На арене смерти

— Я тоже так думаю.Ладно, не будем тебе больше мешать отдыхать. Пойдем, Мария? — обратился Ольшанский к блондинке.

— Ты иди, Вить, а я скажу пару слов Антону, — сказала Мария.

— Ну так говори сейчас, — требовательно произнес Ольшанский.

— Нет, пусть то, что я скажу, будет нашим с Антоном маленьким секретом.

Ольшанский ухмыльнулся и протянул Антону ладонь для прощания. Антон пожал ладонь Виктора.

— Итак, Антон, до боя мы с тобой не увидимся. Теперь ты увидишь меня на моем троне. А встретимся мы с тобой уже в нашем светлом будущем. Буду болеть за тебя и все, кто в моей ложе, тоже будут болеть только за тебя. Других никого туду не пущу! Удачи тебе! — произнес Ольшанский, развернулся и направился к выходу. Проходя мимо Марии он нежно потрепал ее за щеку и сказал:

— Поль останется здесь. Он проводит тебя потом. Не задерживайся.

— Хорошо, — сказала Мария и Ольшанский вышел из комнаты.

Антон стоял опершись спиной о дальнюю стену комнаты. Мария пересела поближе к нему на диван. Антон внимательно наблюдал за ее действиями.

— Не бойся, солдат, на этот раз не искушать тебя я пришла. Тебе остался всего лишь один шаг до свободы и незачем мне сбивать тебя с твоего ритма. Я хочу извиниться за тогдашнее мое поведение.

— Да не стоит извиняться, все нормально. Я не в обиде на тебя.

— Знаешь, в прошлый раз я смотрела на тебя как на смертника, потому и пришла вся эта дурь в голову. Как-то возбуждало все это, что мужик последний день живет. А сейчас я на тебя смотрю, как не знаю на кого. Мне хочется оторвать от тебя клок одежды на память. Я до сих пор смотрю на тебя и поверить не могу, что ты одолел этого здоровенного зверя! Как ты это сумел сделать?

— Не знаю, — Антон пожал плечами, а потом показал Марии раскрытые ладони и сказал: — вот этими вот руками.

Мария с восхищением смотрела на Антона и на его руки.

— Ты отличный боец. Мне всегда нравились люди, которые так здорово дерутся. Ты, наверное, действительно любишь свою жену.

— Люблю, — Антон кивнул, — сильно люблю!

— Ладно, солдат, пойду я, тебе отдыхать нужно. Завтра буду смотреть на тебя и ты посмотри на меня. Я буду сидеть справа от Вити, слева будет сидеть моя сестра, Диана. Когда посмотришь на меня, я помашу тебе рукой.

— Завтра мне будет не до разглядывания трибун. Не увеселительная прогулка меня ожидает на арене.

— Ты одолеешь этого француза, я в это верю. После того, как ты под орех разделал этого американца, я стала твоей поклонницей, — Антон поморщился при этих словах Марии.

Мария встала, подошла к Антону, обняла его лицо своими ладонями и поцеловала его в щеку.

— Удачи тебе, Антон, буду болеть за тебя! — произнесла Мария, пятясь задом к выходу из комнаты. Через минуту лязгнули задвижки электронного замка и Антон остался в своем блоке один.

Шестнадцатого января, около десяти часов вечера, Илья Сейшельский сидел со своими замами, Петром Зинчуком и Игорем Кравцом в одной из комнат своего особняка, расположенного на Рублевском шоссе и обсуждал с ними различные деловые вопросы. Постепенно обсуждение деловых вопросов перешло в разговор на любую тему. В соседней комнате дожидались своих боссов телохранители Зинчука и Кравца.

Пространство комнаты, где сидели боссы, освещал горящий камин и включенная телевизионная панель, висящая в центре стены, противоположной от камина. На огромном кожаном диване, сделанном в форме буквы "Г" сидели Сейшельский, Зинчук и Кравец и смотрели на телевизионную панель. Сейшельский нажимал кнопки пульта панели, пытаясь найти какую-нибудь интересующую его программу или передачу. Однако, к его великому неудовольствию, на многих каналах шли передачи, посвященные гладиаторским играм. Эти передачи вызывали у Сейшельского точно такую же реакцию, какую вызывает у быка красная тряпка. Он был вне себя от гнева.

— И здесь этот Маслов! — воскликнул Сейшельский, после того, как в очередной раз переключил канал и нарвался на передачу о гладиаторах, — сколько же можно? Что, кроме гладиаторских боев в мире люди больше ничем не интересуются? — Сейшельский задал вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь, однако Зинчук на него ответил:

— Интересуются.

— Чем еще? — спросил Сейшельский.

— Курсом юаня, — пошутил Зинчук.

Сейшельский бросил на него неодобрительный взгляд и снова стал нажимать кнопки пульта.

— И на этом канале Маслов! — вскричал Сейшельский, — нет, ну это уже становится просто невыносимо. Маслов теперь стал популярнее всех земных богов вместе взятых.

— Что ты хочешь, Илья, ведь завтра финал, — развел руками Кравец.

— Какой к черту финал! — взорвался Сейшельский и, чуть успокоившись, произнес: — я бы на твоем месте вообще молчал, Игорек! Проворонил жену этого "Спартака", и теперь он стал национальным героем! Скоро ему президент вручит орден "За заслуги перед отечеством". Проклятье на мою голову! Мог же его четвертовать еще там, в Иркутске! Так нет же, все растягивал удовольствие. А теперь о нем говорят на всех языках планеты, особенно после боя с этим тупорылым троллем из Америки. Не понимаю, как можно смотреть эти бои?

— Илья, это реально интересно, — сказал Зинчук.

— Что? Что ты сказал, Петя? Может повторишь? — Сейшельский оттопырил ухо ладонью.

— Я говорю, Илья, что это реально интересно. Это зрелище для настоящих мужиков. Я с удовольствием посмотрел полуфинальные бои и все они мне понравились.

— Да иди ты знаешь куда! — разозлился Сейшельский и пыхтя от злости хотел еще что-то добавить, но Зинчук опередил его:

— Илья, зря ты так реагируешь. Ты зациклился на этом Маслове, на своей ненависти к нему. Отстранись от этого, сядь спокойно и посмотри хоть один бой. Настоящему мужику это не может не понравиться. Хотя сейчас всего один бой и остался. Финальный, завтрашний.

Сейшельский надул щеки и яростно посмотрел на Зинчука, но ничего ему не сказал.

— Вот, Илья, хочешь обижайся, хочешь нет, — продолжал Зинчук, — а я считаю этого Маслова настоящим мужиком! Я видел его бой с американцем и скажу тебе, это было отличное зрелище. Я болел за Маслова. А что мне прикажешь, болеть за американца? Нет уж. И Маслов дрался просто классно. Завтра я тоже буду болеть за него.

— Петя, а ты однако, нахал, — качая головой, произнес тихо Сейшельский, — в моем доме говорить такие вещи! Да это кощунство.

— Илья, ты сам себе напридумывал это кощунство.

— Ты весь бой с американцем смотрел? — спросил у Зинчука Кравец.

— Конечно весь. Я как сел, так и не смог оторваться от экрана. Не заметил, как и время прлетело.

— А здорово он его тогда шлемом. Классно.

Зинчук и Кравец стали обсуждать друг с другом подробности боя Маслова с Элдродом, не обращая никакого внимания на Сейшельского. Сейшельский смотрел на своих помощников, открыв рот и выпучив глаза, в полнейшем шоке от их беспардонного поведения. Гнев нарастал в нем с каждой секундой и, наконец, больше не в силах себя сдерживать, он вскочил с дивана, затопал ногами и заорал, как бешеный, указывая пальцем на дверь:

— Вон!!! Предатели!!! Идите к черту из моего дома!!! Убирайтесь!!! Проваливайте!!!

Зинчук и Кравец поднялись с дивана и испуганно уставились на Сейшельского.

— Что уставились!!! Идите к черту, говорю вам!!! — продолжал орать Сейшельский, — не хочу вас больше видеть!!! Убирайтесь с глаз моих! Предатели! Иуды! Оборотни! Змеюки подлые!!

Зинчук и Кравец пошли к двери, испуганно оглядываясь на рычащего от злости Сейшельского. Сейшельскому показалось, что Зинчук с Кравцом слишком медленно выходят из комнаты и он бросился к ним бегом. Зинчук уже вышел из комнаты, а Кравца настиг в дверном проеме Сейшельский, с силой вытолкнул его в спину в соседнюю комнату, после чего так захлопнул дверь, что висящая рядом с дверью на стене картина упала на пол.

— Предатели!!! — продолжал бушевать Сейшельский, даже оставшись в одиночестве, — подлые иуды! Какую наглость нужно иметь?! Я сижу рядом, а они на меня даже внимания не обращают, продолжают свои разглагольствования об этих проклятых играх! Это же каких змеюк я на груди пригрел! — Сейшельский ходил по комнате туда-сюда, от двери к окну и обратно, — Это в моем-то доме! Разговаривать об этом проклятом Маслове! Этот Ольшанский, будь он проклят, породил чудовищного монстра! И теперь этот монстр правит миром! Все из ума выжили, все рехнулись! Даже эти! — Сейшельский махнул рукой на дверь.

Когда его праведный гнев немного поутих, он подошел к шкафу, открыл дверцу мини-бара, достал оттуда начатую бутылку коньяка, налил себе полстакана, выпил и закусил куском шоколадной плитки. На улице все стихло, больше не слышно было голосов людей и шума машин. Гости разъехались. Сейшельский еще десять минут походил по комнате, но уже мысленно, не произнося ничего вслух, ругал всех и вся, пока не успокоился и не подошел к бару, чтобы выпить еще коньяка. Выпив и закусив, Сейшельский прилег на диван и через пять минут уже спал, издавая оглушительный храп.

Глава 4

Рано утром, семнадцатого января, барон и Лена покинули прекрасный остров и в два часа дня уже были в Гуан-Куае. Они направились в гостиницу, в которой остановились Влад и Света и остальные сотрудники "НСТ". Барону хотелось встретиться с Владом и Светой до финального боя. Бой Антона Маслова с Пьером де Шаттруа должен был начаться в десять часов вечера по местному времени и Влад со Светой еще должны были находиться у себя в номерах. Так оно и оказалось. Влад и Света были в номере Влада и смотрели какую-то программу по телевизионной панели. Влад и Света обрадовались появлению барона и Елены и пригласили их войти.

— Где вы пропадали? — спросил Влад у Лены и барона, когда все четверо обменялись приветствиями, — мы думали еще встретить вас в эти дни.

— Мы с Леной немного попутешествовали и остановились на одном маленьком уютном острове, — ответил барон, когда они с Леной присели на единственную в номере кровать, — мы подумали, что будет лучше побыть немного вдали от цивилизации в эти дни.

— Это совершенно правильное решение, — сказал, улыбаясь, Влад, — если бы не наша работа, мы бы со Светой с удовольствием махнули бы тоже на какой-нибудь островок или в джунгли. Света, кстати, так и предполагала, что вас нет в городе, что вы куда-то уехали. Ну и правильно сделали! Здесь все эти дни у всех только одно в голове и на языке: игры, игры, бой, финал! Оно и неудивительно, конечно. Все-таки событие доселе невиданное и неслыханное. Первые игры и, наконец-таки, финал. Но Лене ни к чему все это видеть и слышать.

— Да, ни к чему, — согласился барон, — все эти излишние обмусоливания и обсуждения не особенно приятны, когда речь идет о жизни близкого человека. Я вот зову, все-таки, Лену сходить на финал, на единственный бой всех этих игр, а она не соглашается. Мне кажется, присутствие Лены на трибунах как-то бы помогло Антону. Может быть, между людьми какая-то мысленная связь существует и он почувствует, что Лена рядом. Это увеличит его силы, его энергетику.

— Я не выдержу и умру сразу, если увижу, что с Антоном случилось что-нибудь плохое, — печальным голосом сказала Лена, — хотя, — задумчиво добавила она, — если я узнаю об этом позже, я все равно умру.

Света села на кровать рядом с Леной и взяла ладони Лены в свои руки.

— Все будет хорошо, Лена, — сказала она, — Антон просто не может не победить. Он победит и уже завтра выйдет на свободу. Вы встретитесь. Все будет хорошо.

— Спасибо, — Лена посмотрела в глаза Свете, а потом обвела взглядом всех присутствующих в комнате, — спасибо вам всем, — Лена говорила грустно, но плакать она не собиралась. Все-таки отдых на острове укрепил ее душу, — спасибо вам всем за все, что вы для меня... Для нас сделали и делаете.

— Господин барон, — начал Влад, но барон перебил его:

— Не называй меня так, Влад, прошу тебя. И ты, Света, тоже. Для вас я Леопольд, просто Леопольд.

— Хорошо, — кивнул Влад, — принято. Так вот, Леопольд, вы меня извините, но, мне кажется, не стоит настаивать на том, чтобы Лена шла на финал. Она не видела ни одного боя и там будет сражаться Антон... Нет, ей ни к чему там быть.

— Да, да, — закивала Света, — Влад прав, барон, пусть Лена останется в номере и выключит все, что только может ей сообщить о бое. Вы сами ей потом объявите радостную весть.

— Да я и не настаиваю, — развел руками барон, — просто я думал так, но раз Лена не хочет... — барон пожал плечами, — Ольшанский обещал сразу после боя исполнить любое желание победителя, кроме того, чтобы сразу его отпустить. Поэтому я и подумал, что Антон захочет увидеть Лену.

В глазах Лены зажегся, было, огонек, но через секунду она отрицательно покачала головой.

— Дядя Леопольд, я лучше встречусь с Антоном на следующий день. Я не смогу слушать все эти крики и смотреть на это. Единственное, чем я могу помочь моему Антону, это своей молитвой за него. А для этого мне нужны тишина и покой.

— Все верно, Лена, все верно, — обняла Лену за плечи Света, — если бы я могла молиться, я бы непременно во все время боя только и молилась бы за Антона. Мы все болеем за него, переживаем. И эти наши боления — это тоже молитвы наших душ. Антон обязательно победит, мы с Владом и барон это увидим, а потом расскажем тебе.

Барон с Леной попрощались с молодыми людьми, пообещав встретиться с ними на следующий день, и ушли, а Влад и Света остались в номере. Они стали готовиться к выходу в амфитеатр.

Когда Антон проснулся утром, в день финала, первое, о чем он подумал, были слова барона, которые он передал ему через Ольшанского. И весь этот день, когда он принимал душ, завтракал и тренировался, обедал и отдыхал, прохаживаясь по периметру тренировочного зала, эти слова не выходили у него из головы. Значить они могли только одно. Антон любил и был любим. Он никогда и никого не убивал хладнокровно. То зло, которое он совершил на арене, он совершил в пылу битвы, когда по другому сделать он просто не мог. Иначе убили бы его. Пьер же убивал абсолютно хладнокровно даже тогда, когда убивать уже не требовалось, когда он уже победил. И сейчас Антон представлял перед собой только лицо своей Елены. И его пламенное сердце гнало его к победе и обещало ему биться даже тогда, когда биться уже совершенно невозможно.

Антон был спокоен. Он всего себя отдавал тренировкам и практически достиг пика своей физической формы. И сегодняшний день, сегодняшний бой должен был решить все. Решить, будет ли жить Антон на этом свете свободным, или не будет жить вообще.

Было уже четыре часа дня и Антон то прогуливался по периметру тренировочного зала, то шел к себе в комнату и ложился отдыхать на свою кровать. Спать не хотелось и долго лежать он тоже не мог. Нужно было поддерживать в себе бодрое состояние. Ему не нравилось, что бой вновь был назначен на десять часов вечера, но ничего изменить он не мог. Наконец, около семи тридцати вечера лязгнули задвижки электронного замка и в тренировочный зал зашел Поль. Антон как раз находился в тренировочном зале, сидел там на одном из тренажеров и размышлял о тактике ведения боя своего сегодняшнего противника.