— Евгений, друг мой, не печальтесь. Беру это дело на себя. Если негодяя удастся отыскать, он пожалеет, что вылез на белый свет из сточной канавы. Так обмануться в человеке, прах и пепел!
— Благодарю вас, — огорченный происшествием юноша кивнул и ушел. Подумалось ему в след, что отделять агнцев от козлищ сегодня он будет с особенным рвением.
Себе до обеда наметил проинспектировать госпиталь для воодушевления раненых и контроля трудоголика-Фомы, затем посетить полковника насчет аренды фургонов и попутно расследовать бегство вороватого слуги. Измотанный ночным дежурством и потому неловкий Харитон задержал меня полчаса, меняя повязки и обрабатывая раны. Благодаря госпоже Удаче и Акинфу за вчерашний день моя коллекция будущих 'украшений' обошлась без свежих поступлений — синяки, ссадины и легкая контузия не в счет. По словам Харитона пулевое под лопаткой скоро перестанет меня беспокоить совершенно, укус и ожег твердо встали на путь исцеления и свернуть с него санитар им не позволит. Молодой медбрат перенес бессонную ночь лучше княжьего лекаря, но зевал просто заразительно.
Пока шел сеанс терапии, Акинф успел опросить народ в лагере и, глядя на меня глазами побитого пса, доложил, что Рэдди от моего имени получил пару пистолетов у Ковальского и консервы у обозного главы. Вещи, пропавшие из моего и беловского ранцев ясно свидетельствовали, что воришка наладился в поход.
Харитон нас покинул и настало время для беседы с ординарцем.
— Тебя, Акинф, не виню. Сам в человеке ошибся, да еще и Белову такую свинью подложил. Давай поразмыслим, зачем Рэдди совершил столь опрометчивый поступок?
— Торопился? Или еще что пропало? — предположил Акинф.
Пронзила догадка — магический навигатор еще вчера находился в ранце, а когда опростал его перед Беловым, девайса в нем не было!
— Планшет! Да мать его через три колена в печенку! — я резко вскочил и обошел вокруг крошечного костерка. — Сдается мне это дело по твоей части... Расспроси Имиру. Она же с этим, как его Риттером... сопровождала, в странствиях. А Рэдди назвался его бывшим слугой. Все, что знает про этого ушлепка, выясни. Где они по пути к месту службы останавливались, есть ли у него знакомые по маршруту от Ущелья до Рощи. Может, что интересное болтал о себе на привалах. Сам сообразишь еще чего спросить.
Нехорошая догадка пронзила мое сознание. Пытаясь сдержать нервное возбуждение, ходил и сжимал-разжимал кулаки. Понизив голос, продолжил:
— Планшет-планшет... Он не просто так его взял! Либо должен его вернуть, либо знает, кому продать. Понимаешь?! Это выход на организацию, у которой мы ружья и гамионы отняли. Он не планшет продаст, а наши головы. Он не должен добраться! Городецкий говорил, что у того, кто их нанимал, тоже имелся такой планшет. Узнай у Самсона и Оркана, кто это был, где, когда, приметы нанимателя, может, тайные слова для опознания, в общем, все, что скажут. Они теперь с нами в одной лодке, должны помогать, но суть дела пока не открывай. Ты грамотный?
Акинф утвердительно кивнул. Задачу изложил скороговоркой, но повторять не пришлось.
— Возьми из офицерских вещей бумагу, запиши, все что скажут, любую мелочь. Кажется, это дело не на одну трубку...
— Граничары сторожат ущелье крепко.
— Верно! Так-так! Он же спал на ходу и миновать патрули никак не мог. Либо гада подстрелили и теперь наши деньги и планшет в тайной захоронке, либо затаился в лагере. Будем искать. Но прежде позавтракаем.
Хорошо, что не позволил себе набить пузо, как привык в той прежней жизни. От вида ран и людских страданий, запахов полевого госпиталя пополам с другими 'ароматами' — делалось невыносимо дурно. Крепился, двигаясь на ватных ногах от кучки мужичков с самодельными костылями, до последнего пристанища безнадежных в отдельно стоящей палатке, затем от лежака к лежаку с теми, кто, по мнению Немчинова должен пойти на поправку. Ободрять бойцов словами не смог. Внезапно все буквы и звуки слиплись комком в горле.
Медперсонала сильно прибавилось: дюжие древичи-санитары, уносили на носилках покойника, сновали с кружками-плошками и всякой медицинской поклажей в руках девушки в белых платках. Много новых лиц и среди раненых. Волонтерам осада и штурм артиллерийской батареи обошлись немалой кровью. Да и полк Фишера подбросил примерно капральство заболевших во время марша кишечной пакостью солдат — их устроили вдалеке, как того требовали наставления.
— Прохор! Жив! — В ту же секунду пожалел, что крикнул это нелепое 'жив'. И без того со вчера знал, что жизнь контуженного каптенармуса вне опасности.
В глазах Смирнова стояли слезы, а перебинтованные руки указывали на перетянутую полотном культю ниже колена правой ноги. Рядом находилась очень молодая девушка в светлом переднике с вышитым листом Асеня. Несмотря на покрасневшие от слез глаза и распухший нос весьма симпатичная.
— Вот, ваше благородие... отбегался Прошка, — надсадно прохрипел раненый, силясь приподнять голову. Сестра милосердия отерла полотенцем капли пота с его серого лба.
— Ты мне это брось! Отбегался! Еще на свадьбе своей спляшешь! — совершенно искренне попытался приободрить начвора. Говорил громко, поскольку Прохор пережил контузию.
— Так не можно же нам, — горько оскалился мужчина.
— Как это не можно? Как я скажу, так и будет! А я говорю — можно! Ты теперь свободный человек Прохор Смирнов и при деньгах...
— Да как же... вашбродь, не гоните! Служить буду-у! Я могу-у! — в голос зарыдал искалеченный солдат и потянул ко мне руки. Девица вскочила испуганной наседкой, не зная то ли беспокойного пациента успокаивать, то ли с ним заодно меня умолять.
В русинских батальонах разрешение на брак давал командир части. Естественно не бесплатно. Память Ральфа не сохранила ничего о запретах для солдат погибшего батальона. Прохор с моих слов заключил, что я отправляю его в отставку, утешая возникшей возможностью жениться и добытыми деньгами. Надо следить за языком, а то по сердцу резануло. Оно у меня всего одно и не стальное.
— Да не гоню я тебя, солдат! Служить будешь. Прогонять в мыслях не было. Да ляг и успокойся! Ляг! Нет в моем отряде рабов, вот я о чем. Понимаешь? Понимаешь?!
— Да!
— Вот и хорошо, — сжал его руку выше локтя, чтобы гарантировано не бередить ран.
— Батюшка... благодетель...
— Тьфу! Ты сам заслужил храбростью своей и геройством! Сам видел, что на болоте никого не бросили, ни в плену у поганых никого не оставили, как княжна велела. У трактира всех собрали и вывезли! Неужто сейчас кого бросим? — обернулся к другим солдатам, которых незаметно собралась изрядная толпа. — Ты ж гренадер! У гренадеров вместо слез пули! Да чего ревешь-то?
— Вспомнилась жинка моя Катерина. Под князьями осталась...
За тысячи километров друг от друга. Муж под присягой и смертью, жена в крепостной зависимости. И после этого 'Ромео и Джульетта' трагедия?!
— Ну, понимаешь, только собрался на твоей свадьбе гульнуть! А если есть жена законная, надо ей при муже быть. Так, братцы?
Перебинтованные покалеченные братцы оживленно галдели, переваривая ранее услышанное, куда важнее далекой и чужой Катерины. Едва осенило, как сразу же пожалел, что рядом некому врезать мне за такое! Номинально солдаты не являлись крепостными. Барщина, оброк и другие повинности закабаленного земледельца исчезали вместе со сбриваемыми в карантине волосами. С другой стороны рекрутчина в народе справедливо считалась много худшей долей, чем принадлежать самому лютому самодуру-помещику. Опять же отказ солдат от прежней фамилии откровенно намекал, что они переходили в собственность армии. Конкретно в нашем случае — светлейшего князя Белоярова.
Поскольку все еще слабо ориентировался в местных реалиях, похоже, снова накосячил. Объявление воли нижним чинам, а как иначе трактовать слова: 'В моем отряде рабов нет?' — может иметь далеко идущие последствия для карбонария Романова. Вряд ли потерпевшая сторона — проглотит такую наглость. Пришлось дезавуировать заявление:
— Значит, повторяю еще раз. Дойдем до Золотой Рощи, каждый будет волен решать, ГДЕ ему дальше служить. В вольной роте лейтенанта Романова на защите Золотой Рощи или в батальонах у князя Белоярова. Это раз. Там же вся добыча будет продана и кому, сколько полагается, получат свои доли. Сегодня сочтем вчерашний прибыток: раненым полагается двойная доля, увечным тройная. Можете выбрать из своих рядов доверенное лицо в помощь счетной комиссии. Это два. Как и обещал, буду хлопотать в штабе армии и перед князем, чтобы погибших в засаде товарищей наших записали павшими в бою и больше обычного рекрутов с их общин не требовали. Поименный список в четыреста восемьдесят пять душ господин подофицер Белов подготовил.
Получилось только хуже. Народу собралось порядком. В задних рядах задавали вопросы, на вопрошавших 'шикали', отчего гвалт только увеличивался.
— Дальше. Часть и прошлой и новой добычи назначена в помощь родственникам погибших. Сколько на это дело всего денег выйдет и как это лучше устроить станет ясно в Роще. На этом все разговоры прекращаем. Приказ по госпиталю: всем набираться сил и выздоравливать.
Перевел дух, думая как поступить с женой каптенармуса. Обещать надо аккуратно, у меня, конечно, цельный маг в браслете квартирует, но вряд ли он сможет телепортировать ее из далекого княжества за тридевять земель в русинский штат Колоний. Да, география наука не дворянская, хоть бы атлас глянул, прежде чем языком болтать.
— Ты, Прохор, главное поправляйся, а там видно будет. Война план покажет, солдат.
На выходе столкнулся еще с двумя медсестрами в 'фирменных' асенитских передничках и шапочках. В руках корзиночки с бинтами и флаконами, свернутые одеяла-простыни. Светленькие, чистенькие, робкие. В паху вдруг сделалось тесно, в животе томительно щекотно, а в голове пролетело телеграфом: 'Милашки. Я бы вдул. Каждой отдельно или двум сразу'. Следом пришло ощущение, словно кто-то снисходительно и мягко погладил меня по голове, как шаловливого ребенка.
'Извини, княжна! Вчера перед женским полом нагрешил весьма, но все равно бы вдул!' — упорствовал я. В ответ ощутил направленное на себя сочувствие. И вот уже сознание проецирует образы каких-то неизвестных пацанов в мундирах. Вызов? Дуэль? Черт, больно-то как железякой в кишки получить. Предсказуемый финал: деревенская баба ухватом перефехтует меня с саблей, а боевой офицер, пусть даже безусый юнец, порвет как грелку. Чужие невесты для погусарить са-авсем не вариант. Как говориться, 'осознал свою вину, меру, степень, глубину!'. Вот значит, какие тут порядки, неосторожный намек и одним мертвым наемником станет больше. Ладно-ладно, держу себя в штанах, иду своей дорогой. Чао, крошки.
Фу-у-х. Вот это я попал. Одно дело на болоте отчаявшийся народ в наемники вербовать, там можно было обещать что угодно, потому как мало кто верил, что выберемся. Здесь уже граница русинского штата. Свои законы, писанные и нет, традиции с обычаями — о которых я ни малейшего понятия не имею, а Ральфу до моей дури дела мало, у него сейчас свои игрушки.
Неплохо размялся, теперь не страшно и с полковником Фишером вчерашнее словесное айкидо продолжить. Кликнул Акинфа. Какой-то ветошью прошелся по запыленным сапогам, выудил из кипы трофеев и нацепил перевязь с 'пырялом' в ножнах побогаче. Во время проверки, легко ли извлекается узкий клинок из ножен, пришло понимание, что у меня в руках здешний аналог шпаги, который называется 'нобильшверт' или благородный меч. Сия статусная вещица подразумевает, что владелец заслужил право на ношение военной службой и ничем другим. То, что нужно, чтобы подчеркнуть заявленную принадлежность к имперскому военному нобилитету, авось, не придется доставать. К моему немалому удивлению Ральф владел холодным оружием немногим лучше меня, хотя в имперском университете фехтование входит в число обязательных предметов. Подсказал, как правильно нацепить, чтоб не вызвать подозрений и насмешек, и на том спасибо.
Поправил отороченную по верху белым нежным пухом дурацкую треуголку, покрутился в чистом опрятном мундире (ох, во век не рассчитаюсь с милашкой Имирой). Накинул цепь с гамионом на шею — Акинф успел-таки снять с того щеголя, которого заколол штыком в начале вчерашнего боя. Чего не хватает для полноты образа? Точно, перебинтовать запястье с браслетом и руку на перевязь. Не-е, милых сестричек по такому пустяку тревожить чревато, как-нибудь сам. Ординарец догадался, зачем необходим маскарад и пришел на помощь.
В палатку с извинениями сунулся Наумов. Весь 'в мыле' и с деловым до жути лицом.
— Господин Романов, звиняйте, дело есть дело...
— Говори.
— Купец Кауфман и мадама Виолетка Пинкроуз с просьбой. Просят уделить им имущества и припасов. За деньги.
— Они здесь?
— Нет — мотнул 'гривой' Никодим. — Сказал им, заняты вы.
— Молодец — чужим ври, мне не смей. Что за имущество? Для кого?
— Дак девки... непотребные из трактира хотят обустроиться. Шатры, одеяла, ткани, свечи, а лучше лампы, дрова, посуду, провиант... вот список.
— Так уж и непотребные... — последний узел на повязке вокруг запястья и с маскировкой браслета покончено. Акинф с Никодимом синхронно ухмыльнулись простецкой шутке.
— Так купить хотят или в аренду? — уточнил я. Вчера стало ясно, что обоз перегружен добычей. Заманчиво превратить часть ее в деньги для удобства транспортировки и дележки. Иначе снова придется бросить добро, чтобы вывезти всех раненых.
— Выходит, купить, — выдохнул обозный глава. — На повозки размахнулись, да я отказал. Во Фрайбург они задумали идти.
— По повозкам намек понял, потороплюсь, а то перекупят. Хм, интересно, откуда у Кауфмана деньги? По их просьбе — давай так. Мне от тебя нужен отчет, чем богаты. От того и плясать будем. Пока же сам реши, чего дать из мелочей, нам не нужных и сколько денег взять. Но прежде, главные дела сделай...
— Не извольте беспокоиться! — заверил меня Наумов и задернул вход в палатку.
До Фишера не добрался. Со стороны полковой гауптвахты доносился барабанный бой и хлесткие удары. Прежде, чем перед нами развернулась отвратительная сцена, меня посетила догадка, что предстоит познакомиться еще одной деталью местного колорита — телесными наказаниями в Армии Освобождения. Так и оказалось. Вдоль скалы расположились две шеренги фрайбургских гренадеров, вооруженных прутьями. Между рядами под барабанную дробь пропускали голых по пояс шестерых бедолаг с разукрашенными спинами. Экзекуция длилась уже долго — вспомнил, что барабаны в этой части лагеря начали выбивать дробь когда я возвращался из госпиталя.
Главный распорядитель мероприятия грузный офицер в красном мундире и белых облегающих брюках поприветствовал меня на имперском. Вчера при штабе я его не видел. Этикет требовал ответить тем же:
— Лейтенант Романов, барон. Кого имею честь приветствовать?
— Капитан Эдвард Ван Хорн. Как вам погодка? Душновато, не так ли?
Погодка? Еще бы фуфайку напялил, дружище! Помимо мундира толстого сукна капитан облачился в светлый толстый жилет, из-под которого виднелась рубашка или сорочка. Упомянутые ранее брюки из ткани тонкой выделки спускались в высокие черные сапоги. Образ дополнял сияющий золотом массивный горжет с двумя маленькими гамионами, трехцветный офицерский пояс. Его 'Нобильшверт' с золоченым эфесом покоился на богатой перевязи с пышными кистями, а вот свой титул господинчик не назвал. Следовательно, капитан небрежен в общении.
