Однако в этот раз все было наоборот. Инженер с решительным лицом отрицательно мотал головой, а Паханов, чуть ли не заискивающе просил о чем-то. Когда они подошли поближе, я услышал их разговор.
— Нет! — категоричным голосом говорил Тихон. — Не будут техники выпускать самолеты в противогазах! Они же в них не видят ни хрена.
— Капитан, это приказ, — в голосе комэска, почему-то не слышалось уверенности в своей правоте. — Я понимаю твои доводы, но это даже не мой приказ. Это приказ начштаба армии!
— Да плевать я хотел на его большие звезды! — уже почти кричал Тихон. — Ему в войну поиграть захотелось. А если мои мазурики выпустят в воздух неподготовленные самолеты, с заглушками, с чехлами? Если потом будет массовый падеж техники на землю? Кто за это ответит? Твоего генерала, командир, потом днем с огнем не сыщешь. Ведь приказ устный, а не письменный. Кто будет в результате стрелочником? Сказать?
— Ой, рискуешь, — все еще пытался переубедить инженера Паханов. — Он же тебя с должности снимет. Прямо здесь на учениях.
— Пусть снимает! — отмахнулся Тихонов. — Зато под трибунал не пойду. А он пусть вместо меня командует. Рацию отдать?
В этот момент инженер подошел ко мне и, наклонившись прямо к самому уху, заорал:
— Анютов, снимай маску! Я запрещаю! Слышишь меня? Я категорически запрещаю выпускать самолет в воздух в противогазе! Это — приказ!
Я посмотрел на комэска. Тот стоял за спиной инженера и молчал. Тогда я резко сорвал с лица маску, больно дернув себя за волосы, и сделал большой глоток свежего воздуха. Еще никогда за время своей службы я не выполнял ни одного приказа с таким удовольствием.
К самолету, наконец, то шел летчик — моя полная противоположность. На нем не было химкомплекта, зато на голове красовался противогаз. По походке и сутулым плечам я узнал в нем замполита нашей эскадрильи капитана Гундосикова. Было видно, что замполит схалтурил и чтобы облегчить себе дыхание, открутил гофрированный шланг, идущий от резиновой маски к фильтрационной коробке. Шланг норовил вылезти наружу из подсумка, и капитану приходилось все время придерживать его рукой.
Я пропустил летчика вперед и тот быстро полез наверх в кабину, торопливо закрыл фонарь и с наслаждением сорвал с головы ненавистный противогаз.
Мне стало ясно одно — в случае реального применения противником химического оружия ни один химкомплект не защитит. По любому нам останется жить считанные часы, ну может быть, зимой чуть дольше. Поэтому химоружие можно смело отнести к категории гуманных. За оставшееся время вполне успеешь вспомнить свою короткую бестолковую жизнь, мысленно написать последнее письмо родным и близким, и помолиться.
Ближе к вечеру, когда техсостав уже буквально валился с ног от усталости, поступил новый приказ. Оказалось, что руководство ЦК компартии Белоруссии и чуть ли не сам первый секретарь товарищ Слюньков, присутствовали сегодня на учениях и теперь хотели осмотреть современную авиатехнику. В связи с этим, для 'показухи' отобрали десяток самолетов в более-менее приличном состоянии. Надо ли говорить, что все третье звено попало в этот список. Как же мы материли Панина за его требовательность и аккуратность. Ведь это благодаря его служебному рвению, наши самолеты были самыми чистыми и сияли свежей краской. Теперь вместо того, чтобы ехать на отдых, нам придется участвовать в этом дурацком мероприятии.
Мы отбуксировали отобранные машины в конец одной из тупиковых рулежек и начали подготовку. Смысл показухи сводился к подвеске различных вариантов вооружения МиГ-27, чтобы показать руководству Белоруссии все разнообразие и мощь советского оружия. К самолетам потянулись тележки с управляемыми ракетами, бомбами, блоками неуправляемых ракет, подвесными пушечными контейнерами и многим другим. Естественно, вооружейникам было не по силам подвесить такое большое количество боеприпасов за столь короткий срок, поэтому помогал весь техсостав.
Наконец, подвеска закончилась. Тихонов определил, что возле каждого самолета должен находиться только один человек — его техник (перед этим инженер построил личный состав и приказал тем, у кого более-менее новая и чистая техническая форма раздеться и поменяться одеждой с участниками показа). Всем остальным велели покинуть площадку и спрятаться от глаз начальства за ближайший капонир.
Точно в назначенное время для начала мероприятия, мы выстроились возле своих самолетов по стойке 'смирно'.
Так прошло минут двадцать. Техники начали переминаться с ноги на ногу. Хорошо еще, что к вечеру немного спала дневная жара, и стоять стало легче.
Прошло еще пятнадцать минут. Тихон бегал вдоль выстроенных в линейку самолетов и матерился на тех, кто пытался присесть.
Прошло еще полчаса. Гостей не было. Учитывая, что открытое простраство аэродрома просматривалось на большое расстояние и неожиданное появление кортежа исключалось, нам разрешили присесть на корточки.
Еще полчаса. Инженера уже никто не слушает. Кое-кто из техников уселся с комфортом, а кто-то даже лежит на теплой нагретой солнцем бетонке. Из-за капонира, уже не скрываясь, высовывались наши товарищи. Они демонстративно курили и, показывая на нас, насмешливо крутили пальцем у виска.
На исходе второго часа ожидания вдали появилась целая кавалькада автомобилей. Впереди ехали две 'Чайки' и один черный 'ЗИЛ'. За ними следовал добрый десяток 'Волг'. Замыкали кортеж несколько зеленых армейских 'Уазиков'.
Словно какая-то пружина подбросила нас вверх. Безо всякого приказа мы заняли свои места и вытянулись в струнку. Наглые рожи мгновенно исчезли за капониром. Стало так тихо, что было слышно, как негромко посвистывает легкий ветерок.
По мере приближения машин, наше напряжение росло. Все-таки не каждый день удавалось увидеть живого первого секретаря компартии, пусть даже и союзной республики. Однако когда до нас оставалось метров двести, кортеж неожиданно свернул влево на рулежку, ведущую к выходу с аэродрома и стал быстро удаляться.
Тихонов лихорадочно схватился за рацию. Он очень долго что-то выяснял и, когда, наконец, понял то, что всем стало ясно и без всякой рации, громко заорал на всю стоянку:
— Вы что, заснули гугеноты? В темпе вальса снимаем вооружение, потом самолеты отбуксировать назад на ЦЗ. Панин остается за старшего. Ясно? Все, я уехал!
Под недоумевающими взглядами своих подчиненных инженер уселся в тягач и убыл. Мы остались одни. Из-за капонира выходили наши товарищи с такими же ошалевшими, как и у нас лицами.
Первым пришел в себя Петров, прокомментировав происшедшее:
— А это еще что за
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
?!
Его слова выражали крайнюю степень возмущения и едва ли имели перевод на русский язык.
— Наверное, в баньку вместо осмотра поехали, — предположил Панин. — Нужны им наши железяки!
— Скорее, все гораздо проще, — помотал головой опытный Борзоконь. — Какой-нибудь генерал решил отличиться и так, на всякий случай, затеял всю эту кутерьму. А вдруг первый секретарь выкажет желание технику посмотреть. Представляете, босс только подумать успел, а у него все уже готово. Вот это исполнительность! Однако товарищ Слюньков в этот раз видимо предпочел посмотреть устройство русской бани. Надеюсь, что тот шустрый генерал и такой вариант предусмотрел. Кстати, аналогичный случай произошел с нами в Закавказском военном округе...
Однако все настолько устали, что в этот раз ни у кого не возникло желание слушать рассказ капитана.
— Дед, — прервал его Панин, — давай в другой раз. И потом обратился ко всем присутствующим: — Вы что, ночевать здесь собрались? А ну навались всей кодлой! Чем быстрее закончим, тем быстрее отдыхать поедем.
Едва стоящие на ногах люди, потащились снимать боеприпасы.
Мы почти заканчивали свою работу, и отдых уже казался нам таким же близким, как крах империализма. Однако когда мы, наконец, добрались до последнего самолета, дружный мат потряс аэродром. МиГ стоял, как гроздьями винограда весь увешанный сотками. Бомб было целых двадцать две штуки.
Все взгляды одновременно скрестились на начальнике группы вооружения.
— Ты что сдурел, Вова, столько понавешал? Мы тебе, что лошади? Сейчас сам один все снимать будешь! — раздался чей-то злой голос.
Бедный Синицын лишь недоуменно пожал плечами — мол, мне приказали, и я сделал. Однако тех, кто отдавал приказ, здесь не было, а Вова присутствовал. Вооружейник, всерьез опасающийся за свое здоровье перед лицом смертельно уставшей и озлобленной толпы, что-то лихорадочно соображал.
— Ладно, сейчас что-нибудь придумаю, — сказал он, наконец, и полез в кабину самолета.
Прошла пару минут, Вова продолжал колдовать в кабине. Мы молча наблюдали. Внезапно послышались какие-то щелчки, а за ними страшный грохот. Бомбы, как горох посыпались на землю, глухо ударяясь о бетонку, сдирая краску и сминая стабилизаторы друг другу. Через несколько секунд все было кончено.
В полной тишине вооружейник спустился по стремянке на землю и подошел к ошалевшим товарищам.
— Ну вот, — сказал он. — Теперь только погрузить осталось.
Нас словно прорвало. Накопившееся за день нервное напряжение требовало выхода. Все вдруг бросились к Синицыну, организуя свалку, которая обычно бывает на футбольном поле после забитого гола. Офицеры обнимались, хлопали смущенного рационализатора по плечу, дружески тыкали в бок кулаком.
— Молодец, Вова! — неслось со всех сторон. — Смотри-ка и от вооружейников иногда толк бывает!
Даже Женька, до сих пор не простивший Синицыну повреждение его самолета, хлопнул Вову по плечу и восхищенно произнес:
— Дурак-дураком, а умный!
У нас открылось второе дыхание. Техсостав в бешеном темпе загрузил остатки боеприпасов на тележки и затем отбуксировал самолеты на стоянку.
Через полчаса мы уже сидели в тягаче и ехали в казарму отдыхать.
— Все, — сказал Петров, с комфортом развалившийся на деревянной скамейке, благо кузов машины был полупустой. — Надоело. Поеду сейчас в Лунинец, пивка попью.
— Ты что, Жека? — удивленно посмотрел на техника Панин. — Мы же здесь на казарменном положении.
— Плевать! Начальство творит, что только захочет, а мне значит ничего нельзя? Я может, тоже в баньку бы поехал после тяжелого трудового дня.
— Да брось ты, — поддержал старшего техника Дед. — Ты что пацан, что ли восемнадцатилетний, чтобы в самоход через забор лазить? Неужели до возвращения назад потерпеть не можешь?
— Пошли вы все в тридевятое царство со своими советами, — беззлобно отреагировал на уговоры Петров.
— Что, и даже я, твой бригадир? — весело поинтересовался Панин.
— Нет, Панин, ты оставайся. Даже если все развалится, ты все равно останешься. Потому что на таких, как ты дураках эта армия только и держится.
С этими словами Женька привалился к спинке сидения и мгновенно уснул.
На следующий день рано утром третье звено в полном составе пошло в столовую на завтрак. Не было только Петрова, он так до утра и не вернулся из города. Наш путь пролегал мимо контрольно-пропускного пункта гарнизона.
— Ух, ты, гляньте-ка! — внезапно воскликнул Дед.
На площадке возле КПП стоял 'Уазик' с красной надписью 'Военная комендатура'. Из него вылезал Петров в сопровождении какого-то краснопогонного капитана. Женька был в гражданской одежде.
Из проходной на встречу им шагнул начштаба-2 Чернов. Он поздоровался с капитаном за руку, потом вместо приветствия кинул злой взгляд на техника. Представитель комендатуры тут же сел в машину и уехал, а наши офицеры остались стоять на площадке. Видно было, как начальник штаба раздраженно жестикулирует, а Петров в ответ лишь виновато пожимает плечами, оправдываясь.
— Давайте подождем Жеку, — предложил Панин. — Узнаем, что там у него случилось. Чувствую, самоход закончился неудачно.
Пройдя через проходную на территорию гарнизона, начальник штаба и нарушитель воинской дисциплины разошлись в разные стороны. Наш товарищ, увидев, что мы стоим и ждем его, направился к нам.
— Ну, мужики, в такую историю попал, — начал он, не дожидаясь расспросов. — Пошли, пожрем чего-нибудь. По дороге расскажу.
Мы направились в столовую, а Женя начал свой рассказ:
— Добрался я на перекладных до города, нашел пивняк. Короче, все путем. Только начал выпивать, заходит одна подруга. Очень даже ничего. Все при всем.
Петров широко развел руки, показывая размеры достоинств этой неведомой нам женщины, чтобы мы лучше представили картинку. Мы представили и оценили по достоинству.
— Заходит и сразу ко мне. Мол, не угостите ли пивом? А, я что? Садись, говорю, не жалко. Так и познакомились. Через некоторое время выясняется, что у нее запасной аэродром свободен. Короче, загрузились горючкой под завязку и взяли курс на ее базу.
Тем временем мы вошли в помещение столовой и сели за столик в ожидании, когда нас обслужат. Петров между тем продолжал:
— Так вот, начал я с ходу предварительную подготовку к полету. Смотрю, вроде бы все идет точно по регламенту. Потом, когда горючка стала заканчиваться, приземлил подругу на ВПП и перешел непосредственно к подготовке предполетной. Короче, расчехлили свои половые органы, и пошли на разбег. Мои все системы работают в штатном режиме, быстро набираю обороты. Стараюсь не перегреться раньше времени, чтобы взлететь парой, синхронно. И тут вдруг она как заголосит, будто сигнал аварийки включили. Мол, что же ты подлец со мной делаешь?! Зачем ты меня насилуешь?!
Женя налил себе в стакан чаю. Было видно, что от воспоминаний у него пересохло во рту.
— Я конечно тут же дернул за ручки катапульты, подлетел и ору: ты что, с ума сошла? Мы же вроде весь пилотаж согласовали! Но ты не волнуйся — я уже испарился. Нет меня здесь! А она в ответ только улыбается. Извини, говорит, забыла тебя предупредить. Дело в том, что я могу получить полное удовольствие, лишь тогда, когда представляю, что меня кто-то насилует. Так, что все нормально. Ты просто не обращай на меня внимание.
Мимо нашего столика прошла официантка и поставила нам на стол тарелки с салатом, однако мы даже не заметили этого. Все с открытым ртом ждали продолжения. Даже Дед, который обычно слушал чужие истории с ироническим выражением лица, всем своим видом показывая, что это все фигня и сейчас он расскажет свой 'аналогичный случай', даже Дед, слушал внимательно, не перебивая.
— Легко сказать не обращай, — хмыкнул Петров. — Ну, приземлился опять рядом с ней. Кое-как вышел на рабочие режимы. Иду по нарастающей. Только собираюсь взлетать, а тут она опять как заверещит, как запричитает. Все! Мою пушку окончательно заклинило. Чувствую — бесполезно. Молча встаю и начинаю чехлить нижнюю часть фюзеляжа. А тут в хату мусора без стука вваливаются. Вначале я подумал, что они просто мимо проезжали, услышали женские крики и поспешили на помощь. Начинаю оправдываться, а они только ржут. У тебя, говорят, парень, здоровья не хватит нашу Нюру изнасиловать. Скорее это она с тобой проделает. А дальше, я же в гражданке, меня в воронок, и в отделение. Там, конечно, все выяснилось. Оказывается, был это на весь город известный притон, а мусора делали плановый рейд по злачным местам. Вот так меня и приконтрили. Конечно, пришлось им свою ксиву военную показать. Думал, отпустят, а они комендатуру вызвали. Ох, чувствую, вопрут мне теперь отцы-командиры, по самое не могу!
