— Что дизеля? Всё смонтировали, подключили электрику и подвели топливо. Занимаемся системой охлаждения. Ошиблись мы, решив в качестве её элемента использовать прежние холодильники паротурбинной установки, возни с ними оказалось намного больше, чем рассчитывали. По самым оптимистичным прогнозам управимся за неделю и можно будет пускать. Но, заметь, так как мы с тобой первопроходцы, гарантии надёжной работы, да и работы вообще, я тебе дать не могу!

День в день с окончанием срока пребывания советского линкора в Бизерте портовые буксиры оторвали "Александра Невского" от стенки и развернули носом к каналу. С кормы линкора "Курбэ" нам подали буксирные тросы, который на "Александре" продели в носовые клюзы и мы, в сопровождении транспорта "Нева", двинулись по каналу в сторону моря. Вахта на корабле была, можно сказать, минимальной. Делом были заняты моряки на мостике, да механики генераторов, дающих ток для рулевой машины и расчёты трюмных, готовых в любой момент ввести в действие помпы. Остальной экипаж, с оркестром, в белой парадной форме выстроился на палубе. Здесь же, на башнях, на кормовом мостике, стояли кораблестроители, рабочие и инженеры. Показалось, будто вдруг установилась тишина, нарушаемая лишь шорохом волн и криками чаек, даже гудки буксиров будто растворились в ней и ушли на второй план. И грянул оркестр. Пам, пам, парарарарам, вступление, "Красная тревога"! И хор артиллеристов БЧ-2, занятых на работах куда меньше других, а потому имевший достаточно времени, чтобы выучить текст и спеться, заревел.

Наш Советский Союз покарает

Несущего горе нам на порог

Любого подонка ждёт только смерть,

Грозная армия, доблестный флот наш!

Все как один мы пойдём на него,

Войной осквернившего мирный рассвет.

Гневом народным он будет сметён,

Мощью советской, невиданной в мире!

Наше братство ничем не разбить

Встанем стеной на защиту границ!

Нам наши братья помогут в бою

Плечи сомкнём мы в едином строю

Вместе дорогу проложим себе

В небе на море на суше, везде!

Все в мы едином порыве мечтаем,

Новый мир мы с тобой воплощаем,

Благодатный и низкий поклон,

Тем кто будет жить с нами в мире!

Наш Советский Союз вдохновляет весь мир.

За Отчизну твёрдым шагом смело в бой!

Признаюсь честно, я просто мечтал как можно громче хлопнуть дверью. Похоже, у меня это получилось. Стоящие на берегах люди, и белые, и арабы, смотрели на нас во все глаза, многие махали руками, а кое-кто, не стесняясь, по-православному крестил. В этот момент меня заботило меньше всего, какую память мы оставили по себе французским властям. Нечего перед ними политесы разводить, пусть знают и помнят наших! Как про московский пожар, который поминал губернатор. И мне ни чуточки не стыдно за своё невежливое с ним обращение. По крайней мере, когда начнут снимать про нас свои похабные фильмы или писать пасквили, в море их лжи будет хоть какая-то частица правды. Плевать я на них сейчас хотел.

"Курбэ" тащил нас со скоростью 7-10 узлов целых пятнадцать часов, причём, со всем прилежанием, ответственностью и абсолютно бесплатно, вопрос страховки даже не поднимался. Глубокой ночью он распрощался с нами, сообщив, что его миссия закончена. В свою очередь, мы принесли искреннюю благодарность и сообщили, что мы даём фору и у него есть шесть часов, чтобы убраться на безопасное расстояние. Выждав час после того, как французский дредноут на полном ходу растворился во мраке, мы зажгли на палубе дополнительное освещение и приступили к монтажу на вращающиеся, ставшие идеальными цилиндрами после обшивки листовым дюралем, колонны-мачты плоских, шестиметровых в диаметре, дисков, сложенных до того в виде отдельных секторов на крышах второй и третьей башен. В принципе, можно было обойтись и без них, но тогда эффективность роторов Флеттнера резко упала бы. С работой справились к утру. Затаив дыхание, я смотрел, сработает или нет моя задумка. Во время дрейфа корабль сам по себе развернуло лагом к волне и ветру. К нашему счастью, они были небольшими, но после запуска роторов хотелось бы, чтоб ветер дул посильнее. Словно услышав мои мысли, по мере восхода солнечного диска над горизонтом, ветер усиливался и вскоре мы услышали с носа корабля.

— Есть ход!

Используя наивыгоднейшее положение для роторных парусов, на морском языке это называется галфвинд, или полветра, линкор медленно, преодолевая огромную инерцию своего 25-тысячетонного веса, разгонялся и, по сообщению с "Невы", игравшей роль "контрольно-измерительного инструмента", за час набрал скорость в восемь узлов. Ветер за это же время усилился до девяти метров в секунду. Так началось наше плавание в Измир. Хотя тогда мы ещё думали, что идём в Севастополь.

Пользуясь ветрами преимущественно западных румбов, мы медленно продвигались по Средиземному морю на восток, не останавливаясь ни на минуту. Если опускался штиль и море успокаивалось, пароход "Нева", заменяя так и не догнавший нас до сих пор "Ермак", брал "Александра Невского" на буксир. В один из таких дней, уже после того, как мы миновали долготу Крита, впервые запустили главные дизеля. Так как при монтаже новой силовой установки экономили на всём, в том числе, на вспомогательных механизмах, ни о какой получасовой процедуре запуска речи не шло и прогревались дизеля КД, в 11000 лошадиных сил каждый, самостоятельно. О четырёх форсажных 16-16 мы и вовсе не вспоминали, потому, что хоть и смонтированные на штатных местах, поскольку в противном случае их было бы потом туда не впихнуть, они не были подключены ни к системе питания топливом, ни к системе охлаждения, а их силовые передачи не были заполнены гидравлической жидкостью. Пока моторы работали без нагрузки, всё вроде бы, шло штатно, но стоило лишь, впервые за последние пятнадцать лет, подвести мощность к гребным валам, быстро поползла вверх температура жидкости в гидропередаче сначала в левом, а потом и в правом машинном отделении. Вместе с этим, поскольку система охлаждения была комплексной, стали греться и сами дизеля. Силовую установку пришлось вывести из работы для установления причин произошедшего. Пройдя по цепи, выяснили, что бывшие паровые холодильники, переделанные в теплообменники, не обеспечивают достаточного отвода тепла. Хотя, по всем расчётам, должны были бы. Вода во втором, промежуточном, контуре, попросту не охлаждалась. При этом, пока гидропередача была выключена, она, поскольку стояла в цепи первой, некоторое время поглощала избыток в своём теплообменнике и дизель работал нормально. Таким образом, мы столкнулись с необходимостью разбирать первый контур, хотя бы для того, чтобы понять, в чём конкретно проблема.

Пока я занимался этим делом, мы почти миновали Эгейское море, но на подходе к Дарданеллам пришёл приказ изменить курс и следовать в Измир, где ждать дальнейших указаний. В дело вмешалась политика. Турки, с которыми у СССР были ровные, можно даже сказать добрососедские отношения, поначалу не приняли всерьёз возможность возвращения "Александра Невского" в Чёрное море. Но наш выход из Бизерты стал для них неприятным сюрпризом. А уверенное продвижение делало их позицию с каждым днём всё жёстче. Правительство в Анкаре можно понять. Оно, имея в виду "Явуз", с пониманием отнеслось к переводу "Парижанки" на юг, не имея ничего против равновесного паритета. Теперь же, после того, как бывший германский линейный крейсер был с неимоверным трудом отремонтирован и введён в строй, русские тащили через пролив ещё один линкор! При этом, в мире действовало Вашингтонское соглашение и пополнить флот, если бы у них даже нашлись деньги, турки могли только лишь своими собственными силами, за счёт собственной судостроительной промышленности, что было на практике абсолютно невозможно. Да и зачем? Зачем нарушать равновесие и тратиться на содержание дорогущих линейных сил? Которые, для иных морских держав, представляли опасность, разве что, теоретическую. К тому же, кому как не туркам было понятнее всех, зачем вторая башня "Александра Невского" установлена стволами вперёд. В итоге, под предлогом того, что русский корабль не имеет самостоятельного машинного хода ( а про роторы Флеттнера на все лады вещала иностранная пресса, исключая французскую ) и может представлять в проливах навигационную опасность, они категорически отказались пропускать его через Дарданеллы.

"Александр Невский" застрял в Измире, а нам один за другим шли категорические приказы ввести машины в строй любой ценой. До тех пор, пока, в ходе тяжёлых и длительных переговоров не стало ясно, что турки не пропустят корабль ни под каким видом. Пребывание на нём рабочих и инженеров стало бессмысленным и их отозвали, а заодно и меня. За три дня до Нового Года пароход "Нева" доставил меня в Севастополь, откуда я, аккурат к празднику, поездом добрался до дома.

Более двух месяцев спустя, в начале марта, от Героя Советского Союза, капитана первого ранга Кузнецова Николая Герасимовича из Севастополя пришло письмо. Моряк поздравил меня с тем, что наши труды не пропали даром и он довёл таки корабль до порта назначения. После этого он, не скрывая досады, посетовал, что линкором, о котором он мечтал, "Александру" не быть. Согласно особого советско-турецкого договора, условием прохода корабля был последующий обязательный демонтаж в годичный срок всех четырёх башен главного калибра. В ответ, в открытке, я сообщил Кузнецову, чтоб он не расстраивался и готовился командовать флотом, отчего в южных морских штабах поползли самые разнообразные слухи

Советский спорт.

Эпизод 1.

Вот уж никогда не думал, что буду так радоваться холоду, снегу, низким серым облакам. Помню, как дурак бухнулся на спину и лежал звездой минут пятнадцать в сугробе первого января, чувствуя, как микроскопические кристаллики льда опускаются на лицо и тут же тают. Как же хорошо дома! И плевать, что настоятельно попросили из города не выезжать. Плевать на всё, на работу, на политику, пропади она пропадом, главное — на Родине. А с остальным как-нибудь разберёмся. Только вот полежу, отдохну. Совсем чуть-чуть.

— Ну, чего это ты разлёгся? Хватит валяться, шинель, поди, уже мокрая, — позвала меня с крыльца Полина, — Заболеешь ведь!

— Не беда, ты меня вылечишь, — ответил я беззаботно, — Буду дома валяться, ты меня травяными отварами поить будешь... Благодать!

— Размечтался! Ты, всё, что не надо, в Африке уже выпил, будет с тебя, — поддела меня жена.

— Откуда знаешь?

— Так в газетах писали, что французы сообщают, будто русские рабочие во главе с самим товарищем Любимовым дебоширят и пьянствуют беспробудно.

— Дела... И ты поверила?

— Нет, конечно! Представляешь, после того, как в "Известиях" заметка вышла, ко мне целая делегация от трёх заводов, ЗИЛа, "Динамо" и нашего Судостроительного пришла, — со смехом рассказала Поля, — Целый митинг получился перед КПП! Представляешь, дождик моросит, слякоть, а я и провести сюда, под крышу, не могу, и распрощаться никак. Всё уговаривали не верить буржуазной пропаганде. Пришлось выступить и похвалить тебя, хоть ты и непутёвый, только тогда разошлись.

— И что дальше?

— А, ничего, — жена, видимо, устав стоять прямо, наклонилась и облокотилась на перила, — главного редактора сняли.

— Тогда ещё поживём, — сказал я совсем тихонько.

— Что ты там шепчешь? Вставай, говорю, хватит уже! — она подошла и, взяв меня за протянутую навстречу руку, стала поднимать. — Что люди подумают? Скажут, надрался на Новый Год, ходить сам не может. А потом, глядишь, окажется, что ты с самой Африки не просыхаешь.

— А мы вот возьмём и пойдём к ним, чтоб все видели, что я мужчина видный сам собою и почти совсем непьющий.

— Да ладно, — не поверила Поля, — Что, в клуб пойдём?

— И в клуб пойдём...

— Слушай, а может, в кино? Ой, господи, что там сейчас крутят-то? Я ж даже не знаю...

— И в кино пойдём...

— Нет, давай в театр тогда...

— И в клуб, и в кино, и в театр, куда угодно пойдём! Собирайся, наряжайся и поехали. Гулять так гулять!

— Ой, а дети как же?

— А мы в детский театр пойдём!

Клеймёнов Иван Терентьевич, начальник РНИИ, военинженер 1-го ранга.

Вот так, в клуб, в кино, в театр, в гости, куда угодно, только, упаси Боже, не на митинг или какое-нибудь партсобрание после окончания законного рабочего дня. Лишь бы нигде не засветиться, комиссия Мехлиса не дремлет, хоть и не досаждает. Внимание к моей скромной персоне со стороны власть придержащих, несколько ослабло, в связи с моим длительным отсутствием и следующим отсюда очевидным отсутствием связи с бурлящими страстями внутри страны. Тем не менее, расслабляться ни в коем случае не стоило.

Хорошо хоть, что у партии сейчас есть другое развлечение. Раскрыт заговор военных, позарившихся на власть. В один день в начале декабря арестованы все участники сразу, от маршалов, включая Егорова и Блюхера, до полковников. Мелочь, на которую попросту не хватило сил, добирали интенсивно весь декабрь месяц и в самых худших традициях. Из принципа "лучше перебдеть", а потом разберёмся. Видно, НКВД находился в жесточайшем цейтноте, главным было изъять элемент, пусть всего лишь сомнительный, в максимально сжатые сроки, не допустить обрубания хвостов. Зато товарищ Сталин в первом своём новогоднем радиообращении к народу произнёс слова "оставить всё плохое позади" со странной торжествующей интонацией (кстати, слушали мы речь отца народов дома, выставив на крыльцо купленный Полиной в моё отсутствие самый настоящий радиоприёмник, вокруг которого собрался весь гарнизон нашего острова, за исключением караула).

На фоне чистки в армии советский ВМФ не только не подвергся каким-либо репрессиям, напротив, его контрразведка приняла самое деятельное участие в раскрытии заговора. Политический вес наркома Кожанова резко возрос и фактически сравнялся с таковым же у Ворошилова, что вызвало крайне негативную реакцию со стороны военных. Честная служба моряка, который в силу самой своей профессиональной принадлежности вынужден был защищать сильное советское государство от любых внутренних потрясений, которые похоронили бы его первым, столкнулась со старой дружбой, проверенной Гражданской войной и чаши весов слабо качались в неустойчивом равновесии. К счастью, до "японского" сценария ещё не докатились.

На "гражданском" фронте разгорелись нешуточные баталии, основным лейтмотивом которых была борьба "партийного офицерства", работников исполкомов, райкомов, а кое где и обкомов, против подпирающей их снизу "новой оппозиции". Несмотря на то, что последняя не имела никакой централизованной структуры, являясь, во многом стихийным движением, она, как и всякая стихия была неодолима и непредсказуема, легко обходя организованное сопротивление за счёт своей непреодолимой мощи. Что такое райком по сравнению с коллективом хотя бы одного среднего завода просто по числу голосов? Капля в море. Давить авторитетом? Какой смысл, если рабочие сами контролируют все потоки на производстве, финансовые, ресурсные, рабочей силы и конечной продукции, имеют картину, что называется, из первых рук? Да пусть хоть сам товарищ Сталин прикажет им работать себе в убыток или даже просто не так эффективно, как могли бы, они не постесняются ему об этом заявить, например, в газетной статье. Затыкать рот бесполезно, потому, как советские рабочие не могут бастовать ни при каких обстоятельствах. Это нанесёт колоссальный ущерб репутации СССР среди трудящихся всего мира! И что прикажете делать, когда коллектив завода, угрожая забастовкой, заявляет, что день простоя нанесёт такой-то ущерб, а работа по вашему, товарищ секретарь райкома, приказу будет наносить этот ущерб каждые две недели?