Немного посидели молча. Потом Ефпатин сказал:
— Думаю, вы не сидели, сложа руки?
— Ну почему же? Вон, у нас каждый ратник в справной брони. Мы даже строить каре своих предков научили.
— Ну-ка, ну-ка, давай поподробней. — Оживился Ефпатин.
— Идея-то была Владимира Ивановича, а воплощал её я. С горем пополам мы добились того, что бояре начали понимать — что мы от них хотим. Каждому ратнику сделали щиты, по типу византийских, да и на месте будущего боя, большие щиты будут собираться, как для гуляй-города.
* * *
Дружина вышла из леса и остановилась, выпустив вперед быстрые дозоры и дожидаясь выхода всего обоза. День выдался ясным и морозным, но я предпочел бы, чтоб шел снег, как в прошедшие дни. Постоянно падавший снег хорошо маскировал передвижение дружины, обозов и табунов, а сейчас за нами остаётся четкий след. Где-то здесь выгоняли из леса отбитые у монгол табуны и их следов после двух суток снегопада уже не заметишь. Коней пришлось гнать к Ефпатинскому лагерю, где находилась пешая часть его дружины, так как прибывшие на следующий день с лесного озера обозники, сообщили — лошади поели всю траву и камыш, что смогли найти под снегом. Кормить такое количество лошадей было нечем, зерна, что было в запасе, на такую ораву не хватало. Для перегона табуна, Ефпатин выделил две сотни из своей дружины. Мы же, вместе с ними, отправили две волокуши с отобранными для дружины Коловрата образцами щитов, трофейной и своей бронью.
Следующий день, после хлопот с обозом и табунами, хоронили погибших. Старый священник, категорически отказавшийся уйти с обозом на Нижегородскую землю, отпевал павших. Опускали погибших в мерзлую землю под оглушительную тишину. Вместе с нами, казалось, скорбел зимний лес. Даже молчали вездесущие галки и крикливые сороки. В груди опять заболело, гибель молодых парней выжгла мне сердце, и хотелось боя. Такого боя, чтоб, как сказал Кубин — смотреть в глаза врага, насаженного на остриё своей сабли. И опять самогон пился как вода.
Обоз задавал темп движения, отряд шел, разделившись и прикрывая с двух сторон сани, растянувшиеся на полкилометра. Я, Ефпатин и дед Матвей ехали впереди, постоянно оглядываясь на длинный хвост медленно ползущей дружины. Это не нравилось никому. В любой момент на нас мог выскочить монгольский дозор, а до нужного места ещё два дневных перехода. Если бы не медленные сани, то добрались к Ефпатинскому лагерю к вечеру. Но приходится с этим мириться — в них оружие, щиты, припасы.
Кубин, вдруг, толкнул меня и показал вперёд:
— Глянь, Володя.
Вот кого я давно не видел, так его. Навстречу, наискось пересекая поле, летел огромный черный ворон. Я и Кубин, ехали, провожая полёт огромной птицы глазами, а тот летел и молчал. Даже если ворон не тот, то все равно черный ворон — это вестник. И понятно, какие вести он может принести — враг близко. Ворон пересёк поле и уселся на сосну, торчащую выше остальных деревьев. Ефпатий, приблизился и спросил, глядя в сторону ворона:
— Чего это вы, бояре?
— Да вот, Николай Александрович, помнишь, Владимир Иванович рассказывал о том, как он сюда попал? Так это, возможно, тот ворон, что плохие вести всё приносил.
— Да ну? — Коловрат присмотрелся на край леса. — Не, где нижегородчина, а где рязанщина. Вёрст-то сколько?
Я пожал плечами:
— Ворон, что цыган — вольная птица. Взял и полетел. Не факт, что это тот самый, но для нас разницы нет.
— Да, может, ты прав, Володя.
Подъехали к высокому холму. Лес в этом месте раздавался вширь на пол версты и кромкой своей проходил по холму чуть ниже его вершины. Колонна стала огибать его справа. Вдруг, среди глухого стука копыт и скрипа снега под полозьями, послышалось отчетливое:
— Кгарррг!
Мы обернулись и увидели, что ворон улетает в глубину леса.
— Сделал своё черное дело и улетел. — Пробубнил Кубин.
— Да ладно, Матвей Власович, это простой ворон. Летел-летел по своим делам, сел отдохнуть, потом каркнул себе в дорогу и... Стой! — Ефпатин вдруг поднял руку. И склонил голову, как бы вслушиваясь во что-то.
— Никак скачет кто? Точно скачет! Не наш ли дозор?
Взнуздав лошадей, мы поскакали на холм. За нами поехали Лисин, Садов и Велесов Борис. Обернувшись, увидел, что нас нагоняет ещё и Горин. Выскочили на холм. Вдалеке, у самого края широкого поля, неслись пять десятков ратников Ефпатинской дружины, посланные в передний дозор, а за ними скакало не менее двух сотен степняков.
— Вот черти, прости Господи! Не могли в другую сторону уходить, а нам бы пару гонцов послали бы упредить. И вправду накаркал, гарван проклятый! — И Коловрат ухнул пудовым кулаком по щиту, притороченному сбоку, так, что конь под ним просел и всхрапнул.
Я обернулся к сотникам:
— Тимофей Дмитриевич, Макар Степанович и ты, Борис, берите свои сотни и в обход холма навстречу поганым. Ты, Демьян, давай своих стрелков сюда, напрямик. Будете с холма стрелами бить.
Я остановил рукой двинувшегося вперёд Коловрата:
— Стой, Ефпатий. Побереги своих людей, у моих ратников бронь лучше. Власыч, заворачивай обоз назад.
Кубин уже развернувшись в сторону обоза, крикнул:
— Поздно.
От того места, где дружина выехала на это поле, скакал наш тыловой дозор, а за ними неслись монгольские сотни, которые увидев такое количество русских, резко осадили коней и, стрельнув из луков, скрылась за перелеском.
— Вот ведь напасть! Сейчас всех сюда приведут. — Дед Матвей выругался и вернулся к нам. — Что будем делать, господа офицеры?
Мы посмотрели, как наш головной дозор разминулся с атакующими степняков боярскими сотнями. Поганые увидев, что дичь, вдруг, сменилась на хищника и, резко свернув в сторону, поскакали обратно, на ходу отстреливаясь из луков. Бояре подняли опущенные рогатины и тоже достали луки. В быстро уходящих к перелеску степняков, полетели ответные стрелы от нагоняющих их бояр и с холма, от вылетевшей на вершину Горинской сотни. Закувыркались кони с обеих сторон, но седоки вскакивали и отбегали в сторону. Наши сразу бежали к обозу, а спешенные степняки были обречены.
— Не увлеклись бы. В засаду могут попасть. — И Коловрат оглянулся на нас.
— Не попадут. Там Лисин Макар Степанович, он опытный боярин. Похоже, монголы нас зажмут с двух сторон. Тогда встанем тут, на холме. — Я направил коня к обозу и, спустившись, выкрикнул:
— Егор!
От первых саней выскочил старшина обоза Егор Суромяк.
— Тут я, Володимир Иванович.
— Егор, заводи обоз на этот холм и ставь вкруг за вершиной от леса до леса. Пошли мужиков большие щиты делать и ежи как учили. Понял ли?
— Всё понял, боярин. — Старшина тряхнул кудрявой головой и, взгромоздив шапку, заорал:
— Возьни! Тяни в холм за мной.
Обоз медленно стал заползать на холм, больше забирая к краю леса. Я махнул Бравому, чтоб подъехал ко мне. Вместе с ним к нам подскакали и старшины обоих дозоров.
— Уж не обессудь, боярин, некуда нам деваться было. Там впереди поганых тьма тьмущая. Хотели, было, вбок уйти, ан оттудова эжно целых две сотни выскочило.
Понятно, впереди лагерем не менее двух туменов стоит. Я повернулся к старшему тылового дозора:
— А сзади что?
— Мы с десятком дозорных столкнулись внезапно. Посекли их малость и в погоню за ними, а там нам навстречу сотен десять вышло. Пришлось уходить. Но мнится мне, что они по нашему следу шли.
Я кивнул и направился обратно на холм, подъехав к Кубину и Коловрату обрисовал ситуацию. Меня мрачно выслушали.
— Ну что ж. Зажали нас, значит, тут тогда биться будем, бояре.
Рядом остановился Бравый.
— Звал ли, Володимир Иванович?
— Ты вот что, Иван Пантелеевич, пошли десяток своих путь разведать за холм. Можно ли тут через лес пройти? А сам сюда вертайся.
Бравый кивнул и ускакал к сотне.
Тем временем Коловрат отправил полусотню к перелеску, от которого мы пришли. Я позвал Демьяна и подъехал к Кубину и Ефпатину.
— Как думаете, бояре, сколько у нас времени?
— Мало. Успеть бы укрепиться тут.
От леса летел частый перестук топоров и звук падающих деревьев, а мужики уже тащили первые сколоченные щиты и заградительные ежи. Они делались очень просто — выбиралась шестиметровая часть ствола с толстыми ветками, которые остро затачивались в метре от ствола и укладывалась комлем к тылу. Получалось сразу несколько рядов кольев торчащих в сторону врага. Нижние колья упирались в землю и высотой они получались в сажень. Попробуй такой ёж сходу преодолеть на коне или оттащить в сторону. Из молодых елей делалась аналогичные, только укладывались иначе — с комля до середины срубалось все, потом шли заточенные ветки, с каждым рядом длина их возрастала, и скреплялись они поперечным длинным бревном, сразу несколько штук. Такое решение приняли для экономии верёвки, но на самом деле оказалось куда практичнее.
— Куда уложить, бояре?
— Ложи так. — Я показал, куда укладывать заграждения, и обратился к Горину: — А ты, Демьян, оставь три десятка самых метких в прикрытие, а сам займись расстановкой щитов. Большие, по готовности, ставь в полутора десятках саженей от ежей, маленькие меж ними, и так по кругу. И отправь, кого в помощь мужикам, чтоб щиты скорей наготовить.
Рядом объявился Бравый:
— Исполнено, Володимир Иванович.
— Хорошо, Иван Пантелеевич, отправь оставшихся из твоей сотни в лес. Пусть помогают щиты с ежами делать. Да! И кликни сюда обозного старшину.
Сотни, отправленные на перехват поганых уже возвращались. Кубин и Коловрат о чем-то тихо переговаривались. Я их спросил — о чем речь? Евпатин, показывая рукой сказал:
— Вон там, слева, видишь, ложбина, скрытая подлеском? Там всех конных лучше расположить. Если что с разгона хорошо ударить можно.
— Бояре, посторонись!
Мы отъехали и мужики, притащившие сразу несколько щитов на санях, споро их установили. Один из них, обозный старшина Егор Суромяк, подскочил к нам.
— Егор, гвоздей и веревки хватит?
— Хватит, боярин. Мы ужо три десятка набили и ежей достаточно, только таскай.
— Хорошо, ты вот что ещё, всю бронь, что осталась ратникам Коловратовской дружины отдай. Всю.
Старшина кивнул.
— Я их у обоза ждать буду.
— Добре. — Коловрат позвал своих сотников и отдал распоряжение — безбронным идти к обозу. Я спросил у деда Матвея:
— А если мы всех конных тут поставим, что с другой стороны?
— Там только щиты, но сотню держать надо.
На холм, наконец, въехали вернувшиеся сотни Лисина, Садова и Бориса Велесова. Ратников отправили сразу в ложбину, а сотники подъехали к нам.
— Тьма их там, бояре. Десяток моих ратников за перелесок выскочили, глянули и обратно. Там их много и всем гуртом сюда валят. Скоро появятся.
— Вот, легки, на помине! — Кубин показал в дальнюю сторону поля.
Вдалеке, из-за перелеска, появилось черное пятно. Оно стало быстро увеличиваться. Мы посмотрели в другую сторону. Там так же появились всадники, вытекая из-за поворота как черная лава. Наши дозорные уходили к холму галопом.
— Скоро начнётся.
Я осмотрелся — большие шиты, уже стояли в один ряд, а от леса подвозили новые. Отлично, укрепиться успеем. Вместе с Коловратом и сотниками обговорили сигналы и стали ждать. Сзади подъехал Бравый с одним ратником, вернувшимся из разведки леса.
— Не пройти, боярин. Густой чапарыжник. Да и обрыв далее есть. Речка там, узка, наш берег высок, а тот болотист. Пешими, только-только пролезть можно.
Хреново. Думал новиков через лес отправить. Да и обещал я Велесову, что Бориса сберегу. И не уйдёт ведь! Никто не уйдёт.
Поле вокруг холма почернело. Монголы заполнили его всё от края до края. Ратники смотрели из-за щитов вперед мрачно. Хмурый и долго молчавший дед Матвей, сплюнул и сказал:
— Они, похоже, сюда всей своей ордой пришли. Только самого Батый-хана пока не видать.
— Здесь он. — Прогудел Коловрат, показывая левее. — Эвон, бунчук Батыя несут.
Мы увидели коричневую массу всадников, перед которой все черные расступались. Во главе реяло полотнище черно-белого цвета с целым пуком кистей на древке. Это было знамя Чингисхана, по наследству доставшееся Батыю. Девятихвостое, с изображением серого кречета с черным вороном в когтях. И чем интересно не угодил монголам черный ворон?
Коричневая гвардия хана встала прямо напротив холма. Кто в этой массе хан Батый не разберёшь. Из неё выехал один из всадников, пронесся перед строем, держа на вытянутой руке копьё с длинным пуком у наконечника, и что-то прокричал. В ответ монголы взревели:
— Дзе! Дзе! Дзе!
Глашатай сделал ещё один заход вдоль строя и поскакал к холму, а черная масса орала:
— Дзе! Дзе! Дзе!
Мы наблюдали за приближающимся монголом.
— Сейчас скажет, чтоб мы сдались.
— Ну, вот ещё! — Демьян выхватил лук, но дед Матвей перехватил его руку.
— Охолонь, не время.
Монгол остановился перед ежами и закричал:
— Урусуты! Склонитесь перед царём всей земли Бату-ханом, внуком великого Потрясателя Вселенной Хана Чингиса. Целуйте землю у его ног! И будет вам милость!
Он вскинул копьё и тысячи степняков взревели:
— Кху! Кху! Кху!
Всадник пришпорил коня и понёсся вдоль заграждения, тряся своим копьём. Ратники стояли в молчании. Некоторые бормотали молитвы, мрачно смотря на заполонивших все поле монгол.
— Эх, славная сеча будет! — Коловрат пихнул Кубина. — Как считаешь, Матвей Власович?
— Да, на каждого по три дюжины поганых придется, а то и больше.
Коловрат и дед Матвей замолчали, а я прикрыл глаза.
Да, на каждого стоящего здесь ратника приходилось больше пятидесяти монгол. Много. Эх, не смогу я выполнить обещание, данное Велесову, не сберечь мне Бориса в этой битве. Вот он, мой момент истины! Тут я и останусь. Тут и будет мой последний бой.
И вдруг, сквозь закрытые веки, я увидел танки с крестами, много танков, ползущих к тонкой ломаной линии окопов и бойца в выжженной солнцем гимнастёрке. В солдате, ползущем навстречу стальной громаде я, вдруг, узнал своего деда. В танк полетела граната, а деда прошила пулемётная очередь. Он не вернулся с войны. Вместо него пришла похоронка.
Темный лес, озаряющийся вспышками выстрелов. Лай овчарок, и перекличка егерей, преследующих разведгруппу, уходящую к линии фронта с важным языком. Две фигуры в конце уходящей цепочки людей. Один из них, ранен. Он задерживает всех. Короткий спор и, по узкой тропе среди болота, в темноту уходит уже один. А оставшийся ложится за кустом и ждет. Он задержит немцев, даст время, чтоб его товарищи смогли уйти. Теперь я знаю как погиб мой второй дед. Теперь, вместо слов — пропал без вести, я скажу — погиб смертью храбрых.
Как погибли оба деда — никто не знал. Я понял, что это мне рассказала память предков. Предков, которых я не помнил, не знал, кроме обоих дедов. Но все равно, я преклоняюсь перед ними и чту их. Открываю глаза и, глядя на черную, как смерть, монгольскую орду, тихо говорю:
— Я помню отцов своих.
Рядом вздрагивает Демьян, а дед Матвей повторяет за мной:
— Я плоть от плоти твоей, отец мой. Помню и чту тебя.
