— Я уже ясно выразил свое неудовольствие этому идиоту Джинкинсу в Делфираке. — Он нахмурился. — Если бы он должным образом контролировал ситуацию, у нас никогда не было бы всех этих неприятностей в Фирейде.
Тринейр сумел кивнуть, не поморщившись, несмотря на то, что произошедшее в Фирейде оставалось больным вопросом между ними. Однако, если быть откровенным с самим собой, еще больше его беспокоило то, что Клинтан, казалось, честно убеждал себя в том, что его собственная версия событий там была точной, несмотря на официальное заключение трибунала Фирейда и его собственное публичное признание и покаяние. Было достаточно плохо справляться с последствиями всей этой катастрофы и без того, чтобы великий инквизитор активно обманывал себя по этому поводу!
Интересно, всегда ли ему это удавалось на самом деле? — задумался Тринейр. — Возможно ли, что то, что я всегда приписывал цинизму и прагматизму, на самом деле было полной — хотя и бредовой — искренностью? Способностью превращать свою версию реальности в "правду", когда настоящая правда была бы... неудобной? Или это что-то, что только проявилось в нем — или, по крайней мере, стало сильнее — с тех пор, как чарисийцы не сделали ему такого одолжения, как всем умереть по расписанию?
Канцлер понятия не имел, как ответить на свои собственные вопросы, но, по крайней мере, теперь он знал, что внутри Клинтана есть течения, которые даже он раньше не осознавал. Потенциально опасные течения, и не просто опасные для противников "храмовой четверки".
Тем не менее, даже если это было правдой, или, возможно, особенно если это было правдой, просто стало более важным, чем когда-либо, держать Клинтана сосредоточенным и под контролем.
Как будто у меня и так было мало поводов для беспокойства! Я действительно не знаю, что хуже: дракон Жэспара в стекольном заводе, отдаленно напоминающем что-то чарисийское, вновь обретенное благочестие Робейра или глупость Аллейна! Я действительно начинаю чувствовать себя мастером Трейниром!
Его поднятый бокал с вином скрыл улыбку, а губы непроизвольно изогнулись. Он был хорошо осведомлен о шепчущихся каламбурах в гардеробе Храма, связывающих его собственную фамилию с фамилией режиссера традиционного кукольного театра. Конечно, никто не собирался повторять подобные шутки там, где он мог их услышать, но они никогда особенно его не расстраивали. В конце концов, именно таким он видел себя во многих отношениях.
Но раньше ставить пьесы было намного проще, — напомнил он себе, и его улыбка исчезла.
— Кажется, я не так убежден, как ты, в том, что епископ Эрнист мог изначально предотвратить то, что произошло, Жэспар, — мягко сказал он, опустив свой бокал через мгновение. — И, честно говоря, не понимаю, как его можно считать ответственным за исход нападения чарисийцев на порт.
— Нет? Ну, я, черт возьми, вполне могу, — прорычал Клинтан. — Если бы он с самого начала настоял на том, чтобы инквизиция полностью контролировала захват кораблей, не позволяя этим неуклюжим, так называемым "солдатам" сначала все испортить, тогда ни один из проклятых чарисийцев не выбрался бы. Вероятно, многие из них также не были бы убиты, но даже если бы они были убиты, Кэйлеб и его кучка извращенцев не получили бы дико преувеличенных сообщений о том, что произошло, из-за чего у них волосы встали дыбом из-за Фирейда!
Несмотря на его решимость не возобновлять ссору с Клинтаном, и несмотря на все веские причины, которые у него были для этого решения, губы Тринейра сжались. Одно дело — избегать конфликтов в рядах "храмовой четверки"; совсем другое — позволить одному из двух самых могущественных ее членов заниматься таким опасным самообманом. Особенно когда версия чарисийцев о том, что произошло в Фирейде, получила такое широкое распространение.
Письма и печатные листовки, которые они оставили после ухода из Фирейда, включали в себя воззвание "императора Кэйлеба и императрицы Шарлиэн", в котором были предельно ясно изложены причины нападения на город и сожжения дотла большей его части. И, как и обещал этот ублюдок Рок-Пойнт, было также обнародовано содержимое файлов Грейвира. Трудно было точно сказать, где они были впервые распространены, но откуда-то таинственным образом появились печатные копии каждого самоосуждающего слова в отчетах казненных инквизиторов. И, несмотря на все усилия Клинтана, по крайней мере некоторые из них распространялись по всем материковым королевствам, особенно в Сиддармарке и самом Делфираке. Тринейр обнаружил, что чарисийцы понимают ценность пропаганды по крайней мере так же хорошо, как и Церковь, и казалось невозможным помешать распространению их печатных листовок и брошюр.
Все только к лучшему, что я настоял на том, чтобы мы сами разобрались с ситуацией, как бы Жэспар к этому ни относился, — мрачно подумал канцлер. — Полагаю, он прав, когда утверждает, что выводы трибунала помогают подтвердить заявления чарисийцев о том, что произошло, но, похоже, очень многие люди находят нашу собственную "открытость" и "честность" глубоко обнадеживающими. И это дает им выход. Они могут признать, что по крайней мере некоторые утверждения чарисийцев верны, но они могут пойти дальше и отвергнуть пункты, в которых их обвинения не совпадают с нашими собственными признаниями. Например, вопрос о том, какая часть города была сожжена и сколько мирных жителей было убито.
Насколько Тринейр знал, в результате нападения чарисийцев не был убит ни один мирный житель Делфирака, но у Чариса не было возможности доказать это. Никаких удобных, заснятых репортажей, которые в любом случае должны были выйти наружу и оставить на лице Церкви всевозможную позорную грязь.
Ничто из этого не означало, что чарисийцы не продемонстрировали дьявольскую способность распространять свою пропаганду — как их версия событий в Фирейде — когда и где они захотят.
Клинтан казался особенно разгневанным по этому поводу. Без сомнения, потому, что он верил, что способность инквизиции перехватывать такие подстрекательские документы соответствует потребностям Церкви. К сожалению, он обнаружил, что во многом предыдущий успех инквизиции был обусловлен тем фактом, что ни одно государство или королевство никогда прежде не осмеливалось открыто заявлять о своей оппозиции Церкви. Это не были грязные, некачественные листы, отпечатанные на скрытом прессе в подвале какого-нибудь недовольного сумасшедшего. Они были изготовлены так же профессионально, как и все, что когда-либо распространяла инквизиция или управление по обучению, и буквально тысячи из них таинственным образом появлялись в каждом портовом городе.
И в отличие от наших усилий, у них есть несправедливое преимущество в том, что они действительно говорят правду, не так ли, Жэспар? — мрачно размышлял канцлер.
Тринейр подумывал задать тот же вопрос вслух, но только кратко, во-первых, потому что постфактум это в любом случае не имело большого значения, а во-вторых, потому что ничто из того, что он мог сказать, не изменило бы точку зрения Клинтана, и он это знал. Так же, как он знал, что попытка оспорить версию великого инквизитора на самом деле может быть... опасной.
— В любом случае, — продолжил Клинтан через мгновение, — я разослал инструкции каждому интенданту и каждому старшему инквизитору. Мы по-прежнему будем использовать подход "шелковых перчаток" с мирянами — по крайней мере, какое-то время, — но им пора начать разъяснять духовенству, что возможность какого-то подлатанного компромисса давно в прошлом... если он вообще когда-либо существовал! Поверь мне, они скоро поймут, что пораженчество или отсутствие энтузиазма недопустимы.
— Я бы хотел, Жэспар, — сказал Тринейр после короткой паузы, — чтобы ты, по крайней мере, сообщал мне о своих намерениях, прежде чем посылать эти инструкции. Ты знаешь, я канцлер. Архиепископы и епископы должны были получить от меня письмо с инструкциями по крайней мере одновременно.
— Действия ордена Шулера, интендантов Матери-Церкви и управления инквизиции находятся под моей ответственностью, Замсин, — холодно сказал Клинтан. — Ты можешь посылать любые инструкции архиепископам и епископам, какие тебе заблагорассудится, но задача инквизиции — следить за тем, чтобы все священники Матери-Церкви точно знали, чего от них ожидают — и что от них потребуют — в вопросах духовной и доктринальной чистоты.
Ноздри Тринейра раздулись, но он справился с собственной мгновенной волной гнева. То, что только что сказал Клинтан — в своей собственной, к счастью, неподражаемой манере — было правдой. Тринейр никогда не сомневался, что то, как Клинтан справился с этим, как и его нынешний полупоклон, во многом было связано с тем, как канцлер... обсуждал с ним Фирейд, но это не делало то, что он только что сказал, неточным. Это также не изменило важности осторожного обращения с ним. Тем не менее, здесь был один момент, который необходимо было подчеркнуть.
— Я никогда не говорил, что инквизиция не несет ответственности за обеспечение надежности и чистоты доктрины, Жэспар, — сказал он спокойным, но твердым голосом. — Я просто указал, что существуют давние традиции и процедуры, в соответствии с которыми предполагается распространять такие сообщения и инструкции. Ты знаешь это так же хорошо, как и я... и епископы тоже. Если мы начнем рассылать директивы, которые, очевидно, не были согласованы друг с другом, это только вызовет чувство замешательства и заставит их задуматься, действительно ли мы контролируем ситуацию. Не думаю, что кто-то из нас хочет, чтобы это произошло, не так ли?
Он спокойно встретил взгляд Клинтана, заставив себя не вздрогнуть, несмотря на все внутренние сомнения. Это было нелегко, и он чувствовал себя скорее дрессировщиком животных, столкнувшимся лицом к лицу с опасным зверем в клетке. Но через мгновение Клинтан кивнул, как будто против своей воли.
— Замечание принято, — коротко сказал он. — Я постараюсь, по крайней мере, информировать тебя — заранее — о любых дополнительных директивах, которые, по моему мнению, должны быть распространены от имени инквизиции.
— Спасибо. — Тринейр налил свежее вино в свой бокал рукой, которая, как он с удовольствием отметил, совсем не дрожала.
Он поднес бокал к носу, смакуя букет и глядя в окно. Весна пришла в Зион поздно, суровая и холодная, но, по крайней мере, снега больше не было. Не то чтобы он был убежден, что ледяной дождь и грязь были таким уж большим улучшением, даже когда все, что ему нужно было сделать, это посмотреть на погоду, не выходя из своего собственного номера. Этот номер был таким же роскошным, как и у Клинтана, хотя он предпочел номер с окнами поменьше, и не только потому, что ему не нравилось смотреть на снег или дождь. Он знал, что мистическое стекло Храма позволяло человеческому глазу видеть сквозь его окна только в одном направлении, но что-то глубоко внутри него всегда чувствовало себя каким-то образом обнаженным, когда они обедали в покоях Клинтана.
Возможно, это потому, что я знаю, что у Жэспара есть привычка садиться на своих любовниц перед этими окнами, — сардонически подумал он. — Интересно, что это говорит о том, как работает его разум, что он хочет иметь возможность смотреть на весь город Зион в такой момент?
— Полагаю, что это почти все на этот вечер, — сказал он вслух через мгновение.
— Почти, — согласился Клинтан. — Однако я только что получил депешу от отца Эйдрина из Мэнчира.
— Ты получил? — Тринейр резко поднял голову.
— Да, но она прибыла с курьером менее чем за час до того, как мы должны были поужинать, и пришла зашифрованной. У меня не было времени расшифровать его до того, как мне пришлось уехать. Я позабочусь о том, чтобы завтра утром ты получил чистую копию.
— Спасибо. — Тринейр откинулся на спинку стула, задаваясь вопросом, будет ли его "чистая копия" также полной копией.
— Я не в восторге от того, что мы до сих пор слышали о кампании Кэйлеба, — признался он через мгновение. — И должен признаться, что был крайне неприятно удивлен, когда мы узнали, что ему удалось начать и вторжение в Корисанду, и экспедицию против Фирейда практически одновременно.
— Здесь я должен согласиться с тобой, — сказал Клинтан, и его голос сильно отличался от тона, которым он обсуждал Фирейд. На самом деле, весь язык его тела был другим. Он выпрямился в кресле, его глаза сузились, и он поставил свой бокал перед собой, сложил руки на краю стола и слегка наклонился к канцлеру.
— На самом деле, одна из вещей, которая больше всего беспокоит меня в способности Кэйлеба действовать с такой безнаказанностью, заключается в том, что я пришел к выводу, что новый флот Аллейна будет примерно так же полезен, как сиськи на самце-драконе.
— Что? — обе брови Тринейра приподнялись. — Я слышу это от тебя в первый раз!
— Мне потребовалось некоторое время, чтобы собрать воедино определенные доказательства, — признался Клинтан. — Я не моряк и не солдат. И, честно говоря, у меня были свои собственные обязанности, и я был вынужден предположить, что Аллейн адекватно выполнял свои обязанности. К сожалению, я быстро начинаю понимать, что это не так.
— Это очень серьезное обвинение, Жэспар.
— О, к черту "обвинения", Замсин. — Клинтан развел руки в стороны достаточно далеко, чтобы пренебрежительно махнуть одной рукой. — Я не обвиняю его в том, что он играет в какие-то игры или уклоняется от своих обязанностей. Проблема в том, что его воображение размером с сушеную горошину. Маленькую сушеную горошину. И это, по крайней мере, частично — может быть, даже в основном — наша вина в том, что мы не следили за ним более внимательно. В конце концов, мы с тобой оба знаем, что он слабое звено в нашей группе.
Тринейр был втайне удивлен откровенностью Клинтана. В то же время он не мог не согласиться ни с чем из того, что инквизитор до сих пор говорил.
— Он может быть слабым звеном, но мы действительно не можем позволить себе обойтись без него, особенно сейчас, — отметил канцлер, и Клинтан пожал своими широкими мускулистыми плечами.
— Нет, если только мы не будем готовы лишить его должности и назначить нового генерал-капитана Матери-Церкви, — согласился он. — И, как и ты, я не верю, что мы можем позволить себе рисковать какой-либо видимостью внутренних разногласий. Но это действительно немного не соответствует моей точке зрения, когда речь идет о новом флоте.
— Тогда к чему ты клонишь?
— Мы строим не те корабли, — категорично заявил Клинтан. — Я перечитал отчеты моих интендантов и инквизиторов. Очевидно, что многие из них были глубоко обеспокоены характером и масштабами нововведений чарисийцев и их нарушениями Запретов Джво-дженг. В рамках этой озабоченности они сообщали о каждом случае использования этих инноваций, который привлек их внимание. И теперь, когда у меня было время подумать об этом, мне стало тревожно ясно, что их новые галеоны гораздо эффективнее, чем любая галера.
— Даже новые, большие галеры?
— Лучше, чем любая галера, — повторил Клинтан тем же ровным голосом. — Это достаточно просто понять, Замсин. Корабль, который не полагается на гребцов, может быть больше, тяжелее и прочнее. Мы можем сделать наши галеры больше и более мореходными — что мы и делаем, — но ценой того, что они станут медленнее и потребуют больше гребцов на веслах. Это то, что уже проделали чарисийцы до того, как начали переходить к галеонам. Но галеон в конечном итоге можно сделать больше и тяжелее, чем что-либо, что сможет двигаться с помощью весел. И корабль, у которого нет весел по всему борту, также может установить гораздо больше орудий в том же пространстве. Таким образом, когда вы объединяете большие и тяжелые корабли — что означает корабли, которые могут нести большую массу — с конструкцией корпуса, которая позволяет им втиснуть больше орудий в бортовой залп, вы получаете корабль, который может делать то, что корабли Кэйлеба делали с нами последние полтора года. Уверен, что новые корабли, которые строит Аллейн, будут более эффективными, чем галеры старого образца. К сожалению, я начинаю подозревать, что "более эффективный" в данном случае просто означает, что одному из галеонов Кэйлеба потребуется три залпа, чтобы потопить их, а не всего один.