Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Марк сразу же, придя, поправлял ей постель, взбивал подушку, устраивал поудобнее. Если надо, подавал судно, Ивик и не думала этого стесняться, она же лежачая. И сам он был мягкий, круглолицый, домашний. И вокруг него становилось не по-казённому уютно. Он озабоченно прибирался у неё на тумбочке, постелил вязаную какую-то салфетку, регулярно ставил в стаканчик вялые гвоздики из теплицы, а потом снеженки. На Ашен этим похож, думала Ивик, она такая же хозяйственная и умеет обживаться.

У Марка были серые глаза, слишком большие для мужчины, оленьи, и слишком длинные, загнутые ресницы. Зато крупные — настоящие мужские — ладони, неожиданно чуткие, приспособленные к тонкой работе и при этом сильные пальцы. Ему оказалось двадцать пять лет, а выглядел он старше, но был ещё не женат. Не сложилось пока у человека, бывает.

Ивик и Марк говорили о самых простых вещах. Не то что гэйны между собой, с ними всегда строишь сложные отношения, сворачиваешь на высокое. Марку Ивик описывала, какие у неё на родине растут фрукты — сам он детство провёл в умеренной полосе, ближе к северу. Перечисляли по очереди, какие у кого дополнительные предметы преподавались в тоорсене. Сравнивали, как назывались разные дворовые игры и какие в них были правила. Обсуждали фасоны штанов, которые выдают на Базах, и способы их перешить. В разговор включались соседки. Ивик уже замолкала, но улыбалась, слушать эти неторопливые беседы было приятно. Марк рассказал, что в Хари, его родном городке, по субботам устраивали маленький рынок на площади, туда народ приносил старые вещи, ходили и меняли одно на другое, шило на мыло. Грейн заметила, что ещё немножко — и так можно докатиться до введения денег. Подкованная в истории Ивик вставила, что до появления в Дейтросе христианства деньги существовали. Мало того, на Триме они существуют и сейчас, и Церковь не против. Грейн отрезала, что деньги — зло, они несовместимы с учением Христа, и не хватало ещё, чтобы наша Церковь копировала триманские ошибки. Ивик спорить не стала. А про себя подумала, что деньги-то, конечно, зло, да только есть много чего несовместимого с учением Христа, но в Дейтросе принятого сплошь и рядом. Марк рассказал, как в детстве они с мальчишками собирали шарики, а потом эти шарики выменивали друг у друга, и можно было "выкупить" редкий шарик за сладости, присланные из дома. Он хорошо помнил, какие лично у него были шарики, и с удовольствием, обстоятельно их перечислял, и было приятно слушать: красный полупрозрачный, золотистый, нежно-зелёный, как майская листва, прозрачно-синий, матовый белый, целая россыпь перламутровых, шершавые на ощупь металлические золотые и редкие упругие — каучуковые...

— Ты их так описываешь, что хочется потрогать, — сказала Ивик. Она в детстве собирала фантики от конфет, но ни одного фантика уже не помнила.

Ивик никогда не понимала, как аслен сознательно выбирают рабочие специальности. Стать инженером-строителем или архитектором — ещё куда ни шло. Или конструктором. Но стремиться к тому, чтобы всю жизнь заниматься — как Марк — отделкой помещений?

То есть понятно, что мало одного желания, оно играет вспомогательную роль. Существует распределительная комиссия. Ивик перед распределением была убеждена, что хочет стать врачом. Ей, правда, повезло. Оказалось, что она вытесняла желание стать гэйной. До сих пор она наивно думала, что комиссия выявляет способности подростков и самых одарённых направляет учиться на инженера, учителя или гэйна. Остальные, середнячки, отстающие, те, кто лишён явных талантов, — их распределяют так, как необходимо дейтрийской экономике.

Ивик втайне жалела таких людей — в чём смысл их жизни, в чём интерес, чем они вынуждены заниматься ежедневно? Рабочие профессии — такая скука...

Марк рассказал, что направление комиссии не было для него неожиданным. Он чего-то подобного и хотел. Любил работать руками, чинить вещи, мастерить. Строительная школа? Замечательно. Точно, конечно, он не представлял, кем будет — так ведь непосвящённые и не разбираются в строительном деле, в том, какие специальности там существуют.

— Марк, а тебе не скучно на работе?

— Работа как работа, — он пожимал плечами, — а тебе разве не бывает скучно?

Ивик вспомнила нескончаемо тянущиеся часы в патруле — и хорошо ещё, если напарник нормальный. Изнурительные тренировки. Многочасовые ожидания неизвестно чего после сигнала "тревога-3". Скучно? Ох, если бы. Если разобраться, бо?льшую часть своей работы она просто ненавидела.

Ненавидела — но не променяла бы ни на что.

Раньше она всё воспринимала правильно, но интуитивно, теперь — осознанно. Даже мечта "просто жить и писать" перестала казаться привлекательной, потому что Ивик не знала — сможет ли она писать в идеальной обстановке. Вдали от страшных гэйнских будней. И не хотела пробовать.

— Скучно, пожалуй, бывает, — вслух признала она, — но... у нас другое. Во всём, что мы делаем, даже в неприятных моментах, есть большой смысл.

— А у нас разве нет смысла? Мы ведь строим для всех. Жильё. Базы. Производственные помещения. Люди живут. Вот мы сейчас оштукатурим объект, стены покроем олифой, настелем линолеум. Плинтуса положим. Люди въедут — спасибо нам скажут.

— Да, ты прав, — растерянно согласилась Ивик. Ей стало даже неловко. Она живёт в комнате тренты и думать не думает, кто белил потолок, вставлял стёкла, проводил электричество. Простые вещи — как воздух, вода и хлеб: их начинаешь замечать лишь тогда, когда их не хватает. Неизвестные аслен шьют для неё форму. Выращивают скот, собирают урожай, готовят в столовой. Делают келлоги, без которых в Медиане никак, а на другом заводе штампуют "Клоссы", без которых не выжить на Тверди. Мастера оружия — уникальные, редчайшие специалисты — вручную делают шлинги, которые гэйны походя, не глядя пристёгивают к поясу. С ума сойти — сколько людей работает только для того, чтобы она, Ивик, могла выйти в Медиану и что-то там сотворить... Оправдывает ли она их труд? Убив двадцать доршей — оправдывает?

Несколько раз к Ивик приезжали из её шехи. И девочки, и ребята. Привозили вкусненькое, разговаривали, играли на клори. Ко всем в палате так приходили друзья.

Однажды приехала Дана. У неё теперь появилась такая возможность, с хозяйственных работ несложно отпроситься. Дана просидела с Ивик два дня, переночевала в посёлке. Живот у Даны ещё не был виден, но она похудела и побледнела, под глазами залегли синяки. Ивик спросила разрешения у соседок и предложила Дане сыграть на скрипке. Та заиграла — и через некоторое время палата наполнилась гостями, все, кто мог ходить или ковылять, явились из соседних палат.

Боль почти прошла. Заживающая на месте ожога кожа со страшной силой зудела и шелушилась. Вот такой теперь и буду, думала Ивик. Справа останется шрам, а слева — вообще кошмар, летом неудобно в купальнике показаться... Но, как ни странно, она не огорчалась чрезмерно. Она ведь никогда и не была красавицей. Со шрамами или без — она никому не нужна. Даже есть положительный момент, перед мамой будет лишнее оправдание — кто же такое страшилище исполосованное замуж возьмёт...

А всё же хорошо, что лицо не задето.

Бедренная кость была только надломлена. Однажды, ощупав её, пожилая добрая Виэри, лечащий врач, сказала, что сегодня Ивик сделают рентген, но она уверена, что всё в порядке, и разрешает вставать.

— А плечо? — Ивик скосила глаза на гипс.

— А с плечом, детка, подождём. Там тебе косточку раздробило. На операции осколочки собирали. Покажи-ка мне левую руку. Пошевели пальцами.

Ивик пошевелила — пальцы двигались с трудом.

— Ничего, восстановится. Кисть у тебя не сильно задета, вторая степень, обойдётся без контрактур. Только делай упражнения, не забывай.

Виэри посидела рядом, помолчала. Она любила так просто посидеть, никогда не торопилась. Виэри все раненые очень любили.

— Долго мне ещё лежать? — спросила Ивик.

— А вот ходить научишься, да и выпишем тебя домой. Дома-то лучше, правда?

Ивик при слове "домой" поёжилась, но тут же сообразила, что никто не заставляет её ехать к маме. Ещё чего не хватало. В тренте можно долечиваться. Как уже хочется туда! Здесь надоело — словами не выразить, как. Койка, блёкло-жёлтая стена, окно с двойной рамой, с белой занавеской, стойкий запах дезинфекции, перебивающий другой запах, сладковато-затхлый, от чужих тел и ран, — больница ещё долго будет сниться Ивик, и она будет просыпаться в холодном поту. Если ад существует, то примерно так он и выглядит.

Ивик заново научилась ходить — не на костылях, а сразу с палочкой, потому что правая рука не действовала. Сначала передвигалась с помощью Марка. Он был терпелив и мог сколько угодно водить её по коридору, а Ивик тренировалась до темноты в глазах, преодолевая боль. Только бы поскорее выбраться отсюда. Она доковыляла до гостевой комнаты и оттуда наконец позвонила маме. Бодрым уверенным голосом расписала, как простудилась, болела с осложнениями, не могла добраться до телефона. Мама встревожилась:

— Наверное, ты мне врёшь... Передавали, что у вас был прорыв. Наверняка тебя ранили, а ты мне теперь заливаешь. Я же чувствую, ты врать не умеешь.

— Прорыв был до меня, — твёрдо ответила Ивик, — я была ещё в отпуске, в дороге... да, у нас поубивало многих.

Это была правда, из шехи пять человек погибло.

— Врать нехорошо, — сказал Марк, когда она положила трубку. Ивик отмахнулась:

— Волноваться начнёт, не спать ночами, зачем?

— Вот ты молодец, — сказал Марк задумчиво, — о матери заботишься. Какие вы всё-таки, гэйны... Это ж уму непостижимо, откуда столько силы в человеке. Тем более в женщине.

— Да ты что, — ответила Ивик небрежно. — Если хочешь знать, я в школе была отстающей и всего боялась. Но нас ого-го как в квенсене дрессируют... и с Медианой шутки плохи, если будешь бояться — убьют. Очень помогает от страха.

— Я не о том даже. Всякому же хочется, чтобы был кто-нибудь близкий... Мама, например. Чтоб было кому пожаловаться, поплакать. Нет? А ты о других заботишься, а сама... тебе словно никто не нужен. А ты ведь совсем ещё девочка. Как же ты справляешься?

У Ивик вдруг защипало внутри. Она опустила голову.

— Конечно, нужен кто-то, — тихо сказала она, — очень нужен... человек, который бы понял. Пожалел.

Она почувствовала, что сейчас заплачет, и прикусила губу до боли.

— Только если нет такого человека? — выговорила она зло. — Вот нет его? Что толку жаловаться маме, она не поддержит, только сама расстроится. Ещё и ругать будет. А остальным — вообще плевать. Мир — он такой, Марк. Всем на тебя плевать по большому счёту. Все говорят — братская любовь, Христос — а на самом деле...

Марк напряжённо смотрел на неё. Положил ладонь ей на предплечье.

— Как же ты так живёшь, Ивик? Тяжело ведь...

Она вздрогнула под его рукой. Как будто он этими словами поддел и отвалил верхний пласт — а в глубине... мамины оплеухи, холодное равнодушие учителей, травля Скеро, и тот ужасный случай на втором курсе, и как венец всего — дорши, дорши во всех видах...

Не думать о них. Иначе размякнешь, разрыдаешься, начнёшь себя жалеть... плавали, знаем. Ивик замкнулась.

— Да ладно, ничего... бывает и хуже, — ровным голосом ответила она.

— Ты такая хорошая, Ивик, — просто, без всяких ухищрений сказал Марк, — такая красивая.

Ивик вытаращила на него глаза.

— Я?!

— Ты очень красивая, — серьёзно продолжал он, — правда. Я когда тебя увидел первый раз... ты была вся покалеченная, в крови, а лицо... Я подумал — лицо как у ангела. Как на иконе. Такое... таких и не бывает лиц. Таких светлых. И глаза необыкновенные. Добрые, внимательные. Умные.

— Ну ты скажешь тоже, — улыбнулась Ивик, — вот нашёл красавицу! А я-то гадала, чем завоевать мужское сердце, — косметикой я толком не пользуюсь, одеваться не умею. Оказывается, надо бинтами обмотаться и хромать!

— А красивую женщину ничто не портит, — не смутившись, возразил Марк. — Ожог твой — подумаешь. Наденешь платье, и не видно будет. Вот в этом и разница. Есть такие: накрасятся, нацепят тряпочку поярче — и тогда вроде будет на что посмотреть. А есть такие, как ты, — они в любом виде, хоть в военной форме, хоть в бинтах, всегда красавицы. Это настоящая красота.

— Умеешь ты комплименты говорить, — Ивик помотала головой. Её настроение резко улучшилось.

Мужчина похвалил её внешность! Да было ли вообще такое хоть раз в её жизни? Пожалуй, что и не было. А может быть, он прав, может, и другие оценят... Если она сама к себе получше относиться начнёт.

Марк попрощался с ней в коридоре, и пока Ивик с палкой добиралась до своей койки, она уже забыла о нём. Ивик недавно закончила повесть "Хроника Голубого Шара", но на бумагу уже просилось продолжение. Она решила, что будет писать прямо сейчас. С облегчением плюхнулась на койку. Убрала булочки, принесённые Марком, в ящик. Поправила на тумбочке букет снеженок.

— Ну, мать, везёт тебе, — заметила Грейн, — как он за тобой ухаживает! Смотреть ведь приятно!

— Не говори, — поддержала Теша, — от родного мужа такого сроду не дождёшься!

— На то он и муж, — философски вздохнула Грейн, — а не жених.

— Я от своего и перед свадьбой такого баловства не припомню. Нет, Ивик, повезло тебе, хорошего мужика отхватила!

— Чего? — растерянно сказала Ивик. Ей стало нехорошо, и она прилегла поверх одеяла.

Что за чушь они несут? Он же просто так...

А может быть... Ивик засомневалась. Может, и правда? Ведь он каждый день приходит. Каждый день! И столько всего приносит — наверное, все талоны свои на неё переводит...

Да нет, успокоила она себя. Ерунда. Не может быть. Смешно же — она и здоровая никому не была нужна. А тут — покалеченная. Девчонки боятся перед парнями непричёсанными показаться... некоторые в патруль и то краситься умудряются. А она на что была похожа, когда её сюда привезли? Нет, полный бред, не может мужчина влюбиться — в такое.

Просто — нашёл, спас, вот теперь интересуется её судьбой. Хороший человек. Душевный. Жалеет, что одна, что некому поддержать. Прекрасный человек, побольше бы таких!

Незадолго до Пасхи Ивик выписали, и она отправилась в Маир — долечиваться. Правая рука двигалась уже свободно, но её надо было разрабатывать дальше. Чудеса — теперь хотелось работать, тренироваться, ходить в патрули. Занятия малоприятные, казалось бы, но сидеть без дела в тренте надоедало. Ивик писала следующий роман из цикла про Голубой Шар, читала последние сборники поэзии, прозы реалистической, прозы символической — ежегодники избранного, лучшего, "Вихрь", "Час", "Глаза камня", "Ждущие электричества" — позёвывая, изучала умные литературоведческие книжки по списку Бена, разрабатывала пальцы на клори, занималась хозяйством, гуляла по окрестностям, наслаждаясь видами северной весны, ледоходом на реке, ручьями, россыпями снеженок... И всё равно ей хотелось уже работать — наравне со всеми. Ивик стала добровольно делать зарядку по утрам, хотя и не могла ещё угнаться за остальными во время пробежки. Днём тренировалась потихоньку. А вечером приезжал Марк.