Девушка сейчас выглядела не многим лучше. Растрёпанная, измазанная в земле и траве с опухшим лицом и разодранным в кровь пальцем, она являла собой зрелище настолько жалкое, что захотела притвориться мёртвой или спрятаться в коврах, чтобы её перевозили незаметно для окружающих.
— Доброе утро, — крикнул сверху Ерош.
Оставление родного дома, а может, и вчерашние попытки защиты сестры произвели на поведение парня благостное воздействие. Он стал значительно разговорчивее и не в пример приветливее, нежели в окружении родных и близких, пренебрегающих его скромной персоной.
— Ты хоть немного поспала? — улыбнулся парень с такой заботой и мягким покровительством, что девушка мимо воли оттаяла сердцем и не стала отчитывать его за вчерашнее поведение.
— Спасибо. Надеюсь, тебя ничего не потревожило ночью.
— Нисколько. Только никак не могу разобрать, что на мне написано и уговорить твою надзирательницу дать переписать.
Слово "надзирательница" настолько органично накладывалось на образ прекрасной и одновременно пугающей телохранительницы, что Каринка удивилась, как раньше не замечала этого. Сама надзирательница куда-то исчезла, и, девушка могла поручиться, после умывания сопровождала Рокирха, переложив бдения о подозрительной ведьме на своего напарника.
Лагерь сворачивался и перепись, к превеликому огорчению едва вошедшего во вкус Ероша, пришлось оставить. Парень долго сокрушался, помогая сестре умыться и сложить вещи. Каринаррии ничего не оставалось, как только заверить двоюродного брата в том, что продиктует ему оставшиеся письмена и не будет мешать самостоятельно расшифровывать всё послание. За это воодушевлённый Ерош приволок ей добытую в неравном бою двойную порцию завтрака и чей-то походный плащ, поскольку то, во что после этой ночи превратилось платье Энали, не подобало называть одеждой. Без гребней с причёской пришлось возиться куда дольше, в итоге чего девушке пришлось заключить, что образовавшийся пук может быть разобран только с помощью ножниц и долгих уговоров.
На этот раз в карету её сопровождали с каким-то благоговейным молчанием. Воины не были впечатлены её выдающимися внешними данными или знатными талантами, тем более их не впечатлил изъятый предусмотрительным Нлуем клинок и наскоро перевязанная рука. На лицах мужчин отражался скорее трепет перед тем образом, что услужливо обрисовала им бурная фантазия и впитанные с детства сказки. По всем показателям Каринаррия смахивала на злобную фею, что повелевает стихиями, убивает взглядом, не поддаётся на приворотные зелья и пьёт кровь младенцев к завтраку. Во всяком случае, так казалось самой девушке, а что думали её сопровождающие, оставалось ужасной тайной для смущённой Каринки. В большинстве своём мужчины остались достаточно равнодушны к её персоне и особого неприятия не испытывали, скорее немного осуждали за мягкосердечие к назойливому колдуну (их вчера порядком огорчила остановка драки) и в тайне надеялись, что девушке удастся придумать способ убийства посерьёзнее удушения.
Девушка, изнывая от поднимающейся жары в своём плаще, разместилась поближе к окну и настояла на том, чтобы рядом с ней ехал Ерош. И телохранители, и простые воины были против такого самоуправства и хотели если не оставить маленького паршивца прямо здесь в лесу, то подключить к общественно полезной работе по кухне или уходу за лошадьми. Но Каринаррия распорядилась (по-другому тон, которым прозвучала просьба о присутствии двоюродного брата, нельзя было расценить) по-своему, и юный Чертакдич выполнял сразу две роли: запыхавшись и перегружая непривычный к таким объёмам знаний мозг, пытался молча расшифровывать древний язык по своему неуверенному знанию древних рун и одновременно служил подушкой для совершенно расслабившейся после сытного завтрака и бессонной ночи девушки. От болтовни вездесущего голоса, что пропустил ночную встречу по неизвестным причинам и теперь пытался наверстать упущенное, она просто отмахнулась. Каринку перехватили за руку и для надёжности ещё придерживали какое-то время.
Как ни парадоксально, но жара проявила прекрасное действие на сон, и Каринаррия не ощущала ни тряски кареты, ни душащего ворота платья, ни душного, обволакивающего дыхания солнцепёка, ни посторонних шумов от объявленного привала. Ею был напрочь проигнорирован обед, поскольку разбудить ведунью не удалось даже Владомиру, после чего девушке просто оставили полюбившуюся рубашку Ероша, в которую она влепилась ручками, а сам Чертакдич пошёл есть к остальным в одних штанах. Каринаррия Корсач, наконец, спала без снов и пыталась просто насладиться минутами покоя. Неожиданно её внимание привлекла суета где-то в маленьком и очень уютном уголке сознания. Девушка с лёгким удивлением прислушалась к себе и ощутила, как тяжело и вальяжно стекается под густыми потоками завивающего воздуха, как медленно холодеет и звенит в нетерпении.
Каринка резко поднялась и открыла глаза без капли былой сонливости, заставив телохранителей вздрогнуть. Ту, что Нлуй называл Феррбеной, нервно передёрнуло, словно из милой поздравительной коробки, преподнесённой ко дню совершеннолетия, на неё выпрыгнула большая пучеглазая жаба. Правду, практически в тот же момент лицо внучки советника вурлоков приобрело обычное выражение, но одного мига Каринке хватило, чтобы окончательно удостовериться в тщетности надежд на эту особу при опасности для жизни. Второй телохранитель спешно отбросил за себя стопку меток и принял сурово-сосредоточенное выражение лица. С той же сноровкой Ерош сел на оставшиеся, напрочь сминая задом веер расклада и прикрывая стопкой листов сокровищницу и выбитые костяшки. Каринаррия впрочем их трудов не оценила.
— Каринари, я здесь... — залепетал застигнутый врасплох за недостойными несовершеннолетних азартными играми Ерош начал спешно копаться в стопке записей, обличая себя ещё больше, но втайне надеясь, что двоюродная сестра не донесёт о его времяпрепровождении в походе главе рода.
— Прошу прощения, Ларс, — Каринка слегка улыбнулась, чем вызвала особые подозрения у присутствующих. — У Вас хорошее здоровье?
— Вполне, — мужчина отвечал осторожно, явно опасаясь, что ему предложат поучаствовать в каком-либо сомнительном ритуале.
— Вам не сложно будет уступить своё место в карете другому человеку?
— Я не имею на это права.
Каринаррия тяжело вздохнула, но спорить с телохранителем не стала, памятуя, что он по совместительству ещё и Наследник, а значит, не слишком привык подчиняться или выслушивать возражения. Вместо этого девушка опасно свесилась через окно в дверце кареты и попросила ближайшего гроллина пригласить сюда предводителя вурлоков. Рокирх явился поразительно быстро, словно действительно ожидал этого приглашения, специально отираясь возле кареты, или, что более правдоподобно, но менее приятно просто ехал поблизости.
Места было немного, поэтому Рокирх благоразумно оттеснил в сторону достаточно худосочного Ероша и присел напротив Ларсареца, чем немало удивил девушку. Ей до сего появления казалось, что для того, чтобы перебраться из седла в карету, необходимо сначала остановиться, а не напрямую из стремян заходить, отдавая при этом дань уважения присутствующим дамам лёгким полупоклоном. Наследник тоже оценил ловкость конкурента, хоть и не пришёл в восторг подобно присутствующим представительницам прекрасного пола. Если Каринка ещё просто мысленно восхитилась, не позволяя себе лишних эмоций, то Феррбена едва не рассыпалась в комплиментах, что было крайне неуместно. Ерош же вообще забыл, как нужно дышать, и так и остался немного неловкой статуей между сестрой и Рокирхом. Основная неловкость заключалась в том, что с лёгкого движения вурлока все метки оказались под пареньком, а места для манёвров не осталось совсем.
— Вы хотели поговорить со мной? — вкрадчиво поинтересовался Рокирх.
Каринаррия не могла видеть его лица, которое, скорее всего, оставалось бесстрастным, но почувствовала предательские взволнованные нотки в голосе. Мужчина будто странным образом радовался и при этом страшился, что девушка заденет тему приворотных зелий. Эта неловкость и совершенно не присущая ему неуверенность почти умилили девушку, однако не изменили общего отношения.
— Нет, — лаконично ответила Каринка, вызвав недоумение во всех кроме адресата, Ерош едва не окаменел от подобного заявления.
— В таком случае, зачем Вам понадобилось моё присутствие здесь? — интонации в голосе наследника вурлоков изменились, но так тонко, что уловить их могли разве что самые прожжённые политиканы.
— Ваше присутствие здесь необходимо не мне, а Вам, чтобы не пришлось прервать график в связи с необходимостью длительного лечения, если за последние три года состояние Вашего здоровья разительно не изменилось.
Последнее заявление настолько возмутило красивую вурлачку, что женщина, не сдержав эмоций, издала из себя совершенно непереводимый звук, напоминающий утку, крайне удивлённую собственным удушением. Ерош не удержался и всё-таки сел всем весом на кучку меток, что придало его лицу вид глубочайшей печали, а всей ситуации трагизма. Рокирх не оценил речи девушки и собрался было опять вернуться в стремя. Только девушка вскинула ручку, демонстрируя три пальца, один из которых покрывала кривая неумелая повязка. Вурлок остановился и соблаговолил повернуть к ней голову. Каринка сама не до конца понимала, что делает, но точно не желала вдаваться в длительные объяснения перед малоприятной личностью предводителя вурлоков. Она медленно согнула один палец, другой,... третий из-за повязки сгибаться отказался. Присутствующие заинтересованно, хотя никто, кроме Ларсареца, это не проявил, уставились на попытки сгибания неподатливой конечности. Палец на уступки идти не собирался. Каринке сделалось обидно за собственный организм до глубины души, но вся торжественность момента сошла на нет. Рокирх громко выдохнул и взялся за ручку дверцы. В этот миг над головой пронзительно грохнуло, и с абсолютно безоблачного неба сплошной стеной полился холодный осенний дождь, затемняя небеса медленно чернеющим, набрякающим пятном спустившейся из неоткуда тучи. Рокирх всё также бесстрастно закрыл дверь и сел на своё место, не желая выдавать удивления.
— А-а-а! — завопил сунувшийся было в окно Владомир, он не обладал грацией вурлоков, но для своего шкурного интереса готов был и не на такие жертвы. — Корсач, чё ты творишь?
Венценосные особы проявили поразительное единодушие, что намекало на таинственные узы голубых кровей, воспеваемые в легендах; они синхронно, как отражении друг друга, вскинули руки и без особых церемоний выпихнули претендента на лишнее место в карете под проливной дождь. Воины снаружи шумно пытались прикрыться плащами, перестроиться и занять свободное место в повозках. Животные испуганно ржали и отказывались работать в аномальных погодных условиях.
— С Вами всё в порядке, Ваша светлость? — заглянул в карету уже промокший до нитки Нлуй и жадно обшарил пространство в поисках свободного места, по выражению его лица Каринка поняла, что лишней посчитали именно её с Ерошем.
— Да. — сухо и раздражённо ответил высокопоставленный вурлок, которого очевидно совершенно достала подобная повышенная забота советника. — Займитесь укреплением повозки с продовольствием. Проконтролируйте, чтобы все воины получили заговорённые накидки, а не только мои соплеменики, и ...
Рокирх перевёл свой цепкий взгляд на застывшего в неудобной позе парня, заставив того побледнеть.
— ...закройте штору, чтобы не дуло: ребёнка просквозит.
Нлуй и Ерош обиделись и отвернулись. Советник, впрочем, не забыл закрыть за собой дверцу, а парень полез вытаскивать из образовавшейся горы хлама свою изуродованную жизнью рубашку.
— Погода что, с ума сошла? — вполголоса поинтересовался он у самого себя, пытаясь пристроиться поудобнее.
— Скорее всего, — подтвердила его опасения Каринка и вопреки нормам приличия подтянула к подбородку коленки, стараясь закутаться как можно компактнее: дождь постепенно редел, обращаясь крупными снежинками.
Лёгкий снежок, вызывавший лишь удивлённые возгласы и восхищённые вздохи (летел он по совершенно невообразимой траектории и ложился на землю белыми легчайшими сталагмитами), быстро сменился яростной метелью с воем и сумасшедшими порывами ветра. Каринка могла разобрать лишь жалостливое ржание лошадей и пронзительный скрип не готового к зимнему сезону средства передвижения. Стенки поминутно вздрагивали под ударами плотных снежных комьев. Вырванные вместе с удерживающими прутьями занавеси бесцветными тряпками покрывали попавшего под удар Чертакдича. Единая белая масса, пробившаяся в проёмы, залепляла лицо. Посвисты урагана сменялись длинным зловещим шипением неизвестных и полных злобы духов, пленённых разгулом стихии. Их стоны и вопли изредка заглушались хриплыми от ужаса словами молитвы, доносящимися откуда-то со дна кареты, куда рухнул приставший паренёк при первом же ударе метели, да так и остался заснеженным, бормочущим ковриком. Невнятным и оттого более торжественным и надёжным мольбам неожиданно уверовавшего выходца из семейства отъявленных атеистов, значительно тише и оттого менее хрипло вторил Наследник, лишившийся надежды выбраться наружу и успокоить мечущихся по всей дороге лошадей. Рокирх при всей своей верности долгу и самоотверженности выйти даже не пытался: Феррбена повисла на нём неподъёмным грузом, защищая не слишком простудоустойчивого правителя от порывов ветра и заодно крайне гармонично растекаясь по его телу в совершенно непристойной позе. Вурлок скрипел зубами, едва удерживая обоих от падения на истово молящегося подростка. Каринку ничего не удерживало, поэтому девушка так остервенело вжалась в свой достаточно сухой угол, что о наличии там живого человека могла свидетельствовать только редкая икота, исходящая от бесформенного комка ткани.
Ураган длился не более часа, томительного, изматывающего, растягивающегося бессмысленной и сумасшедшей вечностью. За это время Наследник перестал молиться, пытаться спасать оставшихся снаружи и просто развалившись на своём сидении закрыл глаза и принялся ждать лучших времён. Ерош, перебрав в памяти все известные молитвы и дойдя до заговоров от прыщей, принялся из последних сил горланить какие-то народные песни, распространённые во втором кольце Браграна. Ему заложенным носом аккомпанировал Рокирх, пытаясь высвободившейся рукой поддерживать в воздухе узкую полоску пламени, растапливающую снежные заносы. Феррбена в концерте не участвовала, продолжая самоотверженно защищать правителя и по большей части крутясь под руками. Притихшая и словно досрочно скончавшаяся, Каринаррия занимала себя, безусловно, менее показательными, но более сложными вещами. Разорванная и мечущаяся тысячью осколками она носилась в потоках обезумевшего ветра, стараясь впитать его ярость от вмешательств в законы природы. В его воплях было отчаянье и гнев на крохкие слюдяные дорожки, поглотившие в пасти провала небытия далёкие западные горы, где он обитал в эту пору года. Девушка искренне кричала вместе с ним траурные плачи по почившим навеки каменным гигантам, лишь изредка прерывая свои вопли, чтобы как можно тише обогнуть повозку или сбившихся гурьбой лошадей.
