Широкое, разделенное на три створки окно открывало вид на город и краешек моря за ним. Тамми прикинула: что если она быстренько откроет балконную дверь и сиганет вниз на свеже-вскопанные грядки? Вряд ли успеет. Молодка, что стоит перед нею — крепка, сильна, и может звездануть промеж глаз раньше, чем Тамми успеет дернуться. Да и прыгать со второго этажа, пусть даже на клумбу — вредно для здоровья.
— Меня тут временно приютили, — продолжала молодая и красивая, — пока я здесь в командировке. Садись. Ешь. Пей. И я с тобой, за компанию — тут обед на двоих.
Она провела ладонью по голове, приглаживая густую, темную шевелюру. Не такую, как у Тамми — цвета вороньего крыла, а темно-каштановую. Глаза у нее были карие, большие, блестящие. От ее короткого взгляда в упор у Тамми вдруг перехватило дыхание.
Вспомнились слухи и сплетни, в которых от многокраного пересказа осталось от правды не пойми, что. В одном лишь сходились разноречивые описания.
Самого, что ни на есть, среднего роста — ненамного выше четырнадцатилетней Тамми. Темноволосая. По ее внешности невозможно определить: откуда она? И Эгваль, и Остров и далекий, на краю света, Суор — все и везде воспринимают ее, как иностранку. Гостью из неведомого далека.
Увидев замешательство Тамми, она буднично сказала:
— Умыться с дороги и всё такое? От входной двери направо. Можешь не торопится, я без тебя всё не слопаю.
Ванна и туалет оказались совмещены — неудобно. Когда один облегчается, другому не помыться. И наоборот. Всё же надо признать, что жилище — хотя и тесноватое, но с хорошо продуманной планировкой, и дает возможность жить по человечески.
Тамми вспомнила свое житье в Пескаде. Там, да, сральник и банька — по отдельности. Комфорт, ничего не скажешь. Но сии удобства — на весь дом одни. И попробуй прорваться в известное не упоминаемое место без очереди, доказывая что у тебя срочная надобность. Не факт, что поверят раньше, чем наложишь в штаны.
Когда она вернулась в комнату, то увидела молодую и красивую стоящей в задумчивости у окна. К еде она даже не притронулась, ожидая, когда придет Тамми.
"У нее есть честь", — решила Тамми.
Женщина чуть приметно улыбнулась ей. Они вместе сели за стол. И не оторвались от еды до тех пор, пока не умяли всё. Бифштекс был хорош, зелень и фрукты тоже. А Тамми проголодалась настолько, что дала бы фору взрослому стиксу. Шутка, конечно.
Откинувшись на спинку стула, Тамми, не давая себе времени испугаться, прямо спросила:
— Что означает: "экселенса"?
— "Высочество". Вроде титула. Неофициального. Тонго — экономный язык. Одним словом сказано, что — начальник и, что — женщина.
Теперь Тамми смело встретилась с ней взглядом. Сердце в груди билось быстро, но ровно. К щекам прихлынула волна жара — Тамми знала, что покраснела. Это ничего. Простительно, когда, наконец, понимаешь, кто перед тобой.
"Королева орхи". Личность великая, легендарная. Непреклонно жестокая. Лет пятнадцать тому назад успешно сокрушившая всю здешнюю систему наркоторговли. Но лишь для того, чтобы право торговать орхой присвоить себе. Нынче все плантации на Острове принадлежат ей. Как и доходы от продажи красной орхи — сильнейшего из известных в Мире галлюциногенов.
Ra helo exelensa. Ее светлое высочество. Хозяйка. Госпожа Наоми Вартан.
Так же быстро, не раздумывая, Тамми сообщила ей:
— Что хочешь со мной делай, я ничего не скажу!
— А я ничего не спрашиваю. И ничего особенного с тобой делать не собираюсь. Ты убила троих и завладела их деньгами. Предназначенными для оплаты крупной партии орхи с нелегальной плантации. Я, видишь ли, за всеми уследить тоже не всегда успеваю.
"Она решила, что я собиралась совершить сделку вместо Даррена..." — с ужасом подумала Тамми. — "Решила, что я хотела занять его место в цепочке..."
Откуда у Ее высочества столько денег в казне? Чтобы хватало отбиваться от партизанских наскоков Эгваль? Чтобы подкупать власти Норденка и Ганы, склоняя к сотрудничеству? Одной военной силой немногого добьешься. И содержание армии, кстати, влетает в большую копеечку.
При всем при том надо еще и народу косточек с барского стола накидать. Чтобы очередная революция не смела Хозяйку Острова точно так же, как ее предшественника. Как там бишь, того старикана звали?
— По физиономии твоей вижу, что ты всё понимаешь. — сказала Хозяйка. — Мое правление — это постоянное балансирование на грани банкротства. Так будет не всегда. Остров начнет торговать знаниями, технологиями, новыми лекарствами... Я веду массовое жилищное строительство — это вызовет подъем рождаемости. Появятся новые рабочие руки, новые таланты. Придет время, когда образование, полученное на Острове, будет цениться выше, чем классическое в Норденском Университете!
Тамми не успела и рта раскрыть в ответ на ее разглагольствования, как Хозяйка рявкнула:
— Не перебивай!.. И вот, когда я над каждым сантимом трясусь... То, в это же время, засранцы и засранки вроде тебя, всё лезут и лезут в мой карман!
Тамми лихорадочно размышляла, как бы ей убедить разгневанную владычицу в том, что лично она на мошну хозяйкину не покушалась. И опять ей не удалось вставить ни слова. Потому что Хозяйка вскочила и, окончательно теряя самообладание, сорвалась на крик:
— Молчаа-ать!! И слушать меня!!
Всё-таки у нее нет чести. В разговоре равных нельзя затыкать собеседнику рот. Оба должны выслушивать аргументы друг друга. Тамми низко опустила голову и остальные попреки пропустила мимо ушей.
Хозяйка походила немного по комнате, успокаиваясь. Плюхнулась обратно на стул. Так обе и сидели, молча дуясь друг на друга. Потом Тамми острожно спросила:
— Мне можно теперь говорить?
— Валяй.
— Я хотела оправдаться, объяснить, что просто забрала деньги у моего бывшего. За то, что он меня бросил. Я совсем не собиралась встревать в торговлю орхой. Но у меня не получается ничего доказать. Как ни верти, а я спиздила гроши, которые ты считаешь своими.
Хозяйка хмыкнула и, вдруг, с неожиданным интересом спросила:
— Это... Даррен Ким был твоим парнем?
— ...
— Ой, ладно, не строй удивленное личико, детка! У меня информаторы везде!
Она вдруг осеклась. Вперилась в Тамми горячечным взглядом.
— Он... Он сделал тебе ребенка?!
— Ага. И слинял. Знать не знаю, пошла вон, шлюха. Про любовь — не говорил, жениться — не обещал, мне послышалось, я придумала. Человек без чести.
— Раньше надо было в нем разобраться.
— Да. Я не подумала, — согласилась Тамми.
— Вот и огребла по полной. По уши в дерьме и с дитем от человека, которого ты настолько ненавидишь, что не поленилась его прикончить.
— Зачем его ненавидеть, он уже мертв. Я скоро вовсе его забуду.
— Да? Вот так, запросто? Каждый день... имея перед собой напоминание?..
Тамми сначала не поняла, а потом не на шутку разозлилась.
— Что такое ты мелешь?! При чем тут мой сын?! Дети за родителей не отвечают! Отец — мерзавец... Мама — убийца...
Огромным усилием воли она взяла себя в руки. Она плачет — ничего. Ерунда.
— А мальчик мой... Ни при чем! Ты слышишь? Я его люблю и любить буду, пока живая... А может, и после. Если на той стороне что-то есть...
Хозяйка опустила голову, прикрыв глаза ладонью. Так и сидела, тихо раскачиваясь, как человек, чем-то глубоко потрясенный. Тамми оставалось лишь гадать, чего же такого она ляпнула? Чем повергла "экселенсу" в шок?
Через минуту Хозяйка опомнилась. Встала. Жестом велела встать Тамми.
— Вот что, Тамара... по отцу Роббер, а по матери... прости, из башки вылетело. Я готова признать в твоем деле смягчающие обстоятельства. Предлагаю выбор. За простое убийство дают семь лет. За двойное — как суд решит. Тройное — однозначно "режь голова", как говорят барнабы. Но мы сложим сроки — будто ты набила троицу по одному. Значит, через двадцать один год выйдешь на свободу.
— А второй вариант?
— Вот дверь в соседнюю комнату. Войди и увидишь, что тебя ждет в случае отказа от моего очень гуманного предложения. Обратной дороги не будет.
Тамми прикинула: ей стукнет тридцать пять, когда закончится невообразимо долгая отсидка. Отца или маму, или обоих, она, возможно, уже не застанет в живых. Сыну, дай бог здоровья и вырасти достойным человеком, исполнится двадцать два. Допустим, она его разыщет. Признает ли он в незнакомой, усталой, изможденной женщине свою мать?..
Оттолкнув замешкавшуюся на ее пути Хозяйку, Тамми пересекла комнату и открыла дверь.
"Вестник Вагнока" 2 августа 1351 года. Вчера в районе Верены береговая охрана пресекла попытку незаконного вывоза ценного груза. Преступники оказали сопротивление и были уничтожены ответным огнем. Среди личного состава потерь и раненых нет.
13. "VOTRANGO"
В слабом свете ночника Сонгер окинул взглядом комнату, где предстояло провести ночь. "Привидений, надеюсь, не водится..." — подумал, садясь на кровать. Ставни на окнах закрыты, занавески задернуты. Создавалось впечатление одиночества и оторванности от людей. Картина с морским пейзажем на стене усиливала это чувство. Что за тоска... Так и появлению призрака обрадуешься, в самом-то деле.
Попробовал себе утешить. "Не один же я в доме Боргезе!" Под этой крышей собрались девять человек. Он сам. Стас, привезший троих детей; его жена Грета; странная парочка — Лора и Астер. Наоми...
Сонгер встал, вышел в неярко освещенный коридор, притворив за собой дверь. Не забыв запомнить номер, вырезанный из дерева другой породы и цвета, и заподлицо вклеенный в дверную панель. Таких дверей по обеим сторонам коридора было несколько. Какая из них ведет в комнату Наоми?
Выругался про себя. Глубокая ночь. Не лучшее время куда-то ломиться. Скажи спасибо, что хоть в дом пустили. Вот и спи, где сказали. Утро вечера мудренее. Вздохнул, собираясь вернуться, когда его тихо окликнули:
— Эй!.. Витязь на распутье... Я здесь.
От звука этого голоса, его непередаваемых интонаций, с легкой хрипотцой на низких тонах, Сонгера обдало жаром. Он резко обернулся.
Дверь в соседнюю комнату чуть приотворилась и Наоми прошептала:
— Иди ко мне. Мне скучно.
Еще мгновение и Сонгер заключил ее в объятия. Она с жаром ответила на его поцелуй, потом высвободилась.
— Подожди. Из ночнушки вытряхнусь.
Сняла ночную рубашку и голая встала посреди комнаты. С немного комичным видом: на, любуйся. Сонгер одобрительно кивнул.
— Знаешь, у тебя тут веселее, чем в моих унылых хоромах.
Она фыркнула.
— Комнаты совершенно одинаковые. Здесь веселее, потому что здесь — я. Нет... потому что здесь — мы.
Подошла к Сонгеру и стала расстегивать на нем рубашку...
— Мне кажется, или лампа, в самом деле, меркнет? — спросил Сонгер.
Он лежал навзничь на постели, Наоми наклонилась над ним. Женщина сверху — поза для ленивых мужчин.
— Ага. Свет потихоньку гаснет, когда лежишь на кровати в позднее время. Сейчас станет совсем темно...
Ее дыхание участилось. Потом она глубоко вздохнула. Спросила:
— Что-то не так? Я чувствую.
Сонгер привлек ее к себе.
— Все в порядке. Просто подумал... дурацкая мысль... не бери в голову...
— Что?
В комнате сгустилась тьма. Он почувствовал губы Наоми у своих губ. Она тихо повторила:
— Что ты почувствовал?
— Ты прожила на свете втрое дольше меня. И проживешь больше, чем в самом лучшем случае смогу еще прожить я.
— Это тебя смущает?
— Не то, чтобы очень. Но... сколько же у тебя было любимых...
— Много. С тобой не сравнится никто.
Характер любого мужчины в основе своей прост и бесхитростен. Он всегда рад обманываться насчет чувств женщины к нему. В глубине души Сонгер это понимал. Тем не менее, лесть Наоми была ему несказанно приятна. Особенно, учитывая, кем она была раньше. Как невероятно сочетались в ней красота, ум и необъятная власть. Без пяти минут властелин Мира — так о ней можно было сказать когда-то.
А в эту минуту она полностью, без остатка принадлежит ему... И он взял ее. Ощутив себя страстным животным, сильным, непреклонным, неистовым.
И была тьма, и был свет. Был день, и была ночь. Были города и поселки. И бивак над рекой, и хижина лесника; и девушки, поющие на лугу. И дышащий морской свежестью ночной берег, и пылающий зной пустыни. Он был юным, и был зрелым. Художником, и военным. Подающим надежды студентом, и политиком в отставке. Инженером, и музыкантом. Образованным, и простолюдином. Он был мужчиной, и был женщиной.
Когда он пришел в себя, Наоми, обессиленная, уже спала, уткнувшись в его плечо. Он тоже чувствовал изнеможение и, как ни странно, душевный подъем. От недавних тоски и тревоги не осталось и следа.
Он был самим собой. Он был Михаилом Сонгером.
Его сморил сон, и он не увидел, как сквозь щели в ставнях и плотные шторы пробился и погас оранжевый свет.
Наоми проснулась внезапно, испытав смутную тревогу. Что-то разбудило ее. Что? Кругом темнота, в ней слышно спокойное дыхание любимого человека. В доме и за его пределами не ощущается угроз. Ничья злая мысль, ни зверя, ни человека, не оскверняет ментальную ауру на километры вокруг.
Осторожно нашарила на столике в изголовье глубокое блюдце и на его донце две таблетки. Положила в рот. Где-то рядом графинчик с водой. Ага, вот. Запила лекарство, успокоенно откинулась на подушку. Сонгер пошевелился, но продолжал спать, как младенец. Спокойной ночи, родной мой человек. Веришь мне всецело, тебе неважно, кем я была и что сделала. Важно лишь то, кто я сейчас.
А кто я? Не знаю. Больше я ничего о себе не знаю... после стольких лет. Зачем всё было? Зачем вереница дней, ночей... и лет живет в памяти? Зачем память хранит мельчайшие детали с фотографической точностью? Десятилетия прошли, как нет больше молочной лавки во Флавере. Я привозила туда тяжеленные бидоны, впрягаясь в тележку. До сих пор вижу, в какую сторону смотрит корова на вывеске. Влево. Зачем я это помню? Не найти ответа...
Ее дыхание выровнялось, стало медленным. Флавера. Немощеные улицы и дома, крытые соломой. Теплый летний вечер. Хранящая дневное тепло земля согревает босые ноги. Коромысло давит на плечи. Шаг твой ровен и тверд. Ты давно научилась носить ведра так, чтобы не расплескивать воду. Ханна, подбоченясь, ждет тебя у калитки. В ее взгляде ворчливое одобрение. Ты идешь ей навстречу. Ты идешь домой...
Утро глядело в окна холодным рассветом. Лора решила, что будь ее воля, Жеома Киано выставили бы голым на мороз у позорного столба. За ложные предсказания. Если так пойдет дальше — большой беды не миновать.
У дверей ванной мялась Нойс, в великоватом ей халате. Душераздирающе зевнула. Сунула руки в карманы халата. Не обернулась, заслышав шаги Лоры. Зачем, если узнала по походке?
"Или в мыслях прочла..." — незлобиво подумала Лора. — "Это даже лучше, чем иметь глаза на затылке".
Плеск воды затих, дверь распахнулась. Девочка лет десяти, худенькая, светловолосая, с тонкими чертами лица, вышла, на ходу застегивая комбинезон. Замерла, увидев Нойс. И с радостным воплем бросилась к ней на шею.
