Вид на сельскую местность из окна небоскреба

— Хорошо, — не стал спорить Чебуреков, — держи только вот подарочек... от администрации. Хм! На балансе мэрии...

Он протянул Артему новенький мобильник. Парень взвесил его в руке и задумчиво сказал:

— Это нечто вроде ошейника. Только нового типа... создает ощущение свободы, которое исчезает при первом звонке...

— Мы — государевы люди! — сказал Василий Петрович, — а государевы люди должны быть в узде. Иначе они такого натворят — сто следователей не разберутся. Спокойной ночи... э-э... глупость ляпнул, пшепроше пана... отдыхайте!

Утром, как ни странно, Артем встал безо всяких проблем. Несмотря на адский коктейль из импортного коньяка и отечественной водки, он чувствовал себя превосходно. Видимо, в пьянке большую роль играет первопричина, или попусту повод. Одно дело заливать горе, а другое дело — пить по торжественному случаю. Как бы то ни было, он чувствовал себя превосходно. Человек, выпущенный на свободу, попросту не имеет права на плохое настроение. Тем более, в пятницу.

Согласно договору с Птицыным, Артем давал "прощальную гастроль" в полдень. Работники, не занятые на срочных работах, приглашались в диспетчерскую на торжественный обед. Трапеза готовилась за счет совхоза, а за Орловым была лишь выпивка и торжественное настроение. Надежда подобный "девичник" устраивала в конторе — для специалистов среднего и высшего звена. Папа-Пешеходов ходил по территории с кислым видом и хмуро отвечал на шутки и поздравления. Праздник был на его улице, только вот праздновать не хотелось.

Ровно к двенадцати часам у центральных ворот раздался рев гудка большегруза. Из кабины "МАЗа" высунулся бритый мужик и на вопрос Точилина о "порте приписки" погрозил ему кулаком.

— А ну, впускай, дед! — грозно сказал водила, — велели в ваш совхоз комбайн отгрузить!

— Ты — придурок! — спокойно сказал старик, — как же я тебя без разрешения директора запущу?

— Сам ты придурок! — рассмеялся мужик, — давай, зови своего директора. Это ты — тот самый сторож, что без зубов кусается?

Матерясь на чем свет стоит, Точилин вернулся в диспетчерскую и набрал номер директора.

— Михалыч! — тама, кажись, комбайн привезли! Впущать?

Присланный комбайн в торжественной обстановке вручили Вовке Гороху.

— Смотри, не пропей! — пошутил директор, вручая механизатору ящик с ЗИПом и огромный "Талмуд" страниц на четыреста, — за выходные прочитаешь, а в понедельник утром я вижу тебя в поле. Картофель убирать пора.

— Да пошли вы все нахрен! — фальцетом завопил Горох, скрываясь под импортным механизмом.

Еще пару человек последовали за ним. В следующие полчаса из-под "немца" слышны были ахи и вздохи — механизаторы делились впечатлениями.

— Нет, мужики, вы что не думайте, а немцы технику делать умеют!

— Ага! — донесся рассудительный голос, — даже прошприцевали. И гайки подкручивать не нужно — вишь, барашки с фиксацией.

— Бляха муха! — заорал восторженный голос, — гляньте, мужики, какие шланги! Вовка, можно я один скручу — дома на колено поставлю?

— Я тебя сейчас на два колена поставлю! — добродушно проворчал Горох, — и покажу, как гоблины друг друга любят.

Видно было, что механизм пришелся ему по нраву, потому что после ознакомления он сказал Наждачному:

— "Обрезанца" своего можете Саньке Крылову отдать. Пусть подцепит к "Кировцу" и носится, как кот с консервной банкой.

— Уже и "Обрезанец" вам не по нутру! — проворчал Никола, — а ведь он нас весь прошлый год выручал. Погодите, не приведи Господь, сломается эта немецкая "фича", что будем делать? То-то!

Артем посмеялся, а затем спросил завмастерскими:

— А что за кликуха такая, "Обрезанец"?

Кликуха, как оказалось, была совершенно в тему. Долгие годы совхозуу служил верой и правдой приобретенный еще в перестроечные годы комбайн "Рязанец". Но несколько лет тому назад у него накрылась кормовая часть (от морского слова — корма) вместе с наклонным выгрузным транспортером. Комбайн обрезали и превратили в картофелекопалку. Как комбайн, "Рязанец" был подспорьем неплохим, но в качестве копалки оказался не очень. Заваливал землей картофель, вместо того, чтобы выбрасывать его на поверхность. Вот и прозвали его трактористы обидным прозвищем "Обрезанец". Дескать, обрезаный и никуда не годный, но за неимением лучшего — единственный вариант. Альтернатива.

Уже механизаторы подняли по второй, а Горох все никак не мог оторваться от обновки. Пришлось специально посылать за ним механика Кармена, а за механиком главного инженера. В конечном итоге, победил директор, вернувший застолью полноправных его членов. Прибывший из рейса Бегунок долго мыл руки бензином, а затем робко взял протянутый и наполненный до краев штрафной стакан.

— Артем! — сказал он, — хочу я выпить этот стакан за то, чтобы в твоей жизни было все так же гладко, как у меня на голове!

Собравшиеся еще раз окинули взором лысину Виктора и дружно крякнули, выпивая все вместе одновременно ящик водки. Повариха приготовила на торжественный обед жареные колбаски, поэтому всем внезапно стало очень вкусно. Сорок рыл одновременно "хекнуло" и зарычало, впиваясь челюстями в брызжущие соком и жиром куски, сорок пар челюстей одновременно стали перемалывать хрустящие колбаски, сорок пар рук замелькали над тарелками и мисками.

Внезапно скрипнула входная дверь, и усталый женский голос произнес:

— Здравствуйте! Приятного всем аппетита!

На пороге стояла почтальон.

— Ребята, — спросила она, — Артема Орлова никто не видел?

Сорок указательных пальцев уперлись в нашего героя. Он встал из-за стола и спросил:

— В чем дело?

— Телеграмма вам с уведомлением. Распишитесь!

Парень недоуменно пожал плечами и расписался в ведомости. Развернул телеграмму и просмотрел текст.

"Уважаемый Артем Федорович! В связи с вашим продолжительным молчанием, наша компания "Лекта" решила, что у вас сломался компьютер. Поэтому мы воспользовались услугами телеграфа, чтобы сообщить вам следующее: по результатам нашего конкурса вы признаны самым лучшим бета-тестировщиком нашего последнего продукта. Таким образом вы становитесь обладателем нашей "золотой карты", позволяющей пользоваться всеми продуктами компании а так же лауреатом первой премии. Поздравляем!"

Артем склонил голову, чтобы никто не увидел выражения на его лице. Первая премия — это пять тысяч долларов США. В эквиваленте.

— Мужики! — сказал он, — ни у кого нет лимона? Мне поперло! Витек, дай поцелую в чумазую лысину!

Послесловие

Или

"Почему на селе не приживаются оверклокеры"

Артем сидел в кресле и потягивал пивко. По телевизору начался чемпионат мира по хоккею, куда он так и не съездил, хотя очень собирался. Дядя Вася Чебуреков не отпустил. Подарил, гад, широкоформатный "Томсон" и велел смотреть действо в прямом эфире. Как же против слова мэра попрешь? Вот и приходится пялиться в голубой экран, который, строго говоря, вовсе не голубой и никогда собственно им не был.

На люду сборная Финляндии терзала оборону сборной России, но россияне успели забросить три халявные шайбы и теперь рыли окопы полного профиля в своей зоне. Повторялась ситуация советско-финской зимней войны 1939-40 годов, только с точностью до наоборот. Земляки Маннергейма атаковали, но каждый раз откатывались от обороны россиян и несли незначительные потери. Артем допил пиво и теперь сидел в кресле, кляня себя за непредусмотрительность. Нужно было больше пива брать — кто же знал, что будет такой нервный матч.

В дверь позвонили.

— Искренне надеюсь, что это не сектанты! — прорычал Артем.

Нужно было все-таки агитировать народ на закупку и установку в подъезде кодового замка. Не против бандитов с мешками гексогена, а в первую очередь против пьяных свинорылов и таких вот просителей, собирающих по рублю на модернизацию своего молельного дома в храм. Парень сунул ноги в тапки и чертыхаясь побрел открывать. На пороге, вот сюрприз-то, стоял Олег Николаевич Авраменко — новый начальник Петровского РОВД. Погоны его украшали майорские звезды, а руку — авоська с пивом.

— Какой счет? — спросил он, сбрасывая полусапожки.

— Три — ноль. Наши халявно ведут. Маннергейм атакует, но забивают почему-то ему.

— Дело Маннергейма обороняться, а не атаковать, — сказал Олег Николаевич, пододвигая кресло. Тут я принес немного. Артем, давай кружки!

Хозяин принес из кухни два бокала: один свой, а другой — гостевой. Достал из холодильника кусок вяленой горбуши, порезал на кусочки. Зарплата на новом месте ему очень нравилась — можно было баловать свой организм прежде недоступными и редкодоступными продуктами. Тем временем Авраменко успел снять китель, а финны — отквитать одну шайбу. На большее их не хватило, потому что проревела сирена, оповестив всему миру, что против русского "авось" логика бессильна. Артем переключил телевизор на нейтральное MTV — там транслировали "горячую двадцаточку", а может быть иную чепуху, не мешающую процессу.

— Ну, как в роли начальника? — поинтересовался Орлов, отпивая половину бокала "Днепровского темного".

Майор пожал плечами и вгрызся в рыбий хребет.

— Куй его знает! Пока спокойно, так я хороший. Но, не приведи Господь, что-то случится — сразу шерсть драть начнут и хвост на руку накручивать. А хозяйка твоя где?

— В Березовку укатила. Папа Пешеходов отмяк и подарил ей подержанный "Форд-Мандела"...

— "Мондео" — поправил Олег Николаевич, — а то в твоей интерпретации матерщина какая-то получается.

— И ничего не матерщина — это фамилия первого чернокожего президента ЮАР.

— Да? А где это? — полюбопытствовал Авраменко, осушая бокал.

— На юге Африки. Ты придуриваешься, или в самом деле не знаешь?

— В самом деле придуриваюсь. А ты что же с ней не поехал?

Артем вновь наполнил бокалы и принялся чистить воблу.

— Черт его знает! — сказал он наконец, — надоела мне деревня за полгода. Город, он как-то благородней. Пусть даже такой небольшой, как Петровск.

— Это потому что страна до сих пор стоит задницей к деревне, — пояснил майор, — вот сам посмотри: город берет (можно сказать, отбирает) у деревни мясо, молоко и хлеб по смешным ценам. В городе все свежее и по нескольку сортов, а вот в деревне...

— Да уж! — вздохнул Артем, — хлеб такой завозят, что рыба клевать не хочет. Да и мясные продукты редко бывают приемлемого качества. О культуре обслуживания я вообще молчу.

— Как и культуре приобретения, — подтвердил ехидно гость, — а я вот очень долго не могу понять одну вещь: пьянство — оно выгодно государству, али нет.

— Кто его знает! — задумался Артем, — слишком уж глобальная проблему ты зацепил. С одной стороны, пьянство невыгодно: криминогенная обстановка, низкое качество производимой продукции, больное потомство, малая продолжительность жизни.

— Вот-вот! — подхватил майор, — теперь смотрим плюсы: низкий уровень общественного самосознания — значит, политическая аморфность; стабильные поступления в бюджет от торговли низкокачественным спиртным; малая продолжительность жизни — не нужно выплачивать пенсии; пьянство на рабочих местах — не нужно выплачивать премии... и так далее! А в сельской местности данные факторы возводятся в ранг неписанных законов. Когда коллектив состоит на три четверти из бухариков, с ним можно делать все, что угодно. Не считаясь, с общественным мнением, ибо залетчики молчат, а "голос единицы тоньше писка". И живут у нас сатрапы-директора и председатели, и молча глотают под вино обиду работники.

— Радостная картина! — скривился Артем, — но в Березовке еще терпимо. Пьянствуют не три четверти...

— А всего лишь половина! Согласен! Ты не был по другую сторону железной дороги — на северной стороне района. Там колхозы-совхозы дохленькие, главные инженеры и агрономы сами на тракторах сеют и пашут, а простой народ бухает. Те кто остался, естественно. Умные все посмывались вместе с целеустремленными, и вот как прикажете подымать такой колхоз! Никто туда и ехать не хочет! Помнишь, как в "Золотом теленке" говорил инженер Талмудовский? "Квартира-свинюшник, театра нет, оклад... Извозчик! Пошел на вокзал!"

— Ага! Свинюшник ему точно дадут, театр — на работе бесплатный, оклад — в счет будущих побед. Плюс отсутствие выходных и ненормированный рабочий день. Это — тюрьма. Мне так по-секрету сказал главный инженер в одном колхозе.

— Нет. Это не тюрьма, — авторитетно заявил Авраменко, — это — каторга! В тюрьме условия гораздо лучше. Причем, для некоторых — это добровольная каторга, что хуже всего. Понимает человек, что больше он нигде не нужен. Да и в деревне домишко имеется, участок, живность кое-какая. Это все, брат, привязывает.

— Да! — протянул задумчиво Орлов, — окончил парень школу, пошел работать в колхоз. Учиться в школе за одиннадцать лет надоело, охота самостоятельной жизни отведать. Затем армия, а после опять колхоз... день за днем, без выходных, до самой пенсии... отпуска исключительно зимой. Бр-р! Я правильно сделал, что дал тягу!

— Правильно! — подтвердил Олег Николаевич, — но у тебя и склад ума иной, и характер. Чтобы быть крестьянином и получать от этого наслаждение... это... это не знаю, кем это нужно быть!

Внезапно собеседники осознали, насколько странно и смешно выглядят беседы о счастье деревни на городской кухне, и сконфузились.

— Да уж! — допил свой бокал Артем, — вот всегда так у нас. Интеллигенция бунтует, но на кухне и чтобы никто не слышал.

— Какая из нас интеллигенция! — хмыкнул Авраменко, — оба на государевой службе.

— И оба в народ сходили. Каково там, в народе, господин майор?

— Хреново в народе, — ответил начальник милиции, — а ему трудно. Пора бы, наконец, государству повернуться лицом к селу и его обитателям.

— Иначе народ озвереет и может вздрючить государство, — сделал вывод Артем.

— Это они всегда запросто! — подтвердил майор, — все на свете сломать мы сумеем. Со стройкой вот тяжелее — плохо еще получается строить. Ладно, хозяин, пора и честь знать. Не грусти тут, и я не буду там.

Авраменко попрощался и убыл в направлении Останкино, а Артем вышел на застекленную лоджию и глянул вниз — где шумел вечерний город. За светящимися окнами его граждане совершали ежедневный обряд: мыли руки, приходя с работы; садились за стол и ужинали; а после укладывались на диваны и мягкие уголки, усаживались кресла и шезлонги, подвергая себя добровольному "зомбированию" путем просмотра телевизионной жвачки. И он вновь стал кусочком города, его неотъемлемой частью. Жизнь в Березовке промелькнула и закончилась, словно ночной кошмар, а все приключения утвердили его лишь в одной мысли: каждому человеку соответствует свое время и свое место. Иначе никак.