Женевьева снова ощутила непреодолимое желание плеснуть себе в лицо холодной воды, чтобы успокоились загоревшиеся щеки.
— Просто до сих пор я мало что считала достойным любопытства.
— Я польщен.
Светлое небо, до чего же иронично-равнодушно звучал его голос. И он продолжал ехать так же спокойно, ни разу даже не взглянув в ее сторону..
— Что же, вполне закономерно, что вас волнует собственная судьба и вы хотели бы знать, чьего покровительства я намерен для вас добиться.
— Самую малость.
— Мне кажется, что герцог Джориан был бы подходящей кандидатурой.
Женевьева, уже собравшаяся с силами и кое-как нацепившая такую же холодную и вежливую маску на лицо, чуть не выпала из седла.
— Ничего себе! — она вовремя сдержала пару словечек из языка наемников, которые была готова произнести. — Что же за тайны вы возили ему из Круахана, что можете теперь с легкостью просить его покровительства для кого попало?
— Само знание об этом является достаточной тайной, — Ланграль чуть поднял брови, — и я вынужден просить вас ответить, откуда вы это узнали.
— А если я не отвечу, — Женевьева горько усмехнулась, — вы проткнете меня шпагой и бросите на дороге? Это называется убирать следы, не так ли? Потому что я чрезмерно любопытна, и у меня хорошая память. Я с легкостью запоминаю разговоры, подслушанные в чужих кабинетах. Например, в кабинете первого министра Круахана.
— Вот оно что, — Ланграль без особого удивления, но задумчиво похлопал перчаткой по луке седла. — Значит, вы не просто шли мимо тогда, на Круглой площади... Вы знали, что я там буду и кто меня там будет ждать.
— Допустим. Что это меняет?
— Послушайте, графиня...
— Вы когда-нибудь назовете меня по имени?
— Хорошо... Женевьева, — он сжал губы, и ее имя прозвучало настолько официально, что она впервые в жизни пожалела о том, что оно такое длинное. — Вряд ли с вашей стороны было случайной обмолвкой, когда вы сказали про мои... хм, услуги герцогу Джориану и что они дают мне право требовать покровительства для первого встречного? Вы считаете, что я к вам отношусь как к "кому попало"?
— Уверена.
— Другими словами, вы считаете меня бесчестным человеком? Как я могу относиться так к вам, если вы спасли мне жизнь?
— И очень просто! — Женевьвеа почти закричала, отчего даже вконец усталая лошадь испуганно шарахнулась под ней в сторону. — Лучше бы я вас не спасала! Вы теперь мне этого никогда не простите! Что надо теперь из-за этого куда-то со мной тащиться и что-то для меня делать, когда вам глубоко противно мое общество!
Некоторое время Ланграль смотрел на нее — вернее на затылок с растрепанными рыжими волосами и напряженно поднятые плечи. У нее был очень красивый поворот головы, и он становился еще красивее, когда она обижалась.
— Не стоит об этом... так кричать, госпожа графиня, — сказал он наконец. — Тем более что мы почти приехали. И сейчас нас могут ждать вещи гораздо более неприятные, чем наш с вами разговор..
— Почему вы так думаете?
Женевьева даже приподнялась в седле, оглянувшись вокруг. На вид деревня выглядела абсолютно мирной — обычным маленьким поселением с несколькими домами, крытыми соломой и одним большим зданием — скорее всего трактиром. Не сговариваясь, они направились туда, как к явно единственно возможному источнику лошадей. Но Ланграль заметно помрачнел и обеими руками попробовал, насколько легко вытаскивается кинжал, висящий в ножнах на шее.
— Я так часто ездил по этой дороге, — пробормотал он сквозь зубы, — что ловушки чувствую с дуновением ветра.
Они спешились у самых дверей и вошли, причем Ланграль сначала распахнул дверь, бросил внутрь внимательный взгляд и только потом пропустил Женевьеву, закрывая ее собой.
Внутри ничего угрожающего не обнаружилось. За стойкой сидел маленький нахохленный человечек, без особого интереса посмотревший на вошедших. Посетителей почти не было — два крестьянина в шерстяных плащах молча пили пиво, почти не отрывая толстостенных кружек от стола, и толстая служанка вертела по полу грязной тряпкой. Третий посетитель, в надвинутом на глаза капюшоне, дремал в углу, засунув руки глубоко в рукава.
На него Ланграль посмотрел особенно подозрительно, но делать было нечего — пока что на них никто нападать не собирался. Поэтому Бенджамен положил руку на стойку, постаравшись, чтобы звякнули ножны, и негромко сказал трактирщику:
— Нам нужны четыре лошади. Лучшие, какие у тебя есть.
Трактирщик широко раскрыл глаза, будто Ланграль сообщил ему необычайно неожиданную и приятную новость.
— А как же, блистательный господин. У меня как раз есть четыре лошади. Самые наилучшие, какие только есть в этих краях. Не угодно ли господину взглянуть?
— Они у тебя далеко? — Ланграль снова нахмурился.
— Прямо за углом, сударь, у коновязи. Пожалуйте, сударь.
— Оставайтесь лучше здесь, — одними губами сказал Ланграль. — И сядьте ближе к окну.
— Нет, я с вами!
— Я сказал, оставайтесь здесь!
Женевьева невольно попятилась, словно он толкнул ее на скамью у окна. Дверь хлопнула, и ненадолго наступила тишина. Служанка перестала шаркать тряпкой по полу, подошла к стойке, медленно нацедила большую кружку пива и, приблизившись к столу, брякнула ее перед Женевьевой.
— Спасибо, — неприязненно сказала Женевьева. — Но я ничего не заказывала.
— А у нас не принято отказываться от угощения, графиня, — сказала служанка густым басом, выпрямившись. На ее лице под грязноватым чепцом Женевьева обнаружила торчащие вперед усы. Два крестьянина тоже сбросили свои плащи и проворно вытащили шпаги. Один из них быстро откинул в сторону щеколду на боковой двери, и из нее полезло еще несколько таких же молодцов с клинками наготове. Неподвижным остался только дремлющий в углу человек в плаще — такое впечатление, что он даже не проснулся.
Женевьева поднялась, слегка усмехнувшись. Она еще могла позвать на помощь, но она скорее умерла бы, чем сделала это. Натренированным и нарочито медленным жестом, фирменным движением клана беспощадных, она потащила из ножен шпагу, словно любуясь тем, как постепенно выскальзывает на свет тонкое лезвие.
— Тогда уж и вы не отказывайтесь от моего!
Окончание движения было молниеносным — и двое стоящих ближе всего к ней застонали, схватившись за плечо и бедро, и осели на пол. Женевьева вскочила на стол, одновременно кинув кружку в подбегавшую толпу. По комнате потек резкий запах пива. Конечно, они только казались ей толпой, потому что толкались, наступали друг другу на ноги и шумно дышали, а на самом деле их было всего человек десять. Чья-то рука потянула ее за плащ, чтобы сбросить со стола, и она хлестнула шпагой наотмашь, радостно оскалившись. До чего приятно оказалось ни о чем не думать, а просто спасать свою жизнь — на секунду она поняла, что была намного счастливее и спокойнее в своих айньских болотах, демонстрируя бесконечным князьям свои фехтовальные приемы, распивая сидр с охраной, а потом в очередной раз удирая в ночь с одинокой монетой в кошельке. По крайней мере, тогда в ее сознании не маячили постоянно широко расставленные темные глаза, заглядывающие ей в душу.
Кончик шпаги задел ее по колену, и она раздосадовано зашипела. В этот момент в зал ворвался Ланграль, с растрепанными волосами и красной полосой на лбу — очевидно, осмотр лошадей был далеко не мирным. Он обрушился на противников Женевьевы сзади, без единого слова, и она какой раз поразилась тому, насколько у него безупречная техника, гораздо более отточенная и изящная, чем у нее. Беспощадные никогда не старались драться красиво, и Женевьева вряд ли могла рассчитывать, что на ее манеру фехтовать кто-то будет любоваться так же, как она сейчас глядела на Ланграля. Ему приходилось трудно — на него насели сразу три противника, и до сих пор его спасало только то, что втроем они скорее мешали, чем помогали друг другу.
Женевьева перебралась со стола на трактирную стойку и швырнула еще одну кружку, метя по головам. Штанина на колене слегка намокла, но она радовалась тому, что может свободно шевелить ногой, и значит, ничего серьезного нет.
Но ее что-то беспокоило — вовсе не противники, бестолково суетящиеся вокруг. Она могла угадывать их за спиной по громкому дыханию и ловко уворачивалась каждый раз, когда в нее пытались сзади ткнуть шпагой. Ее беспокоил Ланграль — вернее, не он сам, а его лицо. В бою с него постепенно сползла обычная отрешенная маска, глаза засверкали, брови чуть сдвинулись, и мимика стала более яростной. Эти волосы, падающие на лоб. Этот быстрый поворот головы — она все это несомненно видела. Только где? Может быть, во сне? Ей казалось, что тогда комната была такой же низкой, и потолок таким же закопченным, только менее грязным. И еще горел камин, и его отсветы падали с одной стороны . Женевьева даже еле слышно застонала от умственного напряжения и раздражения — нашла, когда ударяться в воспоминания, вот проткнут сейчас в тебе дырку, будешь знать.
Дырку проткнули в ее рукаве — и это был последний удар, нанесенный оставшимся на ногах противником, Ланграль, оказавшийся рядом, небрежно отпихнул его, стряхивая со своей шпаги. Женевьева недоуменно посмотрела на пропоротую ткань и снова перевела взгляд на лицо Ланграля, мучительно нахмурив брови.
— Поздравляю, — раздался хриплый голос из угла. — Вряд ли за эти годы ты научилась чему-нибудь более полезному, раз все совершенствуешься в своих детских забавах. Компанию, впрочем, ты себе подобрала тоже соответствующую.
Откинув с лица капюшон и чуть наклонившись вперед на скамье, на нее смотрел единственным глазом колдун, когда-то пришедший в замок графа де Ламорак. Скильвинг, или Хэрд, или как его еще звали. Великий Магистр Ордена Чаши. Седины в его спутанных волосах стало еще больше, а в остальном он нисколько не изменился — все так же был похож на старого подбитого ворона.
— Ты!
Женевьева даже не нашлась, что еще сказать.
— Вы удовлетворили свое любопытство, сударь? — Ланграль медленно засовывал шпагу в ножны, все еще тяжело дыша. — Судя по тому, как вы за нами долго наблюдали и не вмешивались, вам было очень интересно.
— Я никогда не вмешиваюсь в людские дела, которые меня не касаются, — Скильвинг говорил все так же низко и отрывисто, — и уж кому, как не вам знать это, Бенджамен де Ланграль. По крайней мере, в ваши дела в Валлене я не вмешивался никогда.
— Подождите... — Ланграль прищурился, — Я бы сразу узнал вас, мессир Хэрд, но я привык вас видеть в другом костюме и другом окружении.
— Это при дворе Джориана я Хэрд, — мрачно сказал тот. — А здесь называйте меня Скильвингом.
— Что ты здесь делаешь? — Женевьева наконец проглотила свое удивление. — Ты за мной следишь?
— Ты всегда была чрезмерно высокого мнения о собственной личности, Женевьева де Ламорак.Я просто путешествую по делам.
Женевьева недоверчиво фыркнула. Рядом со Скильвингом она вновь почувствовала себя маленькой девочкой, сидящей на сучковатом бревне, неотрывно смотрящей в огонь и жадно слушающей. Несмотря ни на что, она все-таки была рада его видеть.
— Только не вздумай притворяться, что тебе нет до меня никакого дела, — сказала она вслух. — И что ты просто так сидел и равнодушно смотрел, как десять человек пытаются проткнуть меня шпагой.
— Хм... — Скильвинг задумчиво прикрыл здоровый глаз, — в общем-то я полагался на твоего защитника.
— Какого?
— А вот его, — он мотнул головой в сторону опять замкнувшегося в себе Ланграля.
Женевьева еле слышно вздохнула.
— Почему ты был так уверен, что он будет меня защищать? Может, мы с ним первый раз в жизни видим друг друга.
Скильвинг слегка раздраженно махнул рукой в ее сторону.
— Ты очень поглупела от своих айньских приключений, наследница Ламораков. Или у тебя память отшибло от болотной сырости?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Оторви хоть на мгновение свои мозги от этой железки, которую ты считаешь продолжением своей руки. И вспомни как следует.
Женевьева покосилась на Ланграля. Неожиданно ей показалось, будто комната завертелась у нее перед глазами. Такой же низкий закопченный потолок. Такой же полумрак и так же задвинуты ставни. Только горит камин, и пахнет высушенными цветами. Цветов в бесконечных маленьких горшках очень много — на каминной полке, на полу у приоткрытой балконной двери. И книги — огромные фолианты навалены на столе и тускло поблескивают корешками.
Она успела заметить точно такую же тень, мелькнувшую в глазах Ланграля. Он тоже вспомнил.
Комната была достаточно большой, но казалось, что в ней почти нет места — может быть, из-за низких потолков, может быть, из-за того, что она вся была заполнена цветочными горшками и книгами, в беспорядке лежащими на столе, на камине и на полу. Запах цветов смешивался с дымом от камина и ни с чем не сравнимым запахом сырого воздуха. Настоящая непогода в Айне обычно заключалась в проливном дожде, грозящем затопить все вокруг, и в белом плотном тумане, поднимавшемся от болот. А хозяин комнаты, беловолосый человек с темно-синими глазами ослепительного цвета, обычно мучился ревматизмом в такую погоду и поэтому сейчас стоял у камина, копаясь в нем длинными щипцами и держась за поясницу.
Ставни были чуть приоткрыты, и в них со всей силы стучал дождь. На какое-то мгновение в мерную дробь дождя вмешался другой звук — более настойчивый и нетерпеливый. Видимо, кто-то колотил молотком по входной двери.
Рыжая девушка, сидящая на полу у камина, подобрав под себя ноги, вскинулась, и толстая книга сползла с ее колен на пол.
— Зря пугаешься, — успокаивающе пробормотал человек с белыми волосами, отставляя щипцы в сторону. — Неужели ты всерьез полагаешь, что за тобой погонятся в такую погоду? Ты переоцениваешь своего... как его там, Ваан Геергена?
— Это вы его недооцениваете, — мрачно сказала девушка, на всякий случай придвигая к себе шпагу в длинных темных ножнах, прислоненную к стене.
Беловолосый прохромал к окну и выглянул за ставень. Ему в лицо сразу полетели капли дождя, но он успел заметить одинокую фигуру, с трудом различимую сквозь белый занавес воды и тумана.
— Там всего один, — сказал он, оборачиваясь. — Видно, дальше ехать совсем нельзя — дорогу размыло.
— Вот и пусть поворачивает обратно, — пробормотала девушка, снова утыкаясь в книгу.
- А как же законы гостеприимства, Женевьева?
— Кто бы о них говорил, — фыркнула рыжеволосая, переворачивая страницу. — Главный отшельник Айны.
— Именно поэтому я всегда пускаю всех, кто стучится в мою дверь, — наставительно сказал человек. — Потому что просто так сюда люди не приходят.
Он подобрал со стола маленькую, чуть коптящую лампу и побрел к двери, видимо ведущей на лестницу.
— И вы что, просто так откроете дверь, Хейми? — спросила та, кого он назвал Женевьевой, широко раскрыв глаза.— Возьмите хотя бы мой кинжал.