— Поздно уже для закусок, Рута,— ответил маркиз, даже не обернувшись в сторону девушки.— Пойди на кухню, скажи, чтобы ужин собирали. И приготовь комнату для барона, он останется на ночь.
— Как пожелаете, ваше сиятельство,— присела та. После чего неспешно удалилась, покачивая бедрами. Хранитель первой заставы, проводив ее взглядом, с одобрением прищурился.
— Или на пару деньков у тебя задержаться, что ли?— протянул он.
Маркиз, отвлекшись от кувшина и оценивподернувшиеся масленой пленкой глаза соседа, не удержался от смешка.
— Я смотрю, со всех сторон тебя прижало, дружище! Живи, сколько хочешь. Дом полупустой.
— И в чем подвох?— уточнил барон.— Девчонка самый сок, всё как ты любишь.
Астор с постной миной подвинул товарищу наполненный стакан.
— Хоть насовсем забирай,— зевнул он, оставив вопрос без ответа. Д'Освальдо саркастически фыркнул.
— Угу! Куда забирать-то? К Абель, да подать ей эту милашку сразу на блюде? Побойся богов, Астор, я же не убийца,— барон сделал большой глоток разбавленного ледяного вина, выплюнул на тарелку попавший в рот кусочек красного апельсина и помрачнел.— Хватит с меня и Шенга. Зверь до сих пор от едкого корня отходит, только-только язык зарастать начал. И это дракон, а девчонку смазливую завтра же из дому вперед ногами вынесут... Женщины! В каждой по три демона, и все трое друг другу с утра до вечера глотки рвут!.. Ты же помнишь, какой она была, Астор, — и куда все делось? Как подменили, а с чего, спрашивается? Я раньше с заставы домой летел — лошади отставали! Нынче же, стыдно сказать, хоть и вовсе в стойло драконье переезжай, до того всё опостылело...
— Ну,— после паузы отозвался маркиз, поднося к губам свой стакан,— мало кого из жен радуют внебрачные дети. Абель понять можно.
— Можно было бы,— с нажимом произнес барон,— если б я Кайю в дом притащил. И после свадьбы, а не до! Да Абель мне даже невестой еще не была, когда дочь родилась. Драконам мне дитя скормить надо было, что ли?.. Оскорбили ее, ты погляди, на другую взглянуть осмелились! Можно подумать, кругом одни праведники! Вспомнить хоть Вэйделла в свое время — гулял, аж шуба заворачивалась, супруги законной не стеснялся, и что? Душа в душу живут, не хуже других, у которых тоже через одного рыльце в пушку. Один я как проклятый!
Он снова зло сплюнул на пол.
— Брось,— успокаивающим тоном сказал Астор.— Нашел, кому завидовать — Вэйделлу! Да они с графиней друг друга стоят. А ты по крайней мере можешь быть уверен в том, что твои сыновья — действительно твои. Остынь, Абель все равно уже не переделаешь, да может статься, она и отойдет со временем — в конце концов Кайи здесь больше нет...
Карлос Д'Освальдо, что-то невнятно буркнув себе под нос, вновь приложился к стакану. На такие чудеса, судя по всему, он даже не рассчитывал. Маркиз оглянулся на дом — не несут ли ужин? — и спросил:
— Кстати, что Кайя? Уже добралась?
— До столицы путь неблизкий. Нет еще, наверное, иначе сообщила бы. Но вот-вот должна. — на губах барона мелькнула слабая улыбка.— Майло, денщика моего старого помнишь? Он уж лет десять как к дочери перебрался, в Мидлхейм, на северную окраину — так я пока Кайю к ним туда и отправил. Его высочество велел, чтоб без лишнего шуму, пусть, мол, месяц до вступительных испытаний где-нибудь подальше от границы проведет, а все остальное, дескать, уже не моя забота. Хоть что-то хорошее, а? Глядишь, в этот-то раз поступит! Коль уж сам принц...
Астор раздумчиво кивнул. Участие в судьбе девушки будущего короля уже было гарантом успеха. Кумовство везде цветет, как алмарская плесень, Даккарай не исключение, но затирать бесспорный талант на глазах у его высочества никто из совета школы не посмеет.
— Боги милостивы, Карлос,— сказал маркиз Д'Алваро.— Они никогда не отнимают, не даря ничего взамен. А твоя дочь достойна такой чести, из молодых наездников юга тягаться с ней может разве что Энрике. И в них обоих течет твоя кровь! Разве это не повод быть благодарным жизни?
Барон не ответил, но морщины на его крутом лбу чуть разгладились. Доля правды в словах товарища была, и немалая: Кайя редкая умница и многого добьется, особенно теперь, а что до Энрике... Карлос, конечно, честил старшего сына и в хвост и в гриву, но внутренне сам понимал, что на деле ничего, кроме жалости к матери, не может ему предъявить. Энрике был хорош — что в небе, что на земле. Лучшего наследника нечего и желать! 'Еще бы невесть что из себя не корчил,— с неудовольствием подумал барон,— так цены б ему не было'. Непробиваемое, хоть и наверняка показное равнодушие сына ко всему, будь то отцовская трость или его же неуклюжая ласка, частенько выводили Карлоса из себя. Ему виделось в этом какое-то ребяческое позерство, а барон был человек простой, к тому же горячий и вспыльчивый, вот и срывался — а после бесился еще сильней, понимая, что всё было без пользы. Стащить маску с Энрике на его памяти не удавалось еще никому.
А, да и пусть их всех! Без того голова пухнет — и от жары, и от дрязг этих, от которых никуда не убежишь. Д'Освальдо, мысленно махнув рукой на свое неспокойное семейство, всласть потянулся и отпил еще вина. Красные апельсины, которые летом всегда добавляли в напитки вместе со льдом, откровенно горчили. Да, Астор дело говорит. Урожай в нынешнем году будет чистые слезы.
— Ужин-то скоро ли?— спросил барон, взглянув на багровое небо.— Солнце зашло.
— Сейчас... Гарет!
Из глубины дома донесся приглушенный звон бьющегося фарфора и бодрый голос денщика: 'Сию секундочку, ваше сиятельство!' Не иначе как остатки сервиза добить решил, сиволапый, подумал маркиз. И гаркнул:
— Шевелись! Голодом нас уморить хочешь?!
Снова грохнуло и зазвенело. Маркиз скривился. Барон, чьи слуги перед ним ходили на цыпочках, осуждающе крякнул.
— Распустил ты их, Астор,— высказался он.— Этак ведь правда голодными ляжем.
— Ты же вроде сегодня спать не собирался?— поддел его друг. Карлос, не растерявшись, развел руками:
— Так сил-то мне, значит, вдвое больше понадобится!..
Они рассмеялись. Со стороны распахнутых дверей дома донеслись шаркающие шаги под аккомпанемент дробного дребезжания посуды. Денщик маркиза, при всей своей нерасторопности, всегда чувствовал, когда терпение господина начинало всерьез подходить к концу.
Душный стоячий воздух наполнился ароматами жареного мяса и пряных трав. Барон, оживившись, выпрямился в своем кресле. Маркиз Д'Алваро улыбнулся. 'По крайней мере,— принюхиваясь, про себя вынес вердикт он,— с кухаркой мне точно повезло!'
Окутанная ночным покоем, давно уснула южная граница. Погасли огни крестьянских хижин, погрузились в тишину старые поместья, лишь караульные на стенах застав, сжимая в руках копья, бездумно таращились во тьму, да глухо взрыкивали в своих стойлах драконы. Им, истомившимся за день, хотелось свободы и неба.
Маркиз Д'Алваро, лежа в постели с закрытыми глазами, вполуха прислушивался к окружающему безмолвию. Ветра не было. Не шуршала сухая листва, не поскрипывал заржавленный флюгер на крыше над головой, даже мышиной возни из-под половиц было не слышно. Жара обессилила всех и вся. Ерзая на мокрой от пота простыне, Астор уже который час безуспешно пытался заснуть, но никак не получалось. Духота спальни, от которой не спасало даже настежь распахнутое окно, переполненный желудок и кислый запах, шедший от подушки, наводили дурноту, в висках стучали маленькие горячие молоточки, а на языке до сих пор ощущалась горечь с привкусом апельсина — не стоило все-таки так налегать на вино за ужином! Подумав об этом, хранитель второй заставы невесело усмехнулся. Сорок пять лет — это, конечно, не двадцать... Но чувствовал он себя сейчас на все шестьдесят. Вот и бессонница подоспела. Куда уж как славно. Он открыл глаза и, сбросив на пол влажную, тяжелую подушку, заложил руки за голову.
Это даже хорошо, что Карлос решил остаться на пару дней. Не из-за Руты, понятное дело, да и не из-за него, Астора, но всё равно хорошо. 'Хоть встряхнусь немного',— подумал маркиз. Он привык к одиночеству и давно полюбил его, с каждым годом находя в своем затворничестве все больше и больше плюсов, однако даже ему временами бывало тоскливо. Вот как сейчас. Нестерпимый зной, что третий месяц подряд держал Геон в осаде, еще больше ухудшал дело, и Астора временами до белого каления раздражало всё — от скрипа половиц до собственного денщика. Даже девицы вроде Руты не могли заглушить овладевающую маркизом смутную тоску по чему-то, чему он сам не мог подобрать названия. Конечно, Карлос Д'Освальдо в нынешних жизненных обстоятельствах никакого веселья в дом принести не мог, но само его присутствие уже странным образом бодрило. 'Надо все-таки чаще бывать на людях, Инес права,— вынужденно признал маркиз.— Ну или того же Карлоса, в конце концов, чаще в гости звать. Его сейчас даже уговаривать не надо, да и заставы наши бок о бок стоят...' Он задумался. Идея была недурная.
— Хотя Абель, пожалуй, все эти его разъезды по соседям и так уже поперек горла,— вполголоса пробормотал маркиз. Перспектива в самом скором времени оказаться без вины виноватым, с другом за компанию, слегка охладила его пыл. Скандалов он не любил, тем более, в собственном доме, а с баронессы Д'Освальдо вполне бы сталось: Абель была северянка по рождению, но что до темперамента, то порой даже самые горячие южанки не могли сравниться с ней. Гордая, самолюбивая, импульсивная — этим она когда-то и покорила Карлоса Д'Освальдо. Он сам был такой.
А теперь из-за всего этого рушится их семья. Он не смог позволить, чтобы его плоть и кровь сгинула в каком-нибудь борделе, а она не смогла ему этого простить. Баронесса ненавидела Кайю вовсе не из-за ее матери. Она ненавидела ее потому, что Карлос, признав дочь от полковой шлюхи, сам того не ведая разрушил пьедестал, на который Абель его возвела своей любовью — и потому, что даже несмотря на это она до сих пор продолжала его любить. 'Как и он ее, в сущности,— подумал Астор.— Мда! Чуден промысел божий. Поневоле возрадуешься, что хотя бы тебя не задело'.
Он зевнул и уставился в потолок. Маркиз был закоренелый холостяк, каковым собирался остаться до конца своих дней. Возможно, на просторах Геона нашлась бы пара-тройка и его бастардов, но ни одного из них ему на крыльцо не приносили. Хотя не сказать, чтоб не старались: все предшественницы Руты спали и видели, как бы упрочить свое положение ребенком, однако не вышло ни у одной. Может, вообще ни у кого не вышло. 'Все-таки со мной что-то не так',— без особенных сожалений констатировал Астор. Отсутствие наследников его уже давно не расстраивало. Жаль только, род Алваро угаснет вместе с ним, — но что поделать? Всё в жизни имеет свой конец, и этот еще не самый худший.
Глаза Астора начали слипаться. Медленно погружаясь в тягучую воронку сна, он услышал где-то за стеной тихий вскрик и заливистый смех Руты. Но вместо ее лица из сгущающейся темноты выплыло другое — обрамленное мягкими каштановыми локонами, лучащееся застенчивой, совсем еще детской улыбкой. Ирлин... Малышка Ирлин... Как это было давно, подумал Астор и провалился в густую, прохладную темноту. Она пахла свежескошенной травой и землей — влажной, красной, в которой отпечатывались следы маленьких босых ног. Следы бежали вперед через поле, на глазах высыхая под ярким полуденным солнцем, а над ними, разлитый в самом воздухе, дрожал всё тот же беззаботный смех, звонкий, как пение маленьких хрустальных колокольчиков. Он кружился над Астором, звал за собой — и тот шел. Бежал. Через поле, огибая высокие копны ароматной травы, к встающему впереди лесу... Ирлин! 'Где ты?'— хотел крикнуть он, и уже почти было крикнул, но тут зеленый стог по правую руку вдруг вздрогнул, зашелестели, осыпаясь на землю, блестящие травяные перья, и чье-то гибкое тело обрушилось на Астора, сбив с ног. Вновь зазвенели, лишая воли, хрустальные колокольчики. И над вдавленным в жирную красную землю маркизом возникло всё то же лицо — золотисто-розовое, чуть тронутое загаром, смеющееся и счастливое. Большие карие глаза взглянули на Астора сверху вниз. Они тоже смеялись. Завиток длинных каштановых волос скользнул по шее.
— Ирлин,— позвал Астор.
Розовые губы девушки дрогнули.
— Ваше сиятельство...
Он улыбнулся ей в ответ. А она, склонившись еще ниже, к самому его лицу, повторила:
— Ваше сиятельство!..
Нежный, чарующий голосок стал требовательным. И почему-то до странности грубым, почти мужским. Девушка протянула руку, коснулась пальцами щеки маркиза — а потом вдруг, с неожиданной силой встряхнув его за плечи, гаркнула в самое ухо:
— Ваше сиятельство! Проснитесь!
Астора подбросило на постели. Насильно вырванный из сна, которого так жаждал, он резко сел, тряся головой. И с трудом разлепив веки, огляделся. Изножье кровати, смятая простыня, открытое настежь окно, в которое вливается серо-розовый, словно пепел, рассвет... Поле исчезло. Ирлин тоже. Вместо нее над маркизом Д'Алваро с подсвечником в руке нависал его денщик: в одном исподнем, всклокоченный и как никогда близкий к увольнению.
— Ошалел ты, что ли?!— хрипло выдохнул Астор, обретя дар речи.— Какого демона, Гарет?!
— Так ведь... Простите, ваше сиятельство!— благоразумно попятившись, отозвался тот.— Не хотел пугать, да ведь и меня так же подняли... Там внизу посыльный! С письмом!
— И что?— огрызнулся маркиз, растирая горящее лицо ладонями.— Сам принять не переломился? Ф-фу, чтоб тебя демоны взяли... Чуть на месте Танору душу не отдал!
На заспанной физиономии денщика появилось сконфуженное выражение.
— Так там... это...— промямлил он, чем взбесил господина еще больше,— срочный посыльный-то, ваше сиятельство. А письмо вроде из столицы, и велено вам передать лично в руки! Я хотел забрать, так он не дает — зови, мол, хозяина. Не то, говорит, обратно увезу. А письмо-то срочное, вот я и...
Маркиз глухо застонал.
— Пошел вон отсюда,— велел он, упираясь сжатыми кулаками в перину и спуская ноги с кровати.— Скажи, пусть ждет, я сейчас.
Гарет испарился. Когда дело пахло хорошей взбучкой, он умел передвигаться быстро. Астор, еще минуту посидев неподвижно, снова тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и тяжело поднялся. Будь прокляты все письма на свете, особенно срочные!.. Что спал, что не спал, только хуже стало. Маркиз, спотыкаясь, добрел до умывальника, вылил в глубокую медную чашу, заменявшую таз, полный кувшин воды и окунул туда голову по самый затылок. Помогло. Отфыркиваясь, Астор выпрямился и наскоро утер лицо полотенцем. Потом, подумав, натянул штаны и рубаху и сунул ноги в сапоги, один камзол надевать не стал — много чести. За такие побудки следовало всыпать плетей не только Гарету, но и неведомому гонцу, так что уж как-нибудь переживет, письмоносец.
Маркиз толкнул дверь спальни, прошел по темному коридору и спустился по лестнице на первый этаж. В сумрачной передней на столике у дверей горела свеча, рядом зевали во весь рот двое бойцов ночного караула, тут же мялся и Гарет. А в колченогом кресле с самым независимым видом восседал молодой человек с объемистой кожаной сумкой на коленях. Одет он был в зеленую форму почтовой курьерской службы. Увидев Астора, посыльный пружинисто поднялся на ноги и сделал шаг вперед.
