Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Зачем? — Отщепенец искренне удивился. — А, впрочем, посмотрим... Ты просто так, или по делу? Учти, я в любом случае рад.
— Так и так. Ты вообще-то чем занимаешься?
— Отдыхаю. Решил внести оригинальный вклад в развитие ювелирного искусства.
И, взяв что-то со стола в углу, он стремительно сунул гостю в руки какую-то небольшую вещицу. Тэшик-Таш, машинально взял предмет, а потом, вздрогнув, чуть не швырнул его на пол. Скорпион был великолепен. Членистое тело, частью — с непостижимой точностью сплетенное из тончайшей иридиевой проволоки, частью — скрытое под бездефектной изумрудной эмалью. С мельчайшими подробностями переданные лапки и жало маленького чудовища, игра огней в гранях самоцветов густо-синего, темно-рубинового, мрачно-оранжевого цветов. Безусловно — потрясающее произведение искусства, хотя, может быть, и несколько гротескно-зловещее, тревожащее душу. Оригинальным же вкладом, как выяснилось, была способность броши шевелиться, переползая с места на место в зависимости от освещения. Еще, — как утверждал автор, — в зависимости от настроения владельца.
— Яда в жале, — гость осторожно показал пальцем, — случайно не предусмотрено?
— А это, — проговорил ювелир, забирая изделие, — пусть останется моей маленькой тайной. А вот, вот... Еще я вот сейчас прям придумал, — сделаю кораллового аспида, — точь-в-точь, только длиной сантиметра в три. Калибри. Знаешь, — он явно оживился, перейдя к любимому предмету, — я как начну себе подробности выдумывать, у меня даже в животе от предвкушения холодеет. Знаешь это чувство?
— Очень хорошо, — задумчиво проговорил Тэшик-Таш, — я к тебе, отчасти, по... По поводу, отчасти сходному. Когда Фермер затевает особенно сложный ландшафт, он зовет для консультации Сена. Тот глядит общую структуру связей и указывает, где имеется перекос... Ты ведь знаешь, у него два дома, — у подножья Опалового Хребта, на берегу бухты Убежища, и на Саранде. Единственный, кстати, комплекс, спроектированный не Фермером, так что, своего рода, достопримечательность... Так вот, прибыв в очередной раз, он вежливо въелся мне в холку. И знаешь, что интересовало почтенного живописца? Он допытывался, не было ли найдено чего-нибудь особенного в его геноме, когда мы проходили Чистилище. Всего-навсего.
— Да, действительно... А ты?
— А я решил, что он узнал про некоторые обобщения, сделанные мною по результатам этого самого чистилища, и приятно покраснел. После чего начал, соответственно, мямлить, запинаться и бормотать что-то про высокую мораль и принципы. Тогда он с хваткой, вообще говоря, вовсе ему не присущей, начал настаивать. Заявил даже, — вообрази только! — что я не получал формального медицинского образования, клятву Гиппократа не приносил и, следовательно не обязан сохранять врачебную тайну...
— Да он, оказывается, казуист!
— Нет, скорее, — провидец. Я думаю, что он готовился.
— А ты? Надо сказать, — давно не слыхал таких захватывающих историй.
— А я согнал с лица краску и сказал сущую правду: что мне нечего ему сказать. Тогда он попросил специально глянуть записи. Они у нас, естественно, были. — Тэшик-Таш замолчал и несколько нервно пожал плечами. — Вот тогда-то я и почувствовал тот самый холодок внизу живота, который ты описал столь живо. Меня посетила смутная мысль, о которой я, как честный человек, ничего корейцу не сказал, — хотя бы потому что не нашел бы в тот момент подходящих слов. Так что мы честно, по обычной процедуре, посмотрели его геном в детерминантах, — иначе у нас попросту не хватило бы времени...
Отщепенец не выдержал:
— И?!
— Он не пришелец с другой планеты, не потомок атлантов, не имеет каких-нибудь явно выраженных мутаций и даже не является носителем Пятой Группы крови. Так что тут все в порядке. Я объяснил ему сложившееся положение и даже, подключив к этому делу Радужное Ядро, показал выводы в привычной для них обоих форме. Он... Он согласился пожалуй, но некоторые сомнения у него, по всей видимости, сохранились. А когда он уходил, до меня окончательно дошло, что отличий просто НЕ МОЖЕТ НЕ БЫТЬ. Надо было искать закономерности второго, третьего, энного порядка, — не важно! Но что-то должно было быть. Где-то все-таки содержался потенциал к его многомерному восприятию. Даже если ему просто повезло, если даже совершенно случайное событие послужило поводом к такому развитию, — потенциал тем более должен был как-то отражаться в структуре. Я сел работать, и меня, что называется, понесло: выводы нанизывались на выводы, перспективы тянули за собой новые перспективы, глаза слипались, а голова все равно работала, как турбина. Ну, — ты знаешь, как это бывает... На следующий день я позвал на помощь, и пришли Некто В Сером с его парадоксальным мышлением и въедливый Об. Обтрепал об них весь язык, был неоднократно назван балбесом, косноязычным придурком с кашей вместо мозгов...
— Это, конечно, наш русский друг?
— Да. Потом до них что-то начало доходить, потом они перевели все мои соображения на понятную им тарабарщину, и настал мой черед не понимать ни слова. Они не в шутку завелись, начали орать друг на друга, подключили к расчетам "Ковчег", — короче, они нашли закономерности. Но это оказалось не главным, потому что удалось отыскать куда более общие закономерности, и они тут же сели писать трактат на эту тему. Судя по тому, что они продолжают друг на друга орать, дело продвигается успешно. Но и это не самое интересное, — дело в том, что они за деревьями не увидели леса. А я, ничего не поняв в частностях, понял главное: сложилась грамматика, при правильном пользовании которой можно исчислить все, что угодно. Достигнуть, по сути, любой ситуации, которая только не отрицает принципиально какого угодно присутствия человеческого сознания. Все мыслимое — по крайней мере.
— Всемогущество, — Отщепенец саркастически хмыкнул, — божественное. Или более, чем божественное?
— Не шути так, — Тэшик-Таш медленно покачал головой, — очень может быть, что и более. В теории, понятно, потому что практически знание алфавита не обозначает непременной способности написать "Божественную Комедию". Есть у них и нестыковки, природа которых им не вполне понятна...
— Ага! — Торжествующе воскликнул хозяин. — Это как обычно — мелкие недостатки, не позволяющие сделать, наконец, вечный двигатель, которые будут устранены в самые ближайшие сроки. Очень знакомо. В химии тоже существуют подобные заморочки, только менее знаменитые.
— Не так быстро. Дело в том, что даже моего скудного соображения хватило, чтобы сделать кое-какие простейшие практические выводы. Пойдем во двор...
Заинтригованный Отщепенец молча проводил гостя за дверь, а тот, озираясь, начал что-то искать. В поисках своих, он, казалось, даже принюхивался к солидному куску местности, входившему в Столбы, подворье Отщепенца.
— Ты что-нибудь ищешь?
— Не мешай, это трудно... А, вот!
Утвердившись в изысканном месте, он сжал кулаки и вперил куда-то пугающе неподвижный взгляд. А потом, вдруг, устрашающе раскачиваясь всем телом, скользнул совсем низко над землей, разом преодолев метров двадцать по прямой.
— Вот так-то!
— Поздравляю. — Голос Отщепенца был холодно-недоброжелательным. — Разумеется, — будешь продолжать столь многообещающие изыскания?
Тэшик-Таш медленно покачал головой.
— Наоборот. Я накладываю на тебя обязательство хранить молчание. Полное и во всех случаях. Это как раз то, о чем так небрежно, вскользь упомянул Заклинатель Огня в своем памятном докладе. Мы замыкаем два полюса, и возникает электрический ток. Мы смешиваем две жидкости и с гарантией получаем вспышку. В определенные условия помещаем кусок платины, и получаем геминер-привод. Тут — то же самое, только без машин. Понимаешь? Вместо долгих экспериментов — кусочек непосредственного видения. На основе чуть другого опыта — чуть другая структура связей в мозгу. Тот, кто видит дверь, не имеет нужды ощупывать стенку в поисках выхода. Взгляд на лабиринт — сверху вместо привычного для нас видения изнутри. И я понял, — достаточно совсем небольшого движения в этом направлении, чтобы навсегда уйти от прежнего себя. Так что я не буду вести изысканий. Никому ничего не буду говорить. И ты — не будешь.
— Да пожалуйста. — Химик пожал плечами, под равнодушным тоном пытаясь скрыть охватившее его смятение. — Но все-таки — почему?
— После той бессонной ночи я провел без сна и половину следующей. И как раз к исходу Сучьей Вахты, — а тут тоже есть Сучья Вахта, похоже, что это непременный атрибут планет земного типа, — я, наконец, понял. Мы, взятые все вместе, отнюдь не являемся группой сверхпрогрессивных особей. Наоборот, мы, скорее, сверхконсерваторы, и бежали с Земли от неизбежного будущего, как от непреодолимого потока, из которого нельзя выйти. И, надо сказать, нам это удалось, но для того только, чтобы тут же оказаться у истоков другого потока. Потенциально — такого же непреодолимого. По сути — только для того, чтобы сбежать от прогресса, мы воспользовались сверхпрогрессивными методами, и почему-то надеялись, что это — пройдет. Бред! Сон бобра! Дрянной парадокс! Изгнание Сатаны при помощи Люцифера! Но пробовать все-таки надо, потому что в противном случае вся наша затея окажется и вовсе бессмысленной. С самого начала... Слава богу, что нас пока еще — очень мало, и воля одного может пока повлиять на ход такой молодой истории.
— Фермеру, — осторожно спросил Отщепенец, — не говорил?
— Да ты что? Он тут же вплетет этот кошмар в какую-нибудь свою затею, и через поколение мы — будем не мы. Совсем другой вид. Стоило ли затевать все это только для того, чтобы своими исключительными потомками вывести нелюдей? А Фермера я просто боюсь. Боюсь, — понимаешь?
— Птицы сразу же умели летать, а потом страус решил, что это все-таки слишком.
— Да! Как оказалось, я не вам чета по части храбрости. Я обыкновенный обыватель с ученой степенью, который ввязался в авантюру и влип. Как всякий обыватель, я думал, что приключения — это так здорово, но ошибся. С нами не произошло еще ничего по-настоящему плохого, а я уже напуган. Мне страшно вообще, просто — тут.
— Кажется, ряд важнейших наших достижений является по преимуществу твоей заслугой.
— Я притворялся. Делал вид, чтобы не вопить от ужаса. Мы обманывали себя, когда говорили, что не поздно будет вернуться. Это — все, навсегда, до конца.
— Иррациональным страхам положена иррациональная психотерапия. Я так тебе скажу: говорят, что дети появляются на свет, так вот на дурной свет дети появляться не будут. Не такие они дураки.
— В отличие от нас.
— В отличие от нас. А у нас — прибавление во всех семействах, Как, кстати, твое сокровище?
— Спокойная. Прожорливая. Ленивая. Орет басом. Здоровенная и ни на мать, ни на отца вовсе не похожа. Боюсь, что у нас ожидается еще одна новость все в том же роде.
Занавес. В поисках безграничной воли Сообщество взыскало себе бесконечную, чудовищную, непрестанную, совершенно нечеловеческую работу. Фермер, как и собирался, поджег две гигантских известняковых залежи, — по одной на Фатуме и Кристобаллиде. Тартесс, прожив по чужим дворам и проработав вместе со всеми — год, затосковал. Он честно старался жить со всеми и как все, даже, говорят, соблазнил Лиззи (или она его, — тут темная история), но потом все-таки не выдержал и вернулся к себе, в недра Страны Джен. Об, чисто для смеху поминавший в разговоре Психоанализ, утверждал, что это у него — эмбриональный комплекс. Мужчины были поглощены работой, женщины — все более многочисленным потомством, и никаких особенно ярких событий не происходило. Колонисты пользовались благами чудовищного, просто неприличного здоровья, и — подтягивалась уже молодая поросль, которая и вообще казалась крученой из железной проволоки. Так что следовало ожидать неизбежных событий.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|