясните вы ему, хотя, я думаю, он и так все прекрасно знает, что за связь, у нас начальник связи отвечает! — Что ты на меня напустился! — ядовито усмехнулся Хандошко. — Ишь, как разговорился! Я и без начальника связи тебе скажу, почему у нас связь работает с перебоями. ПНШ понял, что перегнул немного, и поспешил исправиться: — Виноват, товарищ майор госбезопасности! Капитан снова вонзил в меня негодующий взор: — Вы, товарищ старший лейтенант, потрудитесь обратиться к полковнику Самурину, вот пусть он вам и объясняет, почему у нас ни радио, ни проводная связь нормально не работают! — Ладно, успокойся ты, горячка! — махнул на него рукой Хандошко и повернулся ко мне. — Понимаешь, Владимиров, тут такое дело. Днем, во время авианалета, была повреждена радиостанция, так что по радио, связи пока у нас нет. Правда, начальник связи обещал, что к утру постараются исправить, но факт остается фактом — связаться по радио, мы пока ни с кем не можем. Немцы, как с цепи сорвались. Бомбят вдоль всей железной дороги — станции, эшелоны с войсками и боеприпасами, связь, опять же, выходит из строя из-за этих налетов. Порой на довольно продолжительное время. Да еще, видимо, кто-то специально пакостит, может даже такие вот 'саперы', за которыми мы охотимся. Не исключено, во всяком случае. Что можешь предложить, исходя из сложившейся ситуации? — Товарищ майор, если все обстоит так, как мы думаем, то моей группе необходимо срочно выдвигаться на станцию Себряково. В то же время, если есть связь со 124-й дивизией, постараться выяснить точно, где капитан Титов должен был получать взрывчатку. На станции, куда до сих пор продолжают прибывать составы с имуществом и тылы дивизии или, если саперное имущество успели разгрузить и вывезти со станции, то где конкретно находится склад, и кто несет его охрану. В общем, нужно узнать все подробно и как можно скорее. Как только исправят связь, постарайтесь проинформировать подразделения НКВД по охране железных дорог, чтобы усилили бдительность, в районе моста выставили дополнительные посты. А так же, сообщить в райотдел НКВД Михайловки и передать им данные: на угнанную машину, приметы диверсантов из имеющихся у нас описаний, и данные по документам капитана Титова. Сдается мне, что именно по ним они постараются получить взрывчатку на складе. Пусть подключают к этому делу общественность, поставят задачу местному истребительному батальону, если он имеется. Думаю, ночью склады охраняются, как и положено, и груз они смогут получить только утром. Мы можем прилично сократить наше от них отставание по времени. Только выдвигаться нужно немедленно. — Это все? — Есть еще один момент. Немаловажный. — Какой? — прищурившись от папиросного дыма, спросил меня Хандошко. — Транспорт. Нам срочно нужна машина. — Машина? — удивился начальник особого отдела. — Только и всего? Я-то думал, что-то действительно важное. Будет тебе машина! Ступай, поднимай свое войско, а транспорт мы тебе организуем. Я поблагодарил майора за ужин, простился и, закрывая дверь, уловил краем уха, как Хандошко сказал капитану: — Там, где-то, в коридоре лейтенант без дела болтается. Давай-ка его сюда! М-да! С транспортом, похоже, дела еще хуже чем со связью. Корчинский хотел было разузнать у меня о своей дальнейшей судьбе, но я, разводя руки в стороны, пожал плечами, мол, сам ничего не ведаю, ничем помочь не могу. И в этот самый момент его позвал капитан, приглашая в комнату. Спустившись с крыльца, я сразу же отдал команду подошедшему Тихонову, чтобы собирал и строил бойцов, а сам закурил и случайно услышал голос майора через неплотно затворенное окно. Как я и предполагал, Хандошко 'обрабатывал' лейтенанта Корчинского. — Вот видишь, — почти ласково, взывал он к сознательности морячка, — какая обстановка тяжелая на фронте сложилась. С техникой у нас сейчас неважно, поэтому должен понимать, не для себя ведь прошу. Хотя, — повысил голос майор, и в голосе зазвучали стальные нотки, — могу и приказать, а это, уже другой разговор у нас пойдет. Лейтенант что-то отвечал, но без особого энтузиазма. На что майор ему терпеливо объяснял: — Сам же, получается, в полковой разведке взводом командовал, должен соображать. Я тебе, можно сказать, ответственное дело поручаю, а ты заладил: 'комбриг, комбриг'! Что, если враги мост подорвут? Соображаешь, какие последствия могут быть? Прервется сообщение со Сталинградом, ни войска не перебросить, ни боеприпасы. Это как понимать? А ты говоришь! Корчинский снова что-то сказал в ответ. Что, мол, он-то все понимает, но и его понять должны. Этак, чего доброго, его, вместе с шофером, в своей части в дезертиры уже записали. А по нынешним временам с дезертирами разговор короткий — могут ведь перед строем вывести и шлепнуть, к чертовой матери! Вы, простите меня, товарищ майор, но, если уж конфискуете автомобиль, извольте выдать нам документ. Удостоверяющий, что мы, с красноармейцем Калашниковым, не просто так в тылу прохлаждаемся, а состоим, пусть и временно, в вашем распоряжении. И, если можно, все-таки сообщите моему командованию, где и почему я нахожусь. — Оформим мы тебе бумагу, — обрадованно 'загудел' Хандошко, — все в лучшем виде сделаем, и даже печать поставим! Ты только ребят моих подкинь до станции Себряково, ну и там, покатай их по поселку, куда скажут. Сутки! Максимум двое! И можешь быть свободен. Обратно, они на попутных доберутся. Обычно по ночам, пока немецкая авиация не досаждает, движение здесь по дорогам приличное. А тут, как на зло, связи нет, и ни одной машины. Просто безвыходная ситуация, выручай, лейтенант! Ну что, по рукам? — По рукам, — согласился Корчинский, — только, товарищ майор, документ нам все-таки выдайте. — Ну, ты и нахал! — довольный, тем, что сравнительно быстро удалось убедить лейтенанта, сказал Хандошко. — Будет тебе документ! Пойдем к начальнику штаба.