— Если он пережил сто, или сколько там...
— Двести сорок три, — уточнил доктор.
— Двести сорок три сеанса облучения, и не погиб — может, и не погибнет уже?
— Рискнёте, Ортем? Мари я предлагать не буду. Я уже знаю её ответ.
— Нет, — Артём покачал головой. — Я бы не рисковал.
— Тогда вопрос закрыт. И постарайтесь хотя бы часть дня отдохнуть. Без чрезмерных нагрузок — завтра у нас серия экспериментов, и вы у нас — основной их участник. Найдёте время? Или попросить командующего дать вам ещё один выходной?
— Найду, доктор, — Артём пожал ему руку. — Спасибо за Мари, за Арлетт. С ней уже всё хорошо?
— Физически — ещё вчера можно было выписывать. В целом — она пережила сильное потрясение, с ней работают психологи. Разглашать права не имею, вкратце: если вернётся в Париж, ничего хорошего её там не ждёт. Но главное — она жива и здорова.
— И ещё, доктор. Уже много раз слышал: у мужчин-дросселей дети все больные, или уродливые. Это правда, или...
Доктор снял пенсне и улыбнулся.
— Вы образованный человек. Не придавайте такого значения слухам. С момента выхода на поверхность у людей начался перекос по половому признаку — было время, когда на одного новорождённого мальчика приходилось десять девочек. Ещё одна странность: стали погибать зародыши с серьёзными наследственными дефектами. Большинство таких дефектов, до Вторжения, врачи находили в первые три дня жизни зиготы — будущего человека, то есть. Находили и предлагали матери выбор — устранить дефект, если в наших силах, или...
— Понятно, что такое «или». Но какое отношение...
— Дайте договорить. Так вот, сейчас у всех выживших эмбрионов нет серьёзных дефектов. Есть незначительные, когда человек остаётся полноценным — такое мы легко исправляем сами. Но вот то, о чём я только что говорил, уже пять столетий решается словно автоматически. И причину понять не можем, — доктор уселся сам, и взмахом руки предложил Артёму последовать своему примеру. — Так вот. Дроссели — за исключением вас, вероятно — ведут довольно беспорядочный образ жизни. Алкоголь, сильные стимуляторы, даже наркотики, если не успеваем вовремя выявить и изъять. Как следствие, большинство зигот от них...
—... теперь не выживают, поскольку там могут быть дефекты.
— Верно! Приятно поговорить с образованным человеком. Вот и весь секрет. Ну, а слухи и суеверия — это, увы, никакая медицина не может вылечить. Не наша специализация. Поэтому, если у дросселя остаётся потомство, мы вынуждены особо заботиться — по сути, охранять какое-то время. Люди воспринимают такую заботу как признак того, что ребёнок серьёзно болен. Дальше понятно.
Артём вздохнул.
— Ваша статистика, друг мой, — доктор посмотрел на экран регистратора. — На настоящий момент: сорок два мальчика, семь девочек. Разумеется, только ваши прекрасные дамы в курсе, кто отец их ребёнка. Поэтому берегите себя, пожалуйста — когда это возможно. А сейчас прошу простить — меня ждут с докладом!
— — -
— Слушай, есть дело! — Мари поймала Артёма, когда он, всё ещё под впечатлением разговора с доктором, шёл в сторону дома. — Я тут припомнила, какие ты песни пел. Поговорили с Глорией и другими умными людьми. Глория почти сразу же сумела договориться. Ну, без тебя мы ничего не обещали, конечно...
— Перед кем выступать?
— Умный! — Мари довольно улыбнулась, и стукнула его легонько кулаком в грудь. — Перед Римом. Сегодня закрытие девяносто пятых летних спортивных игр. В Колизее будет весь Рим! Точно говорю! А кто не сможет, будет смотреть трансляцию! Ну? Глория сумела уговорить организаторов вставить, сразу после официальной части, два часа. Твой звёздный час! Соглашайся!
— Ну вы даёте! — невольно вырвалось у Артёма. — Если весь Рим...
— Брось, мы же будем рядом. У тебя голос, может, и не самый лучший, но годный, уши не вянут. И мы с тобой! И ещё десять певцов хотят присоединиться. Решай!
— Если я согласен, сколько времени на репетиции?
Мари посмотрела на часы.
— Почти восемь часов. Успеем! Я уже успела за инструментом Глории в Лондон съездить! Да не скользила я, — вздохнула Мари, увидев, как изменилось лицо Артёма. — Экспрессом смоталась. Доктора мне мало, что ли? Хоть ты не капай на мозги!
— Не заводись, — Артём положил руку на её плечо. — Хорошо. Я согласен — времени мало, с чего начнём?
— Песни выберем. Их ещё цензору нужно успеть показать. Это тебе не Лондон, там пой что хочешь, любую чушь. Тут что попало не пропустят.
— — -
Вначале Артём предложил местом для репетиций комнату в доме; тут же выяснилось, что хорошо бы располагать справочными материалами. В итоге выбрали всё ту же комнату для работы с книгами, «клетку Фарадея», в которой Артём и Миранда вели расследование «дела переводчика». Устроило всех, в том числе и владельца библиотеки. Артём входил туда не без опаски; однако, и при закрытой двери «клетки» ничего особенно не изменилось, а звукоизоляция у неё такая, что можно репетировать хоть на полную возможную громкость обеих флютен.
— Нужно что-нибудь новое, — подумала вслух Мари. — Ну, то есть неизвестное слушателям.
Песня «Agnus Dei»(*) пришла на ум без предупреждения. От музыки и Глория, и Мари пришли в полный восторг, но вот когда Артём попытался изобразить то, как это поётся...
— Похоже на французский, но не совсем, — пришла к выводу Мари. — Постой, это что, старофранцузский?! Ты и его знаешь? Ещё раз!
Артём начал ещё раз. Уже после первого куплета Мари помотала головой.
— Не могу я это слушать. Перестань над языком издеваться. Напиши лучше слова, сможешь?
Артём пожал плечами и начал писать. И Глория, и Мари с любопытством следили за тем, что выходит из-под карандаша.
— «De mutilation / En soustraction / Agnus Dei / Te voir en chair / J'en perds la tête...» — напела негромко Мари. — Чудно! Прекрасно звучит. И это женская песня, женщина должна петь. Ну-ка, давай вместе!
Им обеим очень понравилось то, что получилось. Артём исполнил вторую партию — там была простая и незатейливая латынь, текст, который и на Земле был вполне понятным.
— Отлично! — пришла к выводу Мари. — Всем понравится, точно говорю. Что ещё есть в списке?
В списке было много чего. «Halleluja», «Twist in my sobriety», «Freelove»... (**) Чтобы исполнить нужным образом «Lux aeterna», потребовался голос Глории — диапазон впечатлял, и ведь ни разу не пела сама, пока была с Артёмом! Скромничала? Почему?
— Класс! — выдохнула Мари, смахивая с лица слёзы. — Пробирает-то как! И слова вроде не очень особенные, а как действует! Дальше!
— ...Староанглийский, старофранцузский, — покачала головой Глория, пока они, втроём, ждали короткую очередь в приёмной цензора. — Насчёт французского не скажу, не разбираюсь, но английский звучит очень убедительно. Так вы на самом деле из далёкого прошлого?! А я и не верила...
— Из прошлого? — немедленно заинтересовалась Мари. — Почему я не слышала? Рассказывай!
На этом месте их пригласили к цензору. Ледяное лицо того оттаяло после первой же песни. Стараясь оставаться в рамках официального образа, цензор утвердил все до единой песни и пожал всем руки — смотри-ка!
— С ума сдуреть! — заключила Мари, когда они вышли на улицу. — Всё, пауза, мне и моему горлу отдохнуть нужно, мне же потом всё это петь уже по-настоящему, для людей.
— Мне с учениками поговорить нужно, — Глория привлекла к себе Артёма и поцеловала в щёку. — Не забудьте — встречаемся дома, в шесть!
— И почему я её не ревную? — задумчиво спросила Мари, провожая Глорию взглядом. — Сама удивляюсь, чего это я такая добрая стала. Не к добру это. Не поверишь, уже который день никому в рожу не дала — и не тянет. Что это со мной такое?
— Гормональные изменения?
— Не строй из себя доктора. Сама знаю, что изменения, но почему так сильно? На кого это ты смотришь?
— Тихо, — понизил голос Артём, и отвернулся. — За моей спиной, человек в чёрной куртке — видишь? Волосы крашены под седину.
— Вижу, — подтвердила Мари, посмотрев в указанную сторону — не привлекая внимания. — И кто он такой?
— Он видел, как убили Юлия Корту. Один из свидетелей. И его показания исчезли из дела.
— Слушай, он уходит — похоже, что-то почуял! Что будем делать?
— Нельзя позволить ему уйти, — решил Артём. — И желательно без шума. Следишь, куда он направился?
— В сторону Колизея, похоже, по узкой улице. Не знаю, как называется. Идём?
...Человека они настигли на полпути к Колизею.
— Мари Фурье, уголовная полиция, — показала Мари своё удостоверение. — Нужно поговорить, вы...
Артём заметил только, что она схватила за руки его и «подозреваемого», и мир «сдвинулся» — как будто их рывком перенесло на другое место, шагах в трёх. Чёрт, она скользит! А ещё через секунду Артём увидел, как Мари надевает наручники на ещё одного неизвестного, которого тем временем крепко держали за руки двое неприметных людей. Похоже, та самая охрана. Хорошо работают! Отобрали оружие, никто и заметить не успел.
— Не дай ему уйти, — спокойно заметила Мари. Человек, седовласый, явно собирался воспользоваться моментом, но увидел, как Артём положил руку на кобуру... и передумал.
— Полиция Рима, что происходит? — двое рослых служителей закона возникли как из-под земли. И опять полиция опаздывает... по крайней мере, римская, подумал Артём.
— Покушение, — Мари спокойно показала им удостоверение. — Не знаю точно, в кого из нас он собирался стрелять. Вот его пушка, — она протянула оружие, уже упакованное в пластиковый пакет.
— Благодарю за сотрудничество, мадам Фурье! — тут же подобрел полицейский. — И вас, сэр Злотникофф. Пройдёмте в отделение.
Через пятнадцать минут седовласым и несостоявшимся убийцей уже занималась Валери Обэр, а Артёма и Мари отпустили, в сопровождении полиции, строго в сторону дома. Охрана, или кто это был, незаметно растворилась среди прибежавших на помощь людей — как и не было их.
— Что ты доктору теперь скажешь? — поинтересовался Артём.
— Что не дала ребёнку расти без отца, — ответила она, и погладила свой живот. — Мама не нарочно, милый. По-другому не получилось.
— Не рановато говорить с ним? — не удержался Артём, и получил кулаком в бок.
— Не мешай! — Мари закрыла глаза. — Ничего страшного, — заключила она. — Он поймёт, что я не нарочно. Только попробуй ещё раз усмехнуться, в зубы получишь!
— Ты это серьёзно? — он развернул её лицом к себе. Мари сердито посмотрела ему в лицо, и обняла, уткнувшись лицом в плечо.
— Прости, — сказала она, наконец. — Нельзя мне скользить, на людей начинаю бросаться. Всё, пошли домой!
Охране будет сегодня благодарность, подумал Артём. Это что же — теперь и вовсе нельзя по улице пройти? Кругом могут оказаться боевики той самой «группы Росс»?
— — -
— Вас понял, сэр Злотникофф, — лорд Стоун не особо удивился, услышав про Колизей — но, раз приказано было туда не ходить... — Да, разрешаю, но ваша охрана должна быть поблизости. Сигнал прежний: если чувствуете, что возможен переброс, садитесь и поднимаете правую руку.
Оставшиеся до выступления полтора часа Артём провёл за книгами: Марина честно приносит книги на латинском — надо выполнять обещание. Никогда ещё не был так рад возможности посидеть за столом, с книгой в руках! Сплошь подвиги, подумал Артём, вздохнуть некогда. Похоже, эта «группа Росс» весьма небезобидна — ведь сумели подкрасться почти вплотную! Хорошее у Мари чутьё — сразу видно, давно в полиции работает. Получается, так и осталась в полиции? Удостоверение — это тоже электронный прибор, и, если человека увольняют, его удостоверение в течение минут перестаёт что-либо показывать. И проверить легко, не подделка ли — словом, всё схвачено.
— Вам пора, — Марина вошла в его кабинет. Договорились, что, если дверь не закрыта, Марине стучать необязательно. — Нам всем, — уточнила она. — Наш дом там будет почти весь!
— — -
...С одной стороны — устал, и не только от эмоционального напряжения: «страх сцены» ощущался очень сильно, даром что на сцене не один. Само выступление сильно зарядило — шли обратно все довольные, чувствовалось — горы можно свернуть.
Накатило внезапно — уже на подходе к дому. Марина бросилась к Артёму, когда увидела, что тот неловко садится на мостовую. Глория — следом. Миранда поймала обеих за руки.
— Нет! Не подходите! — она кивнула Артёму и командиру группы охраны, который уже взял Артёма за руку. — Только не вы! Подальше, всем отойти подальше!
Умница Миранда, успел подумать Артём, прежде чем чернота накрыла с головой.
— — -
— Где это мы? — прошептала Мари — первое, что Артём воспринял. Ну и кто её просил? Сказано ведь было — не подходить!
Огромный зал. Похоже, они внутри собора — как именно называются помещения, Артём не помнил, но они на возвышении: шестеро человек охраны, Мари и он сам. Перед ними — зал со множеством скамей, слева и справа — огромные витражи, а на полу, близ стен, мраморные статуи. И, похоже, очертания труб органа за спиной.
— Это не Айур, — заметил Артём, посмотрев на индикацию часов. Всё как в тот раз: сила тяжести другая — совпадает с тем местом, где находится убежище Марка Флавия Цицерона. Воздух — ощущается, что застойный, но пригодный для дыхания, индикаторы не показывают опасности, нет ничего вредоносного (из известных создателям костюма веществ).
Светло — сквозь витражи просачивается свет. И — только сейчас заметил — люди. Все скамьи заняты, все сиденья. На вид — самые обычные люди. Всех возрастов — дети тоже есть. Сидят и смотрят на пришельцев — на возвышение.
— Это не нечисть, — доложил командир группы. — Какие будут приказания, сэр Ортем?
— Выбираться, — сказал Артём, и тут же спросил себя — а куда? Если это не Айур, то куда выбираться?
— Вы это тоже видите? — Мари заворожённо озиралась. — Это же известный собор, опять забыла название! На Айуре была его точная копия! Смотрите — надписи на латинском языке!
— И органист на месте, — заметил Артём. Точно: место органиста занято. Сидит, как и все прочие в зале, неподвижно — смотрит перед собой. Даже не оглянулся.
— Есть клеточная активность, — сообщил командир группы. — Они живы. И...
Люди встали. Как по команде — все до единого. Встали и повернули головы в сторону пришельцев.
— Надо выбираться отсюда, — прошептала Мари. — Чую, нельзя оставаться, надо...
Они бросились к ним, к возвышению. Все — выбирались в проход, и оттуда бежали со всех ног к пришельцам. Артём ощутил, как снова накатывает — только и успел схватить за руку Мари.
