Иллуми решительно берет меня за плечи, притягивает к себе.— Прекрати. Пожалуйста. Он просто ревнивец, как я сам, и не может уложить в голове твое равенство — как я полугодом раньше. Только возраст такой, что он и не попытается. Твоей вины тут нет.
— Чтобы признать меня равным, тебе потребовалось меня полюбить, — говорю тихо, не отстраняясь, но и не прижимаясь вплотную. — Остальным такой метод не поможет. Твой сын прав. Нам... мне стоит вести себя сдержанней, пока мы не у себя дома.
— Мы оба хороши. Давай вернемся в дом — ты замерз. — И вправду дрожь пробегает по телу. От холода или от неловкости? — Продержись еще пару часов, и поедем домой.
Уже в дверях Иллуми коротко стискивает мою ладонь и тут же отпускает. Утешение? Обещание?
Я медленно удаляюсь по анфиладе подальше от входа, смущенный и раздосадованный, причем не до конца понимаю, досада на кого из Эйри сильней: на вздорного младшего, испортившего такую минуту, или на старшего... у которого такой младший. Малыш Лерой, который упорно считает себя взрослым настолько, чтобы давать отцу советы. Шестнадцатилетний блюститель семейной нравственности.
"О черте речь, и черт навстречь". Лерой и заступает мне дорогу. Хотя какой он черт, даже чертенок — напротив, крайне положительный мальчик. — Вот ты где... родственничек, — цедит он сквозь зубы. — Тебя отпустили погулять?Очень крутой. Очень взрослый. Вдвое моложе меня.
— Здесь красивый дом, — отвечаю я как можно нейтральней
— О, да, — соглашается Лерой. — Особенно всяческие укромные углы. Оставь моего отца в покое хотя бы здесь, из уважения к приличиям, если тебе известно, что это такое.
Что ответить? "Твой отец взрослый человек и способен сам решать, что ему делать"? Будто он сам не знает.— Ты прав, — соглашаюсь кротко. — Я повел себя опрометчиво.
Кротость производит эффект, противоположный ожидаемому.— Что они только в тебе находят? — шипит мальчишка, оглядывая меня с ног до головы самым презрительным взглядом урожденного расиста-гема. — Ты и вправду проклятье, посланное за грехи нашего рода. Ты свел в могилу одного Эйри, лишил разума другого, но меня ты не проведешь.
— К смерти Хисоки Эйри я не имею никакого отношения, — объясняю терпеливо единственное, что вообще имеет смысл опровергнуть в этом потоке обвинений. Вообще-то я полжизни отдал бы за то, чтобы никогда не встречать твоего дядюшку, мальчик. И, ох, кажется, отдал бы вторую, чтобы не расставаться с твоим отцом. Но это ни я не объясню толком, ни ты не поймешь.
— Почему бы тебе просто не уехать? — спрашивает Эйри-младший беспомощно и зло. — Я дам тебе денег. Много, только уезжай отсюда. — Прикусывает губу и добавляет тихо и торопливо: — Или сам не видишь, что усугубляешь его безумие до того, что это скоро станет заметно всем?
Я теряюсь настолько, что недоуменно переспрашиваю:— Погоди, у вас же... приняты отношения между мужчинами, нет?.Только произнеся это, спохватываюсь. Не хватало еще говорить на подобные темы с разозленным подростком и в публичном месте. — Если желаешь продолжить этот разговор, отложи его до дома, хорошо?
— Не ты будешь мне указывать, что и где говорить, — свистящим шепотом сообщает Лерой. — Бесстыдное и неразумное животное, мнящее себя человеком — на тебя надели приличный костюм, и ты решил, что равен нам?Драматическая пауза.— Мой отец сошел с ума, — тяжело говорит, и в эту секунду то, что он — Эйри, написано на его лице. — Помни об этом, когда тебя в очередной раз потянет в грязь: если с ним что-то случится по твоей вине, до отдаленных последствий своего промаха ты не доживешь. Моими стараниями, обещаю.И оставив за собой последнее слово, уходит.
"Дурак. Мальчишка". Я повторяю это себе раз десять, пока, наконец, мне не удается разжать кулаки и справиться с желанием догнать и хорошенько врезать — не физически, так хоть словами. Не поймет. Бесполезно напоминать мальчику о почтительности, о том, что я как барраярец — офицер и дворянин, а как член семьи — его старший родственник.
Если так изъясняется родной сын Иллуми, любопытно, что же думают остальные?Хотя нет. Совсем не любопытно.Отыскав ближайшего слугу, выясняю, что из подаваемых напитков сойдет за самый мягкий транквилизатор, и устраиваюсь с добычей в уголке, где точно не попадусь никому на глаза. Дрожь гнева постепенно уходит, и я мрачно размышляю, как бы мне умолчать об этом эпизоде.
Да, я цетагандийской семье не обязан ничем, кроме ненависти к покойнику Хисоке. Но Иллуми — другое дело. Отдарить его раздором в доме... смолчать о раздоре в доме, чтобы оно тлело себе подспудно... Лерой, мальчишка или нет, по крови Эйри. Черт! Сложно-то как.
Не знаю, как долго я переливаю эти мысли из пустого в порожнее, но не меньше получаса — это точно. Из задумчивости меня выводит лишь прорезавший музыку и разговоры отчаянный женский визг.
Неужели какая-то из здешних прелестниц увидела мышь? В любом случае, я не знаю, что здесь сойдет за нюхательную соль. Но все же выхожу из угла на свет, недоуменно оглядываясь. Рокот голосов растет волной и, накатывая, сбегается к стеклянным дверям в сад, где я недавно был. Ведомый им, как течением, наконец неохотно иду в сторону наибольшего шума — узнать, в чем дело.
Нарядная девчушка — то ли та, что я недавно видел под руку с Лероем, то ли одна из ее сверстниц, одетых и причесанных по той же моде, — встрепанная, дрожащая, захлебывается словами и слезами: "Там, там, в саду..." Сумятица. Топот ног. Далекая музыка только подчеркивает абсурдную драматичность происходящего. Я смотрю на эту картину с расстояния в добрых пару метров: в толпу вокруг рыдающей девушки я не лезу. К девушке спешит какой-то тип в светло-зеленом, застегнутом под самое горло кителе, с характерным чемоданчиком и медсканером на поясе. Нервные всхлипывания постепенно утихают. Ловлю обрывки отдельных слов: "... не бойтесь... он жив..." Кому-то, очевидно, стало плохо. И, похоже, при обстоятельствах, близких к трагическим, что и объясняет истерику юной красотки.
Пара широкоплечих слуг в лиловом с уже намозолившей мне глаза бирюзово-белой отделкой (и с шоковыми дубинками в арсенале, если я верно оцениваю те с виду декоративные резные жезлы, что привешены к поясу каждого) караулит у двери. Раздвинув толпу, через распахнутую дверь быстрым шагом, почти рысцой, проносятся в сад несколько человек в ливреях, за ними плывет на стропе небольшая гравиплатформа. Дела обстоят серьезно, и я мысленно выражаю благодарность несуществующим богам за то, что не замешан в происходящее.
Обратно в дверь протискиваются носилки уже с грузом, рядом суетится врач; лежащий на носилках явно без сознания, его тело накрыто тонкой тканью почти до шеи, сквозь белое проступают яркие красные пятна. Врач делает шаг в сторону, не заслоняя больше лица раненого, и до меня вдруг доходит, что пострадал не некий неизвестный мне цет, а Лерой Эйри.
Замерев, я немедля нажимаю кнопку комма. — Иллуми? С Лероем несчастье.Что могло случиться с мальчишкой? С таким вспыльчивым характером, да в таком возрасте — дуэль?
— Я знаю. Потом, — слышится непривычно резкое, и связь обрывается.
Носилки незамедлительно увозят — они проезжают через расступившуюся толпу, как нож сквозь масло, провожаемые сочувственными, шокированными, непонимающими взглядами. Хозяева дома настоятельно взывают: "Драгоценные гости, извольте пройти в большую залу". Толпа галдит, как растревоженная колония чаек. Ничего не понять.
— Лорд, — высматриваю я, наконец, в толпе человека с гримом нужных цветов ("флоксы, черт возьми!") — позвольте вас на минуту. Я принадлежу к дому Эйри. Могу я узнать, что случилось с моим родственником?
Гем оборачивается с досадливой растерянностью, но, видимо, мое происхождение не перевешивает мою же клановую принадлежность, следовательно, он не может вежливо послать меня на манер "не лезь под руку, барраярец". Ему приходится объяснить, пусть в телеграфном стиле, но это все же лучше, чем ничего: — Юный Лерой ранен. Сейчас им занимаются врачи, а обстоятельствами нападения — полиция.
Полиция? Да, действительно. Уходя вместе со всеми во внутренние покои, я успел заметить, как к двери в сад прошагала кучка мужчин в одинаковых синих мундирах.
— Я прошу вас сохранять спокойствие и не покидать этих комнат, э-э, младший Эйри, — добавляет лорд Табор и поскорей отходит подальше, пока чужеземный варвар не втянул его в долгий разговор.
Я покорно следую распоряжению... покорно? Да что это со мною? Раны — слишком обыденное зрелище, чтобы ввести меня в шоковое оцепенение и растерянность. Должно быть, полчаса назад услужливый лакей слишком буквально понял слово "транквилизатор", подсунув мне в бокале успокаивающее, способное наградить меланхоличным состоянием духа разъяренного слона. Может, и к лучшему, не знаю. Ведь пока мне остается только ждать возвращения Иллуми.
Тем не менее первым до меня добирается не мой Старший, а полиция, с приглашением на отдельную беседу.
Логика в этом есть — Лерой моя родня, пусть номинально, — поэтому я иду вслед за полицейским констеблем (запоминаю кодировку автоматически: серый грим, черные прямые полосы-насечки на скулах), не ожидая неприятных сюрпризов, зато рассчитывая хоть как-то развеять свою неосведомленность относительно происходящего. Кстати, не черта ведь не знаю о здешнем судопроизводстве. Придется положиться на здравый смысл.
В отдельной комнате меня ожидает за столом цет: средних лет, в уже знакомом полицейском мундире, только с отделкой побогаче, и раскрашенный в те же цвета, что и констебль, но более затейливыми завитками и узорами. Цепкий, наблюдательный взгляд охватывает меня с ног до головы, и какие выводы сделал его обладатель — бог весть. По кивку я занимаю кресло напротив — нога на ногу, ладони на подлокотниках, поза свободная, расслаблен. Жду.
— Назовите себя, пожалуйста, — начинает офицер со стандартного предложения.
— Эрик Форберг... — микроскопическая пауза которая с каждым разом становится все короче, — ... из дома Эйри.
— Вы знаете, почему вас вызвали для разговора?
Знать не знаю, но если я не совсем идиот, то должен догадываться.— С сыном моего Старшего случилось несчастье.
— Что вам об этом известно?
Меньше, чем хотелось бы, если говорить о должной осведомленности, и гораздо больше — в том смысле, то лучше бы этого вообще не случалось. — Я только что видел Лероя без сознания, на носилках, со следами крови, а хозяин дома сообщил, что на мальчика напали. Это все, что я знаю, и я не отказался бы узнать больше.
— Все? — переспрашивает полицейский, явно игнорируя намек на то, что полиции стоит поделиться информацией с обеспокоенной родней жертвы. — Вы утверждаете, что никоим образом не причастны к этому происшествию?
Червячок обеспокоенности, заморенный было чудо-коктейлем, поднимает голову. Даже если мы с Лероем повздорили, неужели это повод считать меня виновным в его бедах лишь потому, что я барраярец?— Разумеется, нет, — с некоторым раздражением сообщаю.
— В каким отношениях вы находитесь с пострадавшим?
Скользкий вопрос, и отвечать на него нужно правду.— В родственных. Ни личных симпатий, ни близкого знакомства между нами нет.
— Мистер Форберг, как вы полагаете, у Лероя Эйри были враги?
Бывают ли враги у детей? В моем понимании Лерой еще мальчишка, даром что у нас дома его сверстники уже сражались наравне с остальными с оружием в руках.— Не знаю, — пожимаю плечами. — Я не успел узнать его близко и не рискну строить предположения.
— А у вас, мистер Форберг?
Свою вражду я оставил... где? По ту сторону П-В туннеля, ведущего к Барраяру, или за запертой дверью комнаты, где меня держали в заточении и куда Иллуми пришел, чтобы принести мне извинения и предложить свою жизнь? Точно не скажу, но, в любом случае, до этого бала она не дожила. Впрочем, это с моей стороны.
— Личные враги — вряд ли. Но большинство ваших соотечественников недолюбливает меня из-за моего происхождения. Не уверен, можно ли это считать враждой.
— И Лерой Эйри в том числе?
"Нет, он меня обожает и находит мое происхождение забавным!" После того, как мальчик высказал все свои эмоции публично и не понижая голоса, такой ответ вряд ли сойдет, даже если об этой ссоре полиции пока не известно.— В общем, да, — соглашаюсь. — Ему сложно принять инопланетника в качестве члена семьи и друга своего отца.
— У вас с ним сегодня состоялась ссора?
Уже известно, стало быть. Оперативно работают. — Да, — признаюсь. Понимаю, куда он клонит, но поделать ничего не могу.
— Незадолго до того, как с ним, как вы выражаетесь, случилось несчастье, — сделав пометку в блокноте, констатирует полицейский. — Вы вели беседу на повышенных тонах?
— Я — нет, — поправляю. — Сердился только Лерой. Я попытался его... — образумить? осадить? привести в чувство? — ... успокоить, но не преуспел.
— И в ходе беседы прозвучали угрозы, — подводит итог полицейский. Прелестная формулировка. "То ли он шубу украл, то ли у него, но ведь что-то было!". — Что вы сделали по окончании разговора?
Что сказать: "вскипел и с трудом успокоился"? "Пришел к выводу, что Лерой — юный идиот"?— Сел на диван и попытался обдумать случившееся.
— Где именно вы сидели и как долго думали? — мне кажется, или в тоне звучит ирония?
— В одной из гостиных справа от выхода в сад. И... не скажу точно. Четверть часа, полчаса; я не смотрел на хроно, — сухо. — Пока не услышал женский крик; тогда я встревожился и поспешил на шум.
— Вы общались с кем-то за это время?
— Нет, — пожимаю я плечами. Напротив, моей целью было специально забиться в угол, чтобы ни одна живая душа не потревожила, и потихоньку сцедить яд.
— Предположим. Господин Форберг, вам знаком этот предмет?На столе, прикрытый бумагами, обнаруживается нож в прозрачном пластиковом пакете.
Склоняюсь и осматриваю вещь, благоразумно не прикасаясь. Кожаная рукоять с тисненым спиралевидным узором, короткое лезвие. На лезвии — жирно поблескивающая бурая пленка. Хорошо знакомый клинок, только час назад, когда я держал его или его брата-близнеца в руке, на нем не было крови. Сердце стискивает холодок нехорошего предчувствия, но я стараюсь отвечать спокойно:
— Это метательный нож. Цетагандийской работы. Похож на те, что висят в здешней оружейной, — добавляю осторожно.
— Вам когда-нибудь доводилось держать в руках подобное оружие?
— Я военный, и это входит в мои профессиональные навыки, — поправляю чуть сухо. Потом до меня доходит смысл вопроса, и я поправляюсь: — Конкретно цетагандийские ножи — как минимум дважды. В последний раз — в оружейной в этом доме.
— Вы были в здешней оружейной? Зачем?
— Я пошел туда по просьбе гем-майора Рау. — Вот уж никогда не думал, что могу быть благодарен цету хотя бы за видимость алиби. Потому что остроглазый следователь, похоже, утверждается в мысли, что я намеренно собрал по дому все колюще-режущее и пошел убивать бедного Лероя.
— Опишите ваше пребывание там подробнее. Последовательность действий.
Вот уж это легко.— Я снял со стены барраярский меч и продемонстрировал гем-офицерам клеймо на нем, затем вернул на место. Потом они ушли, а я остался и еще минут десять тренировался с метательными ножами. Затем я выдернул их, убрал обратно в перевязь и вышел. Все.
