— Морти, Йоси, вы нашли меня! — зазвенел голос Юки, растянулись в улыбке яркие губы.
Енот бросился навстречу. Сверкнули льдом глаза Ведьмы. Хотелось предупредить, но голос пропал. Остановить или нагнать тоже не получалось: Николас увяз в снегу и холоде, как муха в паутине.
Из просторных рукавов белого халата Юки вырвались инистые змеи с тонкими крылышками-ушками на голове. Пара верных прислужниц Ведьмы подхватила енота и принесла в объятия хозяйке.
Обессилев от сонного яда, Йоси обернулся человеком. Ведьма припала к его рту, выпивая силу и жизнь.
Змеи полетели к Николасу. Он до крови закусил губу, чтобы вырваться из забытья, и вскинул руку. Ветроплав сшиб Йоси в сугроб. Охотник выхватил меч и отогнал им вившихся вокруг змей. Льдистые глаза Ведьмы сверкнули с ненавистью.
Шаг, ещё шаг.
— Убьёшь свою возлюбленную вместе с ребёнком, а, спаситель? — усмехнулась она.
Змеи шипели и бросались на Николаса, окружая со всех сторон. От них исходили волны такого холода, что сковывало суставы, и каждое движение собственного тела доставляло всё большую боль. Колени дрожали и подгибались, горло обжигал морозный воздух.
— Отпусти её! — в отчаянии выкрикнул Николас. — Позволь своей дочери жить той жизнью, которой не было у тебя. Кадзума мне всё рассказал, и моё решение не изменилось. Дети не должны отвечать за грехи родителей. Пока Юки не сделала ничего плохого, она — человек, достойный любви и жизни. Слышишь меня, Юки? Прости, что был бесчувственным чурбаном и не услышал, когда тебе нужна была помощь. Но я люблю тебя и готов оставить свою предыдущую жизнь за порогом нашего общего дома. Давай построим нашу собственную счастливую семью вместе!
Николас опустил клинок и протянул к ней руку. Ведьма рассмеялась:
— Глупец. Я и моя дочь всегда были, есть и будем одно целое. Она — лишь часть меня, моё обновление.
Пробив слабеющий каждый миг ветрощит, змеи оплели Охотника по рукам и ногам. Ведьма вдруг оказалась у него за спиной и зашептала в самое ухо:
— Я не демон, а богиня. Повелительница метели. Раньше мне поклонялись и приносили жертвы. Я была могущественной и прекрасной. Но потом обо мне забыли: забросили мои храмы, разрушили алтари. Мы зависим от людей и их веры. Она служит для нас пищей, как для вас рис или рыба. Преданные забвению, мы исчезаем. Но я была слишком красива, чтобы покориться такой участи, и стала Снежной ведьмой. Знаешь, что я обнаружила? Страх пригоден в пищу не хуже веры. В них есть нечто общее. Но потом я полюбила Шинду, родила дочь и почти стала смертной. Ещё пару лет, и я забыла бы о своём могуществе. Но тут пришёл Кадзума и разрушил наше счастье. Сейчас я думаю, что он был прав. Смертная доля не соединяется с бессмертной. Мы совершеннее и сильнее, а вы всего-навсего наша пища.
Змеи сковывали тело льдом, мороз пробирался под меховую одежду и даже под кожу, холодя внутренности. Всё туже стягивало грудь, трескающиеся губы судорожно глотали воздух.
— Я ждала, пока какой-нибудь удалец не разобьёт моей девочке сердце, и она поймёт меня. Спасибо, что не заставил себя ждать.
— Юки! Это... не чары... я люблю... — звук затухал, челюсти двигались всё тяжелее. На последнем вздохе Николас выдавил: — Стань... моей... женой...
Ведьма раскрыла ладонь и подула на неё. Кристаллики-осколки зеркала, в котором она томилась долгие годы, ужалили Охотника в глаз и в сердце. Ведьма развернула Николаса к себе, баюкая в объятиях холода. Её нежные прикосновения околдовывали, голос волшебной флейты погружал в дрёму.
— Правильно, мальчик, засыпай. Вы поженитесь во сне, тихом и безмятежном. Там вам никто не помешает.
Веки каменели, дыхание замедлялось, глаза заслоняла мутная пелена. Ледяные губы прикоснулись к ссохшемуся рту Охотника.
Сладкий сон становился явью. Николас с Юки бежали на самый дальний остров архипелага, где их никто не знал, и обманом уговаривали жреца из захолустной деревушки поженить их. На горе рядом Охотник собственными руками построил их маленькую, но тёплую хижину. К празднику цветения вишни на свет появилась красивая девочка. Темноволосая и белокожая, с льдисто-голубыми глаза, она очень походила на Юки. Николас назвал дочку Элизабет в честь погибшей сестры.
Он забросил ремесло и брался за меч, лишь когда близким угрожала опасность. Он зарабатывал семье на хлеб продажей дров и пойманных в лесах зверей. Жизнь была небогатой, зимой — тяжёлой, но всё равно полной тепла и счастья.
— Какой же ты вкусный, небесный мальчик, — приговаривала Юки, целуя его в губы. Её объятья ласкали кожу нежным холодком, пробираясь под одежду, под кожу, всё глубже.
Вдруг дочка настырно дёрнула Николаса за руку. Он обернулся. Вместо Лизи перед ним стояла вилия с седыми волосами. На раскрытой ладошке она держала брошку в виде веточки цветущего вереска. Подарок Николаса на добрую память. Он переливался цветами крови и снега, а жемчужные глаза вилии смотрели на Охотника с ужасом.
— Что с тобой? Что происходит? — спрашивал он, встряхивая её за плечи, хоть и понимал, что она не ответит.
Вилия зашевелила губами, но вместо её звонкого пения в ушах зарокотал голос Безликого:
"Очнись! Уже и так отоспался на целую вечность вперёд! Борись, у тебя ещё будет и семья, и радость! Клянусь, я обеспечу это!"
Николас моргнул, и сладкий сон растаял, инистые змеи разлетелись по воздуху резными снежинками. В объятиях Снежной ведьмы Охотник весь заиндевел. Она причмокивала, заглатывая из его резерва всё больше и больше.
Усилием воли Николас одёрнулся и вскинул дедовский меч.
— Так легко не сдашься, да? — Ведьма склонила голову набок, внимательно разглядывая его. — Что ж, придётся воспользоваться звёздным клинком. Он подчиняется только богам, ты не знал, глупый мальчик?
Она достала из полы своего халата меч. Смерть так близко, смотрит голубыми льдинами, а так хотелось вишнёвой сладости.
Встрепенулся на шее серебряный медальон, посылая по телу тёплую волну. Усыпляющие звуки флейты заглушило полузабытое пение — к вилии вернулся её нежный голос. Остриё меча устремилось в грудь Николаса. Прозрачным призраком вилия вылетела из медальона. Смелая и самоотверженная до безрассудности Герда. Она обняла Охотника за плечи и прикоснулась к губам, заслоняя от удара. Почему даже сейчас, на пороге смерти Николас вспоминает её, а не думает о Юки?
Полыхнула фиолетовым руна перт у эфеса, пронзило болью замотанное тряпкой запястье. Огонь от руны перешёл на клинок. Время замедлилось. Рукоять рванулась из ладони Ведьмы. Лезвие упруго отскочило от прозрачной фигуры вилии, перевернулось и проткнуло живот Ведьмы.
— Юки! — заорал Николас, вырываясь из оцепенения.
Красный цветок вереска растекался по белому халату, алые брызги пачкали снег. Тоскливо выл ветер.
Николас успел подхватить Юки за мгновение до того, как она упала.
— Морти, — едва слышно прошептали её губы, глаза стали вишнёвыми, как раньше. — Прости. Я боялась, что уйдёшь ты, а ухожу я.
— Я прощаю! Прощаю! — кричал Николас.
Её глаза закатились. Метель затихала, умирая вместе со своей повелительницей. Клинок всё пульсировал, словно пил её, как она пила людей до этого. Не боясь пораниться, Николас вытащил его и отбросил подальше. Сел на колени и прижал к себе Юки, целуя похолодевший лоб и щёки. Никогда уже ему не разогнуться. Закоченеет вот так!
— Морти! — Николаса настойчиво пихали в плечо. — Морти, отпусти её! Морти!
Он смотрел и не видел, пронзая взглядом холодную пустоту в две тысячи ярдов.
— Морти, вставай! Нужно возвращаться, иначе мы замёрзнем. Морти!
В мутном оконце проглядывал силуэт Йоси. Его круглое пухлое лицо становилось всё четче, по щекам текли крупные слёзы.
— Я тоже любил её, но она предпочла тебя, потому что ты был сильнее и умнее меня. Глядя на тебя, я стремился стать лучше. А сейчас ты омерзителен. Развалина, тряпка, даже хуже. Сидишь здесь и жалеешь себя, как последнее ничтожество. Не можешь даже отцепиться от мёртвого тела. Юки бы стошнило от одного твоего вида.
Ему и самому противно. Николас спрятал проклятый меч, единственный оставшийся незаляпанным кровью, в ножны, подхватил Юки на руки и зашагал к хижине. Сегодня они передохнут, а завтра отправятся в обратный путь. Вся жизнь — в нескончаемой дороге. Останавливаться нельзя, иначе слабость и скорбь пожрут его, как меч — ржавчина.
* * *
На следующий день, соорудив для тела Юки волокуши из жердей, они отправились в обратный путь. Мир погрузился в тёмную апатию, Николас ничего вокруг не замечал. Даже разговаривать не получалось, язык будто прилип к нёбу, челюсти не двигались, слова застревали в горле, упирались в невидимую преграду и душили. Йоси тормошил его, кричал, оскорблял и даже лупил по щекам, но ничего не помогало.
Что-то умирало в душе вместе с мечтами о любимой жене и ребёнке. О семейном счастье Николас думал всего ничего, а уже привык как к чему-то свершившемуся, ведь казалось, полная радости юность продлится вечность. Но нежной жрицы больше нет. Никто уже не встретит его после тяжёлой работы, тренировок или сражений, никто не обнимет, не разомнёт закаменевшие от напряжения мышцы, не поцелует сладко, не утолит сжимающую сердце тоску. И ребёнка своего на руках он никогда не подержит, не услышит, как тонкий детский голос назовёт его отцом.
Николас потерял счёт дням, когда они добрались до храма. Настоятель и Эглаборг выбежали навстречу. Целитель по обыкновению охал и причитал без остановки. Кадзума поджимал губы, с немым укором оглядывая учеников.
Погребальный костёр у святилища собрали в этот же день вечером. Николас сам обходил с факелом закутанное в белый саван тело, поджигая торчащую из-под него солому и хворост. Пламя, потрескивая, медленно пожирало предложенную ему пищу.
В закатных сумерках попрощаться с Юки пришёл каппа. Он принёс в охапке свежие сиреневые лотосы. Видимо, потратил всю магию, чтобы вырастить их в преддверье зимы. Он никого не упрекал, даже не смотрел гневно, но Николас всё равно чувствовал вину и видел кровь на своих руках. Её кровь — кровь Юки.
Когда костёр догорел, присутствующие начали расходиться. В небо взвилась последняя инистая змейка, помахивая ушами-крылышками на прощание, и волшебная флейта замолкла навсегда. Николас настолько растворился в созерцании, что не заметил, как Кадзума коснулся его плеча.
— Ты хорошо справился.
— Нет! — плотину как будто прорвало, и наружу хлынул поток слов: — Я должен был послушать вас и не преследовать её. Быть может, она осталась бы жива.
— Нет. Она бы превратилась в Снежную ведьму и начала убивать. Ты спас и её душу, и её не случившихся жертв. Теперь она хотя бы не будет мучиться. Неправ был я, отговаривая тебя из страха потерять.
— Вы знали, что она ждала ребёнка?
Кадзума печально покачал головой и подал ему спрятанный в кожаные ножны звёздный клинок.
— Каково будет моё наказание? — спросил Николас, не спеша его принимать.
— Это не наказание, а последнее задание твоего недостойного наставника. К сожалению, я не сразу понял. Ты очень похож на этот клинок. Вы маните к себе как огонь и как огонь обжигаете тех, кто подлетает слишком близко, хотя на самом деле стремитесь обнять и обогреть. Это не твоя и не его вина, а ваша природа, о которой забывать нельзя. Так стань же его хранителем и побратимом, унеси из этой обители, чтобы в неё вернулся покой, как и в наши жизни.
— Вы... вы меня гоните? — не поверил Николас. — Я понимаю, я подвёл и разочаровал всех: её, вас, даже Йоси с каппой. Но как же утешение и гармония? Храм не отказывает страждущим, а сейчас мне как никогда нужен ваш мудрый совет!
— Ты не слышишь? Это я оказался недостойным. Ты получил всё, что мог дать этот храм, и давно нас перерос. Мы только сдерживаем тебя и мешаем. Юки заметила это первой и не пожелала отпустить, за что и поплатилась. Я не стану повторять её ошибок. Хотел бы я сказать, что время лечит, но это не так. Уезжай, следуй зову своего сердца и не позволяй призракам прошлого хоронить тебя заживо.
На глаза навернулись слёзы детской обиды. Николас смахнул их ладонью, чтобы никто не заметил. Почему всё так? Почему все старания оборачиваются крахом?
"Ты бегаешь по замкнутому кругу из одних и тех же ошибок", — подсказал Безликий.
Хотелось плюнуть ему в лицо, если бы оно у него было.
Николас собрал прах в глиняный горшок.
— Вот, — отвлёк его Кадзума. — На этот раз просто прощальный подарок.
Он вручил Охотнику книжку в потрёпанной кожаной обложке.
— Премудрости Храма Ветров. Они восполнят всё, что я не поведал. Разыщи то, что поможет тебе справиться со своими способностями и демонами. Не забывай о ежедневных упражнениях. И да прибудет с тобой Западный Ветер!
Кадзума коснулся губами его горячего лба и оправился восвояси. Возвращаться в их с Юки комнату Николас не решился и пошёл к Эглаборгу. Целитель налил ему успокаивающего зелья и размазал по спине расслабляющий бальзам.
— Куда дальше, молодой мастер? — спросил он с добродушной улыбкой.
"В Элам. В табуне маракандского хана Саргала ещё водятся крылатые тулпары. Среди всего лошадиного племени нет скакунов вернее и отважнее их. Он будет прекрасным подспорьем к звёздному клинку", — подсказал Безликий.
Крылатые тулпары — судя по старым легендам, основатель ордена очень их любил и даже изуродовал лицо владыке ши Аруину за убийство одного из них. Похоже, эти лошади и впрямь достойны полкоролевства.
— В Элам. Мой дед был дружен с одним из местных ханов. Хочу засвидетельствовать почтение, — отрывисто ответил Николас. — Но ты можешь остаться работать в лечебнице. Я понимаю, как она дорога для тебя.
— Да нет же, нет! — воскликнул Эглаборг в сердцах. — Вы мне дороже любых лечебниц и уж тем более островитян с их бандитскими разборками. От их риса и сои уже тошнит! Как будто в Урсалии мне было мало рыбы. Элам, так Элам. Говорят, хвощи и колючки в Хаабской пустыне обладают уникальными целебными свойствами.
— Врут! — заявил Николас. — Нет ничего целительней дружеского плеча.
— Это точно, — рассмеялся Эглаборг. — И с вашей болезнью мы тоже справимся вместе.
Утром провожать их отправился один Йоси. Развеяв прах Юки, они немного постояли молча, вглядываясь в уходящий за горизонт океан.
— Прости за всё и убери с лица это выражение снулой рыбы, — сказал тануки на прощание. — Юки не хотела бы видеть тебя таким. Езжай и не беспокойся ни о чём. Я позабочусь о храме и о старике Кадзуме. Для меня было честью узнать тебя.
— Как и для меня, — ответил Николас. — Ты великий воин. Перестань себя со всеми сравнивать.
Они обнялись на прощание. Охотник вместе с Эглаборгом поднялись по трапу, и Храм Ветров навсегда остался у них за спиной.
Глава 23. Тулпар
1569 г. от заселения Мунгарда, Элам, Маракандское ханство
Корабль довёз их до восточного берега Поднебесной южнее Снежных гор. Единоверцы ещё не успели прибрать здесь власть к своим рукам, и небольшие общины Сумеречников до сих пор оберегали древние традиции и уникальные техники востока. Их храмы служили пристанищами для тех, кто терял контроль над своими способностями. Чаще всего это случалось с огнежарами и мертвошёптами. Здесь их обучали медитации и боролись со страхами.
