А 17 октября у меня в особняке состоялось объединенное совещание офицеров обеих эскадр и Владивостокского отряда крейсеров по поводу плана будущего сражения. Офицеры эскадры Дубасова и присоединенного к ней Владивостокского отряда крейсеров прибыли из Владивостока поездом. КВЖД и ЮМЖД пока действовали без проблем. Линия фронта на сегодняшний день проходила далеко от железной дороги, а две попытки японских отрядов совершить на ней диверсии закончились полным разгромом.
На совещании я в основном помалкивал. Мое выступление было первым и кратким. Я просто озвучил основные принципы, в соответствии с которыми считал правильным вести эту войну. И попросил по возможности не топить японские корабли, но максимально выводить их из строя. Так, чтобы японский флот, с одной стороны, терял бы не корабли, а время и свои ограниченные ресурсы на их восстановление, а с другой — как минимум на пару месяцев укрылся бы в своих портах, оставив море нам. Этот подход был просто вопиющим нарушением всех принципов ведения войны на море. Корабли старались именно потопить, потому что корабль, оставшийся на плаву, можно довольно быстро отремонтировать. Во всяком случае, по сравнению с тем сроком, который требуется на постройку корабля с ноля. И после ремонта корабль вновь выходил в море и снова стрелял по врагу. А утопленный — уже никогда. Но мне нужно было ослабить Японию и держать в ослабленном состоянии как можно дольше. Поэтому пусть она тратит и тратит деньги на ремонт кораблей, а после войны продолжит содержать все те же устаревшие броненосцы и броненосные крейсера на угольном ходу, вместо того чтобы, очухавшись, собраться с силами и заказать в той же Англии новые современные дредноуты. Ну, если англичане в этой реальности их изобретут.
Совещание закончилось в десятом часу вечера, и на следующий день Дубасов со своими офицерами убыл во Владивосток. Выход обеих эскадр на соединение был назначен на 5 ноября. А значит, именно в эти сроки и должна была состояться решающая битва. Потому что без господства на море японцы были совершенно не способны вести войну на суше. И если мы разгромим японский флот или хотя бы убедительно покажем японцам, что у них нет шансов покончить с нашим флотом и избавить свои войсковые перевозки от угрозы полного прекращения, — им останется только сдаться.
Глава 7
— Благодарю за честь, ваше величество. — Я сделал шаг назад, вернувшись в строй русских чиновников, и вытянулся в струнку. Изрядно потяжелевшая, вследствие появления на моем мундире японского Ордена Священного сокровища, грудь слегка тянула к полу, заставляя напрягать спину, но я держался. Еще полчаса, и императорский прием, посвященный заключению мира между Россией и Японией, закончится. И я смогу вырваться из того замкнутого круга перетекающих одно в другое дел, в который попал сразу после заключения соглашения о прекращении огня, после чего оказался обречен, будто белка в колесе, высунув язык перебирать лапками.
Генеральных сражений на море у нас получилось два. Первое, состоявшееся 6 ноября, формально закончилось нашей победой. Хотя японцы отказывались это признавать. Эскадра Дубасова, поддержанная всем нашим Тихоокеанским флотом, прорвалась в Порт-Артур, потеряв миноносец; японцы же потеряли три корабля, но эти потери почти никак не сказались на их боевой мощи, поскольку из строя выбыли китайский броненосец "Чин-Иен" и два авизо. Японцы утверждали, что мы разошлись "практически вничью". Но если бы один и тот же наблюдатель сравнил состояние японских и наших кораблей после сражения, то никаких сомнений в том, какой флот победил, у него не было бы. Если у нас даже не все корабли получили попадания, то японские были избиты так, что на них было страшно смотреть. Флагман адмирала Того "Микасу" при подходе к Сасебо пришлось даже брать на буксир, потому что он полностью потерял ход. А если присовокупить к этому чудовищные потери в личном составе, то японский флот как минимум на три-четыре месяца лишился возможности вывести в море сколько-нибудь значимое число кораблей.
Следующие два месяца Япония неуклонно скатывалась к катастрофе. Пользуясь хотя и временной, но почти полной небоеспособностью японского флота, наши крейсера и миноносцы свирепствовали не только в Желтом и Японском морях, но и в Южно-Китайском, Филиппинском, а также в прилегающих к Японии водах Тихого океана, охотясь не только за японскими транспортами и транспортами иных стран, везущими военную контрабанду, но и за рыбачьими лодками. Я требовал от адмиралов держать в море все наличные силы и долбить, долбить, долбить Японию. Во вспомогательные крейсера были срочно переоборудованы все мало-мальские пригодные посудины, от захваченных у японцев зверобойных шхун до "наливняков", оставшихся без работы вследствие захвата японцами Сахалинских нефтяных приисков. За ноябрь и декабрь было захвачено или пущено на дно около трети японского торгового тоннажа, если считать суда водоизмещением более пятисот тонн.
Движение по японским железным дорогам, проходящим на дальности прямого выстрела от побережья, из-за регулярного обстрела подвижного состава и разрушения мостов, водокачек, упорных стенок и других инженерных сооружений, было прекращено. Два наступления японцев в Маньчжурии, предпринятые скорее от отчаяния, закончились крахом. Впрочем, они и не могли быть успешными. К декабрю численность наших войск в Маньчжурии достигла шестисот пятидесяти тысяч человек, при том что противостояли им (в результате уже понесенных потерь и отсутствия пополнения с островов) всего двести сорок тысяч японцев. Причем, в отличие от японских, наши войска, благодаря регулярным, на этот раз не осложняемым ни забастовками, ни диверсиями поставкам, обеспечивались в полном объеме вооружением, снаряжением и огнеприпасами. А у японцев, наоборот, начались перебои. Так что к моменту начала японских атак все оборонительные порядки, как на востоке Маньчжурии, так и на подходах к Порт-Артуру, у нас были выстроены в два эшелона, каждый из которых превосходил атакующие их японские войска по численности и по насыщенности артиллерией и пулеметами. Корабль же, доставлявший пулеметы японцам, был перехвачен двумя нашими вспомогательными крейсерами "Волгой" и "Сетунью" и после досмотра и высадки команды в шлюпки благополучно отправлен на дно как везущий военную контрабанду. Произошло это аккурат во время генерального сражения, которое разворачивалось в трехстах милях северо-западнее. Англичане, под чьим флагом шел корабль с пулеметами, как обычно, бурно повозмущались, но им в тот момент было совсем не до Японии. Тем более что по всем строгим законам мы оказались в своем праве: факт военной контрабанды был зафиксирован... Впрочем, корабль, перевозивший, кстати, не только пулеметы, которые были укрыты под вполне безобидным грузом мануфактуры, ушел на дно изрядно облегченным. Все пулеметы и прилагавшиеся к ним патроны английского калибра были перенесены на наши корабли и к настоящему моменту уже сгружены в Порт-Артуре и спрятаны подальше. Мало ли зачем нам могут понадобиться пулеметы под английский патрон? А ну как у нас сложатся добрые отношения с индийскими или ирландскими патриотами, борющимися с британским колониальным владычеством? Не думают же англичане, что в игру с поддержкой революционеров и патриотов можно играть только в одни ворота? Если так, мне их искренне... да нет, вру, совсем не жаль...
Японцы показали себя великолепными бойцами — стойкими, мужественными, умеющими сражаться яростно и непреклонно, способными без колебаний отдать жизнь за родину, но... это в конце концов только ускорило их крах. В этих двух сражениях японские генералы положили треть оставшихся у них войск, и после даже не окончания, а затухания последнего боя японской армия потеряла всякую способность к наступлению. Генерал Куроки совершил сэппуку. Генерал Оку избежал этой участи только потому, что погиб, возглавив безумную атаку своих войск на русские позиции. Он ринулся в атаку в полной парадной форме, размахивая над головой родовым самурайским мечом, но до линии русских траншей так и не добежал, попав под кинжальный пулеметный огонь... В течение следующих трех дней примеру генерала Куроки последовали еще около сотни японских офицеров, после чего на японской сухопутной армии можно было поставить крест. Она оказалась полностью дезорганизована и деморализована.
Между тем на Японских островах, вследствие действия наших крейсеров, быстро наступил голод. Рыбаки просто боялись выходить в море, да и существенная часть японского рыболовного флота, причем наиболее современная и производительная, была потоплена — в нее входили крупные суда, которые привлекали внимание наших крейсеров в первую очередь. В рыбацких деревеньках и портах остались только лодчонки, к тому же теперь рыбакам не хватало неводов — наши легкие и вспомогательные крейсера, а также истребители миноносцев, плотно курсировавшие вдоль побережья, открывали огонь по любому корыту, заставляя японцев, вышедших на промысел, поспешно спасаться, бросая сети в море.
Но окончательно сдаться, при том что у Японии все еще имелся достаточно мощный флот, японцы не могли, поэтому на верфях Сасебо, Иокогамы, Куре и Йокосуки лихорадочными темпами приводили в порядок избитые русскими снарядами корабли. Первыми доки покинули крейсера, но их попытка погонять наши корабли привела к тому, что японцы едва не лишились окончательно "Токивы" и "Адзумы". Почему русские не добили горящие крейсеры, они так и не поняли. В формальные объяснения, растиражированные европейскими газеты, — мол, мы делаем это исключительно из человеколюбия, — они напрочь не верили. Впрочем, этому не особо верили и сами европейцы, во всяком случае европейские военные моряки. Как бы там ни было, повреждения, полученные двумя японскими крейсерами в бою у островов Ниидзима, потребовали длительного ремонта, который завершился уже после окончания войны. Само же сражение привело к тому, что японцы решили более не рисковать, а, немного потерпев и собрав все силы в кулак, дать, так сказать, последний и решительный бой.
Когда стало ясно, что отдельных атак исключительно крейсерскими силами японцы проводить не будут и максимум, на что они пойдут, — это еще одно генеральное сражение, я санкционировал операцию против японских войск, высадившихся на Сахалин еще летом 1903-го. Сахалин был на Дальнем Востоке единственным источником нефти для флота, которая даже после начала войны бесперебойно перевозилась во Владивосток "наливняками", а уже оттуда в железнодорожных цистернах переправлялась до Порт-Артура. Перерезав эти поставки, японцы надеялись резко ограничить возможности нашего флота. На самом деле, таких уж серьезных проблем они нам обеспечить не могли. Во Владивостоке И Порт-Артуре к началу войны уже были построены обширные нефтехранилища, каждое из которых способно было полностью обеспечить активное оперирование флота в течение полугода. И благодаря непрерывным поставкам, к моменту атаки японцев на Сахалин оба нефтехранилища были заполнены до отказа, так что цистерны, прибывающие в Порт-Артур, частенько приходилось выдерживать на запасных путях неделю, а то и дольше, пока не появлялась возможность слить топливо в освободившиеся танки. Да и в случае прекращения поставок с Сахалина мы могли получать нефть из Баку или Альметьева. Да, дольше, да, намного дороже, но деньги — благодаря полученному от американцев в обмен на китайскую контрибуцию кредиту — у нас были. Хотя, конечно, очень жаль было тратить их на войну, ну да что уж тут поделаешь...
Так что Сахалин я приказал не защищать. Вернее, не удерживать и ограничиться партизанскими действиями. В итоге японский десант сумел выполнить свою задачу и лишить нас сахалинской нефти. На целых три месяца. А поставок и на куда больший срок — вряд ли следовало ожидать, что японцы не воспользуются моментом и не разрушат всю нашу нефтедобывающую инфраструктуру. Ну да ничего страшного. Восстановим. Тем более что на русском флоте это почти никак не отразилось. Вследствие того что японский флот почитай покинул морские просторы, нашему стали доступны оба нефтехранилища — и порт-артурское, и владивостокское, доступ к которым, благодаря наличию у нас тут аж трех мощных ледоколов, был свободен круглый год. Ну а теперь настало время вернуть себе Сахалин.
К 14 января сопротивление японцев, высадившихся на Сахалин, было окончательно сломлено, и две бригады морской пехоты замкнули кольцо окружения вокруг остатков японского десанта, укрепившихся в поселке нефтедобытчиков самого крупного на острове Охинского месторождения, после чего японцы капитулировали в течение трех дней. И тут же приступили к устранению того, что успели натворить на Сахалине. А чего — сами натворили, сами пускай и порядок наводят, с рабочими-то руками у нас там все еще было не очень хорошо. Ну а спустя всего неделю наши десанты высадились на Курильских островах и Цусиме, каковые были захвачены уже к началу февраля. Противопоставить выучке и оснащению моих морских пехотинцев японцы ничего не смогли. Да и японских сил на этих островах было довольно мало. А морпехов у меня, слава богу, хватало — кроме Владивостокского и Порт-Артурского полков, к началу лета 1903 года на Дальний Восток прибыли еще и обе бригады с Черноморского и Балтийского флотов.
Как бы там ни было, к февралю 1904-го всем стало ясно, что Японию ждет крах. И тут активизировались ее защитники по обеим берегам Атлантического океана. До сих пор нам удавалось их сдерживать, помогали и устроенное Брилевым шоу в начале войны, и активность проплаченных английских и американских журналюг, сразу же поднимавших хай в случае любых попыток их собственных правительств как-то поспособствовать японцам. С такой массовой покупкой их журналистов англосаксы еще ни разу не сталкивались, и некоторое время их попытки нейтрализовать свою "свободную" прессу были довольно неуклюжими. Но теперь они пришли в себя, сорганизовались на уровне владельцев газет, правительственных чиновников, главных редакторов и так далее (в одни клубы ходят, чай) и вернули "свободную" прессу "к ноге". Кое-кого из излишне увлекшихся журналюг просто выкинули на улицу, кое-кому резко урезали зарплату, кое с кем просто поговорили, вследствие чего "свободная" пресса снова начала дудеть в ту дуду, которая была выгодна правящей верхушке. Кроме того, были арестованы несколько посредников, носивших деньги "акулам пера", и в прессе стала разворачиваться шпионская истерия. Но поскольку эти посредники сами были уверены, что работают кто на Германию, кто на Швецию, кто на Францию, приписать взятки журналистам к проискам русских не удалось, и эта истерия довольно быстро сошла на нет. Зато вой по поводу того, что русские морят голодом японское гражданское население и убивают некомбатантов, вышедших в море, только чтобы накормить голодных детей, поднялся такой, что император Николай II был вынужден лично и публично запретить крейсерские операции и захваты невооруженных судов в японских территориальных водах.
Впрочем, для Японии эта мера оказалась запоздалой. Недаром я так активно гнал в море крейсера и миноносцы — успели довести ситуацию до неотвратимой. Суммарные потери японского торгового флота уже перешли отметку в две трети судов водоизмещением свыше пятисот тонн, потери рыболовецкой отрасли составили почти три четверти потенциала, а транспортные возможности по переброске того же продовольствия в страдающие от голода районы страны свелись к пешим носильщикам, ослам и в лучшем случае конным повозкам. В лучшем, потому что существенная и, пожалуй, самая выносливая часть поголовья лошадей была мобилизована в армию. Где благополучно и сгинула. Железнодорожное же сообщение в Японии было совершенно дезорганизовано. То есть прекращение крейсерских операций, по существу, ничего кардинально не изменило. Японию охватил голод, последствия которого усугубились тем, что японцы, напуганные нашими высадками на Курильские острова и Цусиму, начали спешно собирать территориальные войска и ополчение для возможного противодействия русским десантам на сами Японские острова. Так что, ко всему прочему, довольно большое количество мужчин было оторвано от своих семей и не смогло оказать им никакой поддержки в самый критический период. Причем в мобилизации ополчения вообще никакого смысла не было, поскольку для него не нашлось даже вооружения. Ополченцы вооружались косами, топорами, насаженными на длинные рукояти, примитивными копьями, дубинами — короче, чем ни попадя. А о состоянии японских финансов и вовсе говорить нечего. Оно было не плачевным, а в прямом смысле этого слова катастрофическим. Настолько, что даже столь мелкий расход, как перевод небольшого количества железа на изготовление примитивного вооружения для ополченцев, стал последней соломинкой, переломившей хребет перегруженного верблюда. И в начале мая иена рухнула...
