— Слушай, Сергей свет Васильевич, что-то странно ты себя ведешь. Ты же намеревался категорически запретить ему идти.
— Помню, — кивнул тот. — Однако есть в нем что-то такое... неуловимое. Не могу я ему противостоять, когда он вот так убежденно начинает говорить. Словно какой-то поток подхватывает и несет непонятно куда. Сначала соглашаешься, и только потом спохватываешься. Ох, не нравится мне ситуация...
— Так уволь его, — начальник филеров пожал плечами. — Или вообще отправь куда-нибудь в глушь, чтобы под ногами не путался. Делов-то!
— Ну уж нет, — Зубатов покачал головой. — Лучше уж он под моим приглядом останется. Пока. Подсказывает мне внутренний голос, что может он таких дров наломать, что потом всем миром не расхлебаем. В общем, завтрашнюю операцию постарайся продумать как можно тщательнее. И рассчитывай на наихудший вариант. Теперь давай с другими делами...
Где-то в монастыре начал негромко бить колокол, и как бы подчиняясь сигналу, дверь наконец-то тихо скрипнула и приотворилась. Из сенной тени высунулось недовольное лицо бабы, обрамленное засаленным платком. Она окинула Олега с Оксаной недовольным взглядом и громко засопела.
— Чаво надоть? — недружелюбно спросила тетка.
— Мы... — Олег внезапно растерял заранее приготовленные слова. Он ожидал совсем другого — громилу-боевика с револьвером наготове, например, или интеллигента наподобие Вагранова, но к разговору с деревенской бабой оказался не готов. Может, парень над ним подшутил, и нет здесь никакого собрания? — Тут Василий Еркин меня звал сегодня... поговорить...
— Васька-то? — баба подозрительно вгляделась в Олега. — Щас, погодь, позову кого... Ты от двери-то отойдь, отойдь, не стой на проходе.
Дверь захлопнулась у Олега перед лицом, чуть не ударив по носу, и он, пожав плечами, сделал пару шагов назад, совсем забыв, что позади хоть и низкие и прогнившие, но все равно крылечные ступеньки. Нелепо взмахнув руками, он с трудом удержал равновесие и с благодарностью ощутил, как Оксана поддержала его сзади.
— Аккуратней, шпион, — тихо фыркнула она ему в ухо. — Убьешься ненароком.
— У меня жизнь такая, рисковая, — хмыкнул Олег, отстраняясь. — А вот тебя убьют — и что я стану делать? Ну зачем ты...
— Ой, ну хватит в двадцатый раз шарманку крутить! — скривилась девушка. — Ты меня за весь вчерашний вечер отговорить не смог. Думаешь, в последний момент получится? Нет уж, пришли мы вдвоем, и уйдем тоже вдвоем. Не все одному тебе в приключения встревать.
Олег вздохнул и замолчал. Накануне Оксана проявила характер, категорически отказавшись отпускать его одного. Проявила в первый раз — и, Олег подозревал, отнюдь не в последний. Похоже, что она окончательно оправилась после "переноса", как он называл событие про себя, и "киснуть в четырех стенах" более не собиралась. Он в очередной раз сделал зарубку на память: выяснить, какое не слишком обременительное занятие ей можно подобрать. Действительно, сидеть дома круглые сутки — не дело. Особенно когда до изобретения телевизора еще лет этак сто.
Дверь снова скрипнула, и в проеме нарисовалась внушительная фигура в картузе.
— Во! — произнесла она радостным голосом Васьки Еркина. — Смотри-ка ты, дядя, пришел! Да не один, с мадамкой! Он, он, точно говорю! Вместе от казаков драпали.
Из глубины сеней донесся неразборчивый ответ, и парень приглашающе махнул рукой.
— Входи, дядя, и дамочка пусть входит. Только аккуратнее, тут под ногами набросано.
Осторожно перешагивая через какое-то барахло, Олег прошел за ним через полумрак, ощущая затылком горячее дыхание Оксаны, и вступил в немногим более светлую комнату. Сквозь обращенное на север небольшое окно свет практически не просачивался, и лишь тусклая керосиновая лампа позволяла разобрать, что в комнате находятся еще трое, не считая Васьки.
— Проходите, товарищи, — властно произнес густой баритон. — Товарищ Валерий, обеспечьте даму стулом. Вам, товарищ, придется разделить с нами лавку. Увы, обстановка самая что ни на есть спартанская.
— Ничего страшного, — пробормотал Олег, полуощупью находя лавку и осторожно усаживаясь на край. — Я и на подоконнике могу, если надо.
— О! — усмехнулся владелец баритона. На его пенсне блеснул слабый отсвет лампы. — Вы, я вижу, привычный к такой обстановке?
— К такой — вряд ли, — Олег пожал плечами, — но я человек неприхотливый. Меня, кстати, зовут Кислицын Олег Захарович. Можно просто Олегом.
— А я — Оксана, — подала голос девушка. — А вас как звать?
— Ну, пока зовите меня товарищем Антоном, — владелец баритона махнул рукой в угол. — Василия вы уже знаете. Рядом товарищи Михаил и Валерий. Скажите, товарищ Оксана, вы сюда пришли... э-э-э, просто так? За компанию с товарищем Олегом? Или тоже интересуетесь... э-э-э... классовой борьбой и прочими скучными мужскими материями?
— А оба варианта выбрать нельзя? — сладко спросила девушка. — А то все такие умные, а я такая глупая и даже не знаю, что ответить...
— А язычок у вас острый, — усмехнулся товарищ Антон. — Вижу, что и вы можете оказаться хорошим товарищем по нашему делу. Ну что же, считаем, первое знакомство состоялось. Однако же я должен задать вам вопрос: вы хорошо осознаете, зачем мы здесь и какие последствия может иметь ваше присутствие? Может статься, вы не понимаете, что рискуете как минимум ссылкой в провинцию, а как максимум — сибирской каторгой и даже виселицей?
— Чем мы рискуем, поймем после того, как вы объясните, чем занимаетесь, — хмыкнул Олег. — Вы, товарищи, кем являетесь? Социалисты-революционеры? Социал-демократы? Анархисты? Или просто фрондирующая интеллигенция?
— Я смотрю, вы неплохо подкованы в нынешних политических реалиях, — сухо ответил товарищ Антон. — Нет, мы не эсэры. Мы принадлежим к умеренной фракции Российской социал-демократической партии, если вам название что-то говорит. Впрочем... вы, товарищ, случайно не состоите уже в подпольной организации?
— Нет, — качнул головой Олег. — И даже не уверен, что хочу, не знаю, как Оксана. Давайте начистоту, товарищ Антон. Я пришел сюда просто из любопытства. Я давно хотел встретиться с кем-то, кто лично участвует во всем... — Он сделал широкий жест рукой. — В борьбе против самодержавия, я имею в виду. Революционеры... ну и так далее. С Василием я столкнулся совершенно случайно, но за случай решил ухватиться. Возможно, мы пообщаемся сегодня вечером, а потом разойдемся и никогда более не увидимся. Наверняка ваша халупа — просто наемная квартира, так что вы в любой момент можете перенести собрания куда угодно, а Москва — город большой.
— Верно мыслите, товарищ, — согласился бас из дальнего угла. — А еще мы приглушили свет, чтобы вы не могли толком разглядеть наши лица. И имена наши, как вы догадываетесь, вымышлены. Так что если вы собирались доносить на нас, занятие безнадежно. Но что-то мне подсказывает: вы — человек неглупый и сюда явились отнюдь не с целью понадежнее сдать нас полиции.
— Насчет последнего вы правы, — согласился Олег, ничуть не покривив душой. — Повторюсь, сейчас нам с Оксаной просто любопытно послушать настоящих революционеров.
— Простите за нескромный вопрос, — вмешался третий присутствующий, кажется, "товарищ Валерий", — но хотелось бы сразу прояснить, кем вы с мадемуазель Оксаной друг другу приходитесь.
— Она моя се...
— Я его подруга и любовница, — фыркнув, перебила его девушка. — Только он все пытается мою... хм, репутацию беречь.
— А, понятно, — товарищ Владимир понимающе кивнул, почти неразборчиво в полумраке. — Что же, деликатность делает ему честь. Значит, ханжество по отношению к вопросам пола вы отвергаете. Позвольте осведомиться, вы верующие?
— Вряд ли, — Олег слегка усмехнулся. — Я немного интересуюсь религиозными вопросами, просто для саморазвития, но вряд ли верующий. И Оксана — тоже.
— Еще лучше, — одобрил бас ("товарищ Михаил"?) — Знаете, товарищ Олег, вы ведь практически наш человек. Отвергаете лживость государственной религии и соответствующих институтов брака, интересуетесь реальным положением дел в политике и экономике и даже стремитесь увидеть живого революционера, — он хохотнул. — Однако я должен вас несколько разочаровать. Хотя мы и принадлежим к нелегальной партии, мы не являемся революционерами. Мы относимся к фракции так называемых меньшевиков, как окрестили нас после недавнего съезда. Мы осознаем необходимость реформ, улучшающих положение рабочего класса и крестьянства, но не думаем, что существующий строй следует разрушать насильственно. Так что революцию мы делать не собираемся, в чем и расходимся с нашими более радикально настроенными товарищами. Вы, простите, кто по роду занятий?
— Я... — Олег растерялся. Не сообщать же им про Охранное отделение? — Ну, я что-то вроде инженера. У Гакенталя проект двигаю, еще кое-что по мелочам.
— То есть положение рабочего класса более-менее себе представляете. А мадам Оксана?
— Мадам Оксана, — хмыкнула девушка, — занимается тунеядством. Пока, во всяком случае. Мы, видите ли, недавно в Москве, и я еще не нашла себе занятия. И потом, я болела.
— Понятно. Ну, дело мы вам подберем, если появится желание. Да, если появится...
— Погоди, товарищ Михаил, — перебил его "товарищ Валерий", — давай по порядку. Может, мы сегодня разговариваем в первый и в последний раз в жизни. Давайте, товарищи, мы кратко введем вас в курс дела. Изложим, так сказать, нашу платформу и посмотрим, насколько она вас привлекает. Товарищу Василию тоже полезно послушать, он совсем недавно к нам присоединился. Согласны?
— Я готова! — решительно заявила Оксана, устраиваясь поудобнее на шатающемся колченогом стуле. — Валяйте... товарищи, мы вас слушаем.
Пятнадцать минут спустя Олег задумчиво прокашлялся.
— Простите, можно перебить?
— Э... да, что такое?
— Видите ли, ссылки на авторов тридцатилетней давности — очень интересно, но как-то чересчур абстрактно. Тем более, когда вы излагаете довольно банальные общие места. Я совершенно согласен, что пролетариат должен иметь больше прав, получать достойную зар... жалование, ну, и все такое. Ваше общество... — он осекся, выругав себя за оговорку. — Да, современное общество далеко от идеала, и его, безусловно, следует реформировать. Вопрос в первую очередь в том, каким образом. Силой? Революцию вы вроде бы отвергаете. А как?
— Значит, вы с нами согласны? — удивленно переспросил "товарищ Владимир". — Ну-ну... похвально. Разрешите осведомиться, вы ранее уже интересовались предметом?
— Я много чем интересовался, — отмахнулся Олег. — И кое к чему в ваших словах мог бы и придраться. Но сейчас меня в первую очередь волнуют ваши методы. Понимаете, если вы из тех, кто намеревается силой уничтожить существующий строй, нам определенно не по пути. Я человек мирный, стрелять ни в кого не собираюсь, да и глупость это несуразная. Вон, Василий свидетель — пальнул какой-то дурак в казака на митинге, и пожалуйста — несколько трупов. Причем отнюдь не казачьих.
— Василий? — товарищ Антон резко повернулся к детине. — Почему нам об убитых ничего не рассказал?
— Так я ж не знал, что надо... — промямлил тот. — Я ж думал, что так и положено...
— Ну вот еще! — строго проговорил товарищ Антон. — Ты прекрасно осведомлен, что мы стрельбы не одобряем. Ай-яй, как нехорошо, а! Надо обязательно поговорить с товарищами...
— Толку с ними разговаривать! — зло выплюнул товарищ Михаил. — Ты же сам знаешь, им чем больше крови, тем лучше. "Умрешь недаром, дело прочно...". Наверняка тот дурак с их наущения и стрельнул.
— Надо ли понимать, господа, что вы не одобряете подобных действий своих радикальных... коллег? — осведомился Олег, подергивая себя за ухо.
— Верно мыслите, товарищ, — сухо ответил товарищ Михаил. — Как я уже упоминал, мы принадлежим к умеренной фракции Российской социал-демократической партии. Мы за низвержение самодержавия, но отнюдь не силой оружия. Я бы дал вам почитать брошюру товарища Мартова, но сейчас ее у меня нет. Если кратко, то мы за серьезные реформы существующего строя и против самодержавия. Однако мы не разделяем оптимизма... хм, "большевиков", полагающих, что пролетариат уже политически созрел, чтобы взять всю власть в свои руки. Рабочие в массе совершенно неграмотны во всех смыслах, у них отсутствует понятие о коллективе, о братстве трудящихся. Сейчас необходимо объединяться с буржуазией, которая также находится в весьма угнетенном положении, и вместе с ней добиваться новых прав и свобод. Необходимы государственные выборные органы, широкое представительство в них всех слоев населения, включая пролетариат...
— Извините, скажите вот еще что, — перебил его Олег, и говорящий недовольно умолк. — Вы все время говорите про пролетариат, но при том ни словом не обмолвились про крестьянство. Между тем, если мне не изменяет память, в Российской империи восемь человек из каждых десяти живут в деревне. А из оставшихся двух далеко не все являются рабочими. Я тут как-то попытался прикинуть в уме количество промышленных рабочих, и оно на всю страну оказалось не более пяти миллионов человек. Ну, десяти, если я где-то ошибся. Из ста тридцати-то по переписи девяносто седьмого года! Вы хотите проводить реформы в их пользу? Благое намерение, но, боюсь, оно мало что изменит. Народ из деревень идет на фабрики, поскольку в деревне жить еще хуже. Так что даже если ваши рабочие заживут хорошо, в общем положение в стране оно мало изменит.
Кто-то — в полумраке Олег не разобрал, кто — хмыкнул.
— Да уж, товарищ Олег, умеете вы в корень проблемы заглянуть, — наконец нехотя произнес "товарищ Валерий". — Тут вы правы. Крестьянство — наше слабое место. Кто только об него зубы не обломал, начиная с "Земли и воли"... Самое натуральное болото, которое не расшевелить. Эсэры, кажется, и то уже сдались. Ну, что делать. Приходится жить с тем, что есть. В свое время и до крестьянства руки дойдут.
— Зря вы так думаете, — хмыкнул Олег. — Кончится дело тем, что придется с крестьянами воевать так же, как сейчас самодержавие воюет с купцами и рабочими. С одной только разницей — крестьян куда больше, и крестьянский бунт куда хуже, чем пролетарский. Ну, оставим тему до другого раза. Осознаете проблему, и то ладно. Теперь такой вопрос. Причины, из-за которых рабочие находятся в бедственном положении, вы обрисовали. Теперь мне интересно, какие вы видите методы исправления ситуации...
Расходились, по олеговым прикидкам, часов в одиннадцать. На улице держалась кромешная темнота осенней ночи, ожидающая, когда недалекий уже снежный покров хоть немного разгонит мрак своим смутным мерцанием. Дул влажный леденящий ветер, обещающий безнадежную обложную морось, и Олег поплотнее запахнулся в тонкую суконную шинель, краем глаза заметив, как Оксана завернулась в шаль. На крыльце он обернулся и произнес:
— Так запомните, товарищи, — Хлебный переулок, дом пять. Жду от вас весточки до конца следующей недели.
Где-то там, в темноте, терпеливо ожидали филеры, готовые неслышно последовать за расходящимися, и Олег почувствовал легкое угрызение совести при мысли о том, что предает новых знакомых. Впрочем, тут же поправил он себя, не предает. Судя по всему, ребята вполне безобидны, от нынешнего бардака предпочитают держаться в сторонке, а потому можно убедить Зубатова оставить их в покое. А вот ему знакомство может оказаться вполне полезным. Можно свести их с Ваграновым, например. Или нет, с Ваграновым не надо. Тот знает об Охранном отделении. Пусть пока поживут сами по себе. А там... а там, глядишь, собственная карманная партия ему, Олегу, для чего-нибудь да пригодится. Для чего — еще следует обмозговать, но был бы человек, а применение найдется.
