Обещай мне вернуться

Подружка фыркнула.

— Были бы отравленные — он бы специально целую баночку на видное место выставил, мол, кушайте, гости дорогие. А они рассыпанные. Я вчера уже ела — видишь, живая до сих пор. И ничего не болело. Бери, не бойся.

Майка тоже стала шарить среди пластов штукатурки и осколков битого кирпича. Нашла конфетку. Потом еще кругленький леденец в красной бумажке. Развернула, полюбовалась. Леденец был желтый, прозрачный, а внутри — розовый цветочек. Сунула в рот. Лимонный.

— Вкушная? — с набитым ртом прошепелявила Настеныш.

— Ага.

— И у меня тоже вкушная. Ш начала войны конфет не ела. Жавтра опять пойдем.

— Ох, бедный цыпленок! — только и смог сказать Женя, выслушав Майкин рассказ. — Будут тебе конфеты. И платьице будет.

Он бросил взгляд на часы и спохватился.

— Чёрт, чуть не забыл! Представляешь, цыпленок, чудеса какие! Валерка нашелся! Живой-здоровый! Помнишь, я тебе рассказывал?

— Это который тебя в летчики определил, а потом пропал — с задания не вернулся? Помню!

— Нашелся! Тут, рядышком!

— В соседнем полку? Да?

Женя чуть замялся.

— Да, в соседнем... Договорились встретиться. Айда, познакомлю!

И он потащил Майку в разрушенную часть парка.

Тропинки, перепаханные танковыми гусеницами, обломки фонтанов, битый камень под ногами, кое-где поваленные деревья. У полуобвалившейся стены какого-то здания стоял огромный человек в застиранной гимнастерке. "Это что, и есть Валерка? Ну, медве-е-едь! — подумала Майка, разглядывая его. — Ой, а лапищи-то, лапищи какие! Да в одну его три моих поместится! Илья Муромец прямо! Вот кем фрицев надо пугать! Небось разбегутся, едва завидят!"

Сколько лет, так сразу и не скажешь — седина на висках, резкие складки у губ, потухший взгляд, все тридцать дашь, если не больше. Но Женька как-то упоминал, что приятель старше всего на три года... Значит, двадцать три. Кто ж его так?..

"Вроде ж Валерка — тоже летчик... Тогда почему форма рядового пехоты? И наград ни одной.... Ничего не понимаю!"

— Ну...Здорово, Валерка, — слегка натянуто проговорил Женька.

— Здорово, коль не шутишь! Табачком не богат?

Женя похлопал себя по карманам.

— Держи.

Он высыпал в подставленные заскорузлые ладони десяток папирос.

— Ну, спасибо, — Валерка с удовольствием затянулся, неловко задел плечом стену и тихо чертыхнулся.

Майка немедленно сделала охотничью стойку.

— Что с рукой?

— Да ну, чепуха... — проворчал новый знакомый.

— Точно чепуха? С чепухи так не ругаются.

— Да так, вязали дурака одного. Эсэсовца недобитого. Из-за угла кинулся, сволочь.

Женька охнул:

— Это где же? Неужели еще остались?

— А чего бы им не быть. Теперь долго изо всех щелей будет всякая погань лезть. В развалинах на том конце города. Дня три как. Метил в спину, да я его успел засечь, развернулся — промазал он, по руке финкой чиркнул. Ну, не финкой, а этим своим "аллес фюр Дойчланд". Во — гляди-ка, трофей, — И Валерка вытащил из-за голенища длинный нож в черных, отделанных металлом ножнах, с заметным сколом на рукояти.

— Свастику с ручки сбил — и порядок. В руке лежит удобно. И колбасу нарезать, и тушенку открыть, и фрица пощекотать, если надо.

— Ты в санроте был? Что сказали? — продолжала гнуть свое Майка.

— Да чего я там забыл! Замотал, не кровит — и ладно. Всю жизнь заживало как на собаке, и в этот раз пронесет. Резаные легко заживают, это ж тебе не пуля, да и в первый раз, что ли...

— Что-то мне твой вид не нравится. Ну-ка, нагнись.

Майка коснулась его небритой щеки.

— Э-э-э, да тут тридцать семь верных! Даже тридцать семь и три. Без градусника скажу.

— Где — тридцать семь? — усмехнулся тот. — Вон там? — Он ткнул пальцем с черным ногтем во фляжку, висевшую у Жени на поясе. — Тридцать семь — это мало! Должно быть сорок... Верно, земляк?

— Во фляге, может быть, и сорок, — строго проговорила девушка. — А у тебя — тридцать семь.

— Ну и что? — Валерка докурил, затоптал окурок. — С такой температурой даже в мирное время бюлютня не давали...

— А между прочим, самая паршивая температура, — авторитетно разъяснила Майка. — Сегодня чепуха, а завтра сепсис по полной программе!

— Да ладно, с чего ему взяться, я же того фрица не в болоте ловил. Я живучий.

Майка беспомощно глянула на Женю: ну не драться же с таким медведем!

— Валер, цып... Майя дело говорит, — примирительно заметил тот. — Ты ее слушай, не брыкайся.

— Ладно уж, уболтали, черти. Женька, учти, только ради тебя, — Валерка осторожно снял гимнастерку. — Действуйте, товарищ профессор...

— Ой-ей-ей! — Майка схватилась за голову. — Да что ж это такое! У нас в госпитале половые тряпки и то чище! И забинтовано по-дурацки! Давай переделаю.

Она бережно ощупала повязку, прикидывая масштаб бедствия.

"Присохла... Нехорошо...Отмочить бы — но тогда на промывание перекиси не хватит. Придется дергать".

Подошла к Жене, молча стоявшему рядом.

— У тебя там во фляжке что?

— Спирт. Трофейный.

Майка сложила ладони ковшиком.

— Полей-ка!

И тихо добавила, так, чтобы слышал один Женя:

— Заговори ему зубы.

— Эх, сколько добра пропадает! — сокрушался Валерка, наблюдая, как Майка тщательно протирает руки спиртом.

— Ничего, на твою долю хватит, — усмехнулся Женька, передавая ему фляжку. — Там еще много!

— Правильно, сто грамм внутрь — лучше всякого наркоза, — храбро одобрила Майка.

— Эх, а как мы в баронском замке винный погребок нашли! — с фальшивой бодростью заговорил Женя. — Какой там был коньяк! Сказка! Барон так драпал, что даже свою коллекцию вин не прихватил!

Майка размотала повязку и резко дернула последние присохшие витки. "Больно же, а виду не показывает! То-то зрачки во всю радужку расплылись!"

— А может, он специально, — хмыкнул Валерка. — Думал диверсию устроить...

— Ну и дурак, — пожал плечами Женя. — Во хмелю мы еще злее!

— Это точно! Как врежем, так и полетят фрицы к... — Говоров покосился на Майку и смягчил ругательство: — К чёртовой бабушке.

— Ну вот, уже почти всё, — таким же мягким и спокойным тоном сестра разговаривала с ранеными в госпитале. — Последний раз промою — и будем бинтовать.

— Да ладно, стрекоза, не скачи, — буркнул богатырь. — Охота мне с каждой царапиной по врачам бегать! Вам, медикам, только попадись! Залечите до смерти!

— Ага, а как прихватит — сразу: "доктор, спасите!" — поддела Майка, ловко накладывая повязку. — Как сто грамм внутрь — это всегда пожалуйста, а те же сто грамм снаружи для дезинфекции — так вас нет.

— Еще чего, ценный продукт переводить!

— Вот-вот! — девушка обрезала концы бинта. — Всё, гуляй, герой. Послезавтра снова приходи — сменю повязку.

-Да ладно, и так сойдет!

-Нет-нет, — настаивала Майка. — Обязательно надо сменить. И посмотреть, как заживает, а то мало ли что!

— Мало ли — что? — криво ухмыльнулся Валерка. — Всё, что могло, уже случилось.

Женя закусил губу и отвернулся.

— Так ты приходи! — велела Майка. — Непременно приходи, слышишь? Если не придешь...

— То что? — снисходительно глянул он.

— Уши надеру! Чтоб явился как штык!

— Слушаюсь, товарищ сержант медицинской службы! — дурашливо откозырял пехотинец и добавил уже нормальным голосом:

— Ребят, шли бы вы, а? Тут из-за каждого угла что угодно вылезти может. От фрица до танка. Спасибо, землячок. И красавице твоей спасибо. Пора мне.

Он бесшумно скрылся среди деревьев.

"Да он же штрафник! — внезапно сообразила Майка. — Теперь понятно, почему пехота и почему наград нет".

— Пойдем, цыпленок, — обнял ее Женька. — Провожу.

"Да за что ж его в штрафбат?! — продолжала размышлять Майка. — Неплохой вроде парень... Грубоватый, но добрый. Сколько я таких перевидала? Может, за пьянку? Вон, спирт как воду хлещет! Небось начальству на глаза пьяным попался — вот и загремел под горячую руку. Эх, обормот!"

— Доктор Зорич "не подходит по профилю"

Женя проводил Майку до общежития и пообещал приехать через два дня. Шагая по коридору, девушка размышляла: "На всех гостинцев всё равно не хватит. С кем же поделиться? С Настенышем, с Дашкой. И с Митькой. Да, так будет лучше всего".

Майка тишком вызвала из комнаты Настеныша и вручила ей шоколадку с печеньем.

— На вот, лопай. А девчонкам тушенку отдай. Митька у себя, не знаешь?

Настеныш откусила шоколадку, пососала, как конфету, проглотила и затараторила:

— Ой, Май, тут такое было! Такое было! Ты всё пропустила! У нас Наташку забрали! И Дмит-Ёсича забрать хотели!

— Что-о-о?! Это куда еще?

— В госпиталь для пленных фрицев!

— Какой идиот это придумал?!

— Не знаю. А только он туда не пошел. Оставили его. Май, ты ж к нему сейчас? Спроси, как дело было!

— Ладно, спрошу! — кивнула Майка. Ей и самой до жути было любопытно, что ж там у Мити стряслось.

Дверь была закрыта. Майка слегка удивилась — друг никогда не запирался — и требовательно постучала.

— Мить! Эй! Ты там что — заснул, что ли?

Ответили ей не сразу.

— Да, Майя, или шо вы таки имеете мине сказать? — донесся из-за двери знакомый голос.

Девушка помедлила, соображая, как правильно построить фразу.

— Я имею не сказать. Я имею пожрать! — весело выкрикнула она. — Открывай давай!

Ей пришлось еще немного подождать. Наконец в дверях, приглаживая пятерней волосы, появился взъерошенный, смущенный Митька. За его спиной на табуретке сидела Даша — строгая и невозмутимая, как обычно.

Майка вспыхнула и попятилась. Ей захотелось провалиться сквозь землю. "Ой! Кажется, я им здорово помешала! А интересно, они уже... Ой, что-то у меня совсем Клавкины мысли лезут..."

Улизнуть не дал сам Митя — схватил за рукав и втянул внутрь. А Дашка, похоже, даже обрадовалась.

— А, кудлатка! Заходи, заходи! Сейчас чайку согреем! — захлопотала она.

Майка, не поднимая глаз, выложила на тумбочку все свои гостинцы.

— А у меня вот что есть!

— Ух ты! — весело воскликнул Митя. — Печенье, какао, ветчина! Богато живешь, Майя!

— Это не я, это Женька меня балует.

— Таки вас можно поздравить? На свадьбу позовете? — поинтересовался Митя.

— Позовем, — улыбнулась она.

— Ну, за вас? — Митя достал флакон медицинского спирта, разлил по стаканам. — Нет-нет, Дарья свет Алексевна... Я знаю, что вы и так можете. Но лучше разбавим. Май, тебе сколько? Смотри сама.

— Дитям не наливать! — по привычке сказала Даша.

Майка оскорбленно фыркнула:

— Я уже большая! Мне можно!

Даша ахнула с наигранным возмущением.

— Вот молодежь пошла! Вы только гляньте, Дмитрий Иосифович! Большая, тоже мне! Смотри у меня!

Выпили. Майка раскраснелась и почти позабыла о своем смущении.

— Мить, а расскажи, как тебя сегодня чуть к фрицам не забрали!

— Уже разболтали?! — весело удивился Митя. — От ведь сороки! Ничего от вас не скроешь!

— Девчата скоро лопнут от любопытства. Мить, ну расскажи, интересно же!

— Ладно. Слушай сюда. Сегодня, значит, приезжает до нашего майора другой майор, начальник госпиталя для военнопленных. И список предъявляет: бекицер, ну-ка бистренько отдавайте мине Наталью Иванникову и Дмитрия Зорича. До зарезу треба.

— А наш чего?

— А наш ему: "О! Тогда, спрашивается, вопрос: ви таки видали того Зорича?"

— А тот?

— А тот: "Шо ви с-под меня хочете? Мене до лампочки, абы он у мене в списке!"

— А наш?!

— А наш: "Я его вызову, чтоб вы знали, кто такой есть этот самый Зорич!" И тут же за телефон — а подать мне сюда Зорича!

Ну, нарисовался я в кабинете, а он мене и говорит: "Вот, так и так, товарищ Зорич. Хотят вас в немецкий госпиталь перевести — военнопленных лечить". А тот шибздик сидит — в бумаги уткнулся. Ну, тут я ему и сказанул: "Шо такое? Мине? До вас перевести? Ви таки делаете мине смешно. Извиняюсь, но я немножечко не подхожу вашему госпиталю по профилю". Вот по этому профилю, разумеется, — Митя постучал пальцем по своему характерному семитскому носу. — Тот глянул: "Ах ты, чёрт!"

— Вот по этому профилю! — в восторге повторила Майка. — Ловко ты его!

Митя рассмеялся:

— От когда я живу, я не слышал такого идиотства! Ну и как вам это нравится? Меня, стопроцентного еврея, — и фрицев лечить! Да они ж все со злости передохнут! Вышла у меня как-то с одним фрицем история...

И Митя коротко рассказал о своих давних приключениях, опустив массу забористых выражений, которые при женщинах стыдятся произносить даже на войне.

Тогда товарища доктора попросили помочь разведчики:

- "Языка" поймали, в штаб ведем. Нельзя ли его как-то слегка заштопать? Шкурку мы ему малость попортили, когда вязали, больно рыпался, черт мордастый. Да вы не бойтесь, товарищ доктор, сейчас-то он смирный, у нас не забалуешь.

Митя с сомнением покосился на угрюмо смотрящего исподлобья фрица в заляпанном кителе: тот был чуть не вдвое его шире. Потом махнул рукой:

- Ладно, давайте в вагон - погрузка к вечеру, пустые мы пока.

Разведчики втолкнули пленного вверх по ступенькам в вагон и поднялись сами, помялись слегка на пороге от непривычной белизны и чистоты, вошли.

- Сюда его давайте, к столу, - распорядился Митя, спешно моя руки. - Не удерет?

- Да куды ему, товарищ военврач! Всё, попался, голубчик.

- Чем вы его?

- А финкой пощекотали.

Митя кивнул и уже по-немецки пояснил пленному:

- Jetzt helft man Ihnen. Bleiben Sie bitte ruhig, oder kann ich nicht arbeiten. (Сейчас вам окажут помощь. Попрошу вести себя спокойно, иначе я не смогу работать).

Тот скосил глаза на свой китель в подсохших бурых пятнах и порванный рукав и промолчал.

- Развяжите его, - велел Митя разведчикам.

Несмотря на все свои опасения, такого оборота дела Митя не ожидал. От резкого взмаха тяжелой (порезанной над локтем!) лапищи он отлетел в сторону перышком, хорошо отлетел, метра на два, ударившись головой об угол стола, да так, что в глазах полыхнули искры.. Фриц тем временем успел запустить лапу в лоток с инструментами и замахнулся скальпелем на командира разведчиков - высоко, целя в глаза. Потом, почему-то без всякого перехода, рука немца уже оказалась на уровне пояса, нанося укол. Разведчик согнулся. "Ранен?" - успел испугаться Митька, а потом, снова без видимого перехода, оказался у фрица за спиной. Скальпель со звоном полетел по полу, а фриц бухнулся на колени. Следующее движение Митька не понял совсем - это выглядело, как будто разведчик потрепал немца по макушке и отпустил. Тот начал было вставать, но его занесло, он с грохотом ударился всей спиной о шкаф и сполз вниз. Что-то разбилось с сочным хрустом, на пол закапало. Острый, нестерпимый запах вмиг заполнил вагон. "Карболка", - понял Митя.