🌿 Второе дыхание. Часть 3. Серафимов подарок

* * *

Кто знает, может, весь этот старый дом, а не только печка в нём, был волшебным? Иначе разве открыла бы Эрика нынче утром глаза такой отдохнувшей и свежей? Не более четырёх часов проспав на брошенных на пол одеялах, она чувствовала себя так, словно провела в удобнейшей из постелей спокойную долгую ночь. А может, дом тут был вовсе ни при чём. Может, дело было в том, что Принцесса впервые в жизни спала в объятиях любимого человека — и ни о чём при этом не тревожилась. Не прислушивалась сквозь сон к дыханию Феликса, как в Кирфе, не просыпалась постоянно, чтобы дать ему напиться, вытереть лоб или поправить простынь. И не вздрагивала от каждого шороха, как в замке Эск, боясь, что их обоих застукают. Здесь она просто спала, Феликс был рядом, живой, здоровый, сильный, способный сам защитить её от чего угодно, и беглецы знали наверняка, что те, кто сейчас следят за их перемещениями, в ближайшие сутки в этот дом не сунутся.

Проснулась она первая. Приподняла голову с широкого и твёрдого мужского плеча, служившего ей подушкой, и осмотрелась. На лавке у стола она увидела свои жакет и юбку — аккуратность, с какою Многоликий расправил все складочки, ужасно её растрогала. За окнами, затканными ледяным кружевом, мягко лучилось зимнее утро. Сейчас комната выглядела более обжитой, чем 'в прошлый раз', хотя объяснить, что именно изменилось, Эрика не смогла бы — немногочисленные предметы обстановки остались на знакомых местах; пол ровным слоем покрывала многодневная пыль; паучьи тенёта так же, как раньше, серебрились между потолочными балками. Но всё равно почему-то было понятно, что Многоликий, действительно, прожил здесь некоторое время, перед тем как отправиться в Замок, а не просто использовал дом в Лагошах в качестве тайного убежища — и от этого у Принцессы стало тепло на душе.

Феликс лежал на спине, одной рукой прижимая к себе Эрику, вторую широко откинув в сторону; лицо у него было совершенно безмятежное. Вместо белой батистовой рубашки, в которой он появился в Замке три недели назад, теперь на нём была новая, не такая нарядная, но очень уютная рубашка из клетчатой светло-серой фланели. В распахнутом вороте ярко голубела фигурка Серафима. Эрика осторожно тронула губами приоткрытые губы Феликса, боясь его разбудить и одновременно этого желая. Губы дрогнули в полуулыбке, мужчина вздохнул и пошевелился, но не проснулся. Тогда она потихоньку высвободилась из его объятий, поднялась и, как была — в блузке и шерстяных чулках, — поплыла, не касаясь ногами пола, в другую часть дома. Туда, где, Принцесса помнила, имелись уборная и баня. У двери мельком подумала, не накинуть ли шубку, но поленилась — и правильно сделала: там, в другой части, тоже оказалось натоплено, и даже вода в бане ещё не остыла.

Эрика долго и с удовольствием умывалась, чистила зубы и расчёсывала волосы. Этим утром она очень странно себя чувствовала. Печальные и драматические события предыдущего дня, естественно, не забылись за ночь и значимости своей не утратили — но словно отступили в сторону. Девушка почти физически ощущала непроницаемую завесу, возникшую между ней и ими. Такая же завеса отделяла её от будущего — быть может, не столь печального, как прошлое, но явно не менее драматического. Мысль о том, что вестник этого будущего — Хранитель Пинкус — совсем скоро появится в Лагошах, прошла по краю сознания и рассеялась.

В настоящем же были запах нагретого дерева, тёплая вода в кадушке, полированная ручка щётки для волос в ладони, льдистый утренний свет в окошках старого дома. А самое главное, в настоящем присутствовал Феликс, и можно было — роскошь необычайная! — смотреть на него сколько хочется и сколько хочется к нему прикасаться, запоминая его на целую вечность вперёд. Принцесса не знала и не желала гадать, что их ждёт. Возможно, уже сегодня вечером они расстанутся, и неизвестно, когда встретятся снова — и встретятся ли вообще. Но сейчас, пока расставания не случилось, она намеревалась насладиться каждой секундой, которую им суждено провести вместе.

Эрика вернулась в комнату и села на ложе рядом с Феликсом. Он всё ещё спал и, похоже, снилось ему что-то очень приятное. Сейчас он казался совсем мальчишкой; такого мягкого, расслабленного лица она никогда ещё у него не видела. Её одолевали всё те же взаимоисключающие желания: позволить Многоликому как следует выспаться — и разбудить его немедленно, чтобы не тратить на сон последние спокойные часы. Принцесса погладила его по голове, едва касаясь изрядно отросших за три недели тёмных волос. Провела ладонью по твёрдой колючей щеке, перебежала пальцами через упрямый прямой подбородок и задержалась на шее, там, где когда-то начинался уродливый бугристый рубец. Как Феликс сказал вчера? 'Сколько дней прошло, а я никак не привыкну, что могу носить тебя на руках'? Сколько дней прошло, а Эрика до сих пор не привыкла, что жуткий шрам исчез. Нет-нет, да и мерещилось: моргни — и обнаружишь его на обычном месте! Но ничего такого не происходило. Шрам, действительно, исчез — из всего чудесного, что довелось пережить Принцессе, это чудо казалось ей самым большим и самым прекрасным.

Девушка вздохнула, сдвинула ниже пушистый плед, укрывавший нынче ночью их обоих, с прежней осторожностью расстегнула на спящем рубашку и распахнула полы.

— Красивый! Какой же ты у меня красивый! — прошептала она с сильно бьющимся сердцем.

Она любила Феликса всяким — здоровым и больными, сильным и слабым, близким и далёким, свободным и пленённым, человеком и зверем. И даже бесчувственным и почти не живым куском медвежьего меха — она всё равно его любила. Однако раньше она как будто не замечала, насколько хорош собой Многоликий-человек. Теперь Принцесса любовалась им, как произведением искусства, ласкала взглядом его рельефное, тренированное тело — и старалась запечатлеть в памяти всё, что видит, до мельчайших деталей.

Но вскоре ей, разумеется, одного рассматривания стало мало. Ведя ладонью по животу с полоской мягких тёмных волос, Эрика сдвинула плед ещё ниже, обнаружила, что, кроме клетчатой рубахи, на Феликсе надеты серые фланелевые штаны с завязками на талии, распустила завязки и потянула вниз край штанов. Тогда-то её возлюбленный, наконец, проснулся. Поднял голову, сонно и восторженно уставился на Принцессу:

— Эрика!..

— Доброе утро, счастье моё, — улыбнулась она.

— Хотел бы я каждое утро просыпаться, как сегодня! — хрипло произнёс он, поймал её за руки, притянул к себе на грудь и поцеловал.

Затем ещё раз, и ещё.

Когда Принцесса сумела восстановить дыхание, первым делом она высказала то, чем звенела сейчас её душа:

— Ты такой красивый! Мне так нравится на тебя смотреть!

— Это я должен тебе говорить, что ты красивая, а не наоборот, — с неожиданным смущением возразил Многоликий.

— Ты говорил мне тысячу раз... а я тебе — никогда.

— Подумаешь, не говорила! Зато делала для меня такое, чего никто бы на твоём месте не сделал, — пылко ответил он и закрыл ей рот поцелуем, пока она не принялась спорить.

Потом Эрике разговаривать уже не хотелось. Хотелось осязать, обонять, пробовать на вкус — и запоминать каждое ощущение! А ещё хотелось, чтобы он тоже всё запомнил — и забрал, сохранив в своём сердце, туда, в неведомое и пока не осуществлённое будущее.

Феликс совсем не спешил — напротив, стремился растянуть удовольствие от близости. Только на то, чтобы освободить себя и Принцессу от остатков одежды, у него ушло изрядное время. Но у Эрики голова кружилась, ей казалось, всё происходит слишком быстро — ни прочувствовать, ни задержать эти мгновения в памяти она не успеет. И он своим обострённым чутьём уловил, что с ней творится что-то неладное. Вдруг отодвинул её от себя и потребовал:

— Постой-ка! Посмотри на меня!

— Разве я не смотрю? — растерялась Принцесса, для которой сейчас вообще ничего, кроме него, не существовало.

— Смотришь. Но не так, как мне надо, — он снова поймал её руки, блуждавшие по его груди, и, удерживая их, продолжил: — Ты должна ответить на мой вопрос.

Вопрос? Какой? Для чего? Неужели можно сейчас задавать вопросы?..

— Отвечу, конечно, — ещё более растерянно кивнула Эрика, с трудом возвращая себя в реальность.

— Ты что... ты сейчас со мной прощаешься? — спросил он с расстановкой.

Она изумлённо отпрянула — и тут же залилась краской.

Да, она с ним прощалась.

Не признаваясь даже самой себе, именно этим она и занималась с момента своего пробуждения.

Произнести такое вслух она не могла, но пылающее лицо всё сказало за неё.

Глаза Многоликого стали совсем чёрными.

— Не смей со мной прощаться, родная. Ты поняла меня? Не смей. Мы никогда больше друг друга не потеряем. Для нас с тобой всё только начинается. Ты меня поняла?

— Ты же не знаешь этого наверняка, — чуть слышно отозвалась она.

— Знаю, — сердито сказал он. — Я, может, догадался, зачем мы получили второй шанс?

Она собиралась спросить, зачем, но не успела — её губы снова оказались во власти его губ. Вся она теперь была в его власти, ничего другого для себя не желая. Феликс больше не медлил — тягучая, как мёд, утренняя нежность сменилась такими напором и страстью, словно он хотел вытолкнуть из Эрики все страхи и дурные мысли разом.

И получилось у него прекрасно.

Драгоценную жемчужину их любви охранял, как исполинская раковина, старый дом. И — кто знает? — быть может, очень гордился доверенной ему миссией.

Когда Принцесса и Многоликий смогли, наконец, оторваться друг от друга, солнце уже миновало вершину своей короткой зимней дуги. Сколь бы чудесной ни была здешняя печь, она не могла поддерживать тепло вечно — воздух в доме начал остывать. И есть влюблённым хотелось нешуточно.

— Пойду принесу дров. И поставлю чайник, — молвил Феликс, садясь и решительно скидывая с себя плед, под которым они, обессиленные, сладко дремали последние полчаса.

— Давай, — откликнулась Принцесса, наоборот, подтягивая плед повыше. Слова 'принесу дров' напомнили ей о Пинкусе, 'в прошлый раз' добравшемся до Лагошей аккурат тогда, когда Многоликий орудовал топором. — Интересно, скоро ли появится наш старик? И появится ли вообще? — отчего-то она внезапно в этом засомневалась.

— Куда он денется? Конечно, появится, — пожал плечами Феликс. — Сегодня, я думаю... И даже раньше, чем стемнеет. 'Путеводитель' ведь не только место указывает, но и время.

И в этот миг снаружи раздалось лошадиное ржание, пока ещё очень далёкое.

— Лёгок на помине, — вздрогнув, сказала Эрика.

Её зазнобило. Каждой клеточкой своего тела она почувствовала: передышка закончилась.

* * *

Свернув одеяла и забросив их на печку, подальше от посторонних глаз, Феликс вышел из дома встретить Пинкуса — нужно было дать Эрике возможность одеться и прибрать волосы до того, как порог переступит гость. Многоликий не вполне понимал, как им с Принцессой держать себя с Хранителем. Притвориться изумлёнными? Или дать понять старику, что его появление с книгой не стало для них сюрпризом? Изображать невозмутимость даже Эрика научилась мастерски. Но вот удивление... смогут ли оба они сыграть эту роль без фальши? И грозит ли им что-нибудь, если Пинкус заметит фальшь? Вопрос, собственно, в том и заключался, достоин ли Хранитель абсолютного доверия. Интуиция подсказывала Феликсу, что двойного дна у этого человека нет. Ни в настоящем, ни в неслучившемся будущем ничто не заставляло заподозрить, что между ним и Придворным Магом существует какая-то связь. Но интуиция может врать, с горечью думал Многоликий, сметая ногой с крыльца нападавший за ночь снег и посматривая в сторону леса, откуда вот-вот должны были выкатиться сани. Принц Аксель, помнится, тоже был вне подозрений — и к чему это, в итоге, привело?

Снаружи было тихо и довольно тепло — ещё теплее, чем минувшей ночью. Среди облаков лоскутами проглядывало бледно-голубое небо. Феликс, наверное, что угодно бы сейчас отдал за возможность провести вторую половину дня так же светло и спокойно, как первую. Нарубить дров и оживить печку, разогреть консервы, накормить Принцессу и отправиться вместе с нею до сумерек гулять по лесу. Играть в снежки; замирая от восхищения, смотреть, как она хохочет и порхает над сугробами. На руках отнести её в дом, выкупать в бане, напоить обжигающим чаем. А потом снова любить её, сливаться с нею, впитывать её запах, ловить губами её дыхание и стоны. Любить до тех пор, пока усталость не станет сильнее желания. Уснуть, прижимая к себе гибкое и нежное девичье тело — и встретить вдвоём второе блаженное утро.

'Злыдни болотные, будет у нас ещё когда-нибудь такое утро или нет?!'

Многоликий тяжело вздохнул и сошёл с крыльца. Лошадиное ржание раздалось уже совсем близко. Давеча он сказал Эрике, стремясь её утешить, что догадался, зачем им дали второй шанс. Хорошо, что она не стала уточнять, зачем. Догадка у оборотня, действительно, была, да вот только уверенности, что она правильная, увы, не было. Разве Серафим обещал им с Принцессой, что они будут счастливы вместе? Вовсе нет. Более того: с его слов получалось, что вместе они обречены на несчастья. В груди пробуждающимся зверем заворочался страх, слегка подзабытый в последние дни. Но поддаваться страху Феликс не собирался.

Секунды спустя перед домом остановились маленькие сани, запряженные коренастой белой лошадкой. 'В прошлый раз лошадь была каурая', — машинально отметил Многоликий, делая несколько шагов по направлению к саням. Полость откинулась, Хранитель, крест-накрест обвязанный потрёпанной женской шалью, радостно замахал рукой:

— Друг мой, как чудесно, что я вас нашёл! Я боялся, что с вами что-то случилось!..

Он выставил трость и неуклюже выбрался из саней, едва не завалившись в снег — Феликс едва успел подскочить и подать ему руку.

— Здравствуйте, Пинкус, — проговорил он, всё ещё не зная, как себя держать.

Старьёвщик бросил на него быстрый взгляд и довольно шустро засеменил к дому. Удалившись на приличное расстояние от возницы, он лукаво улыбнулся и вполголоса спросил:

— Мне чудится, или вы, действительно, совсем не удивлены моему визиту?

Феликс медленно кивнул:

— Вы правы. Я совсем не удивлён.

— Что же, — разулыбался Пинкус, — выходит, всё идёт как надо. И в этом доме вы, конечно, не один?

— Конечно, нет, — спокойно подтвердил Многоликий, открывая дверь.

Принцесса, одетая и застёгнутая на все пуговицы, с косой, перекинутой через плечо, сидела на лавке у стола.

— Ваше высочество!.. — трепеща от волнения, воскликнул Пинкус и склонился в глубочайшем поклоне.

— Здравствуйте... — любезным тоном начала Эрика и вопросительно посмотрела на Феликса.

— Я предупредил нашего гостя, что мы его ждали, — ответил он на невысказанное.

— Рада вас видеть, господин Хранитель, — уверенно завершила она приветствие.

— О, я не просто рад, ваше высочество! — пролепетал старик. — Я абсолютно счастлив, потому что сегодня я... Погодите немного, скоро сами всё увидите. Простите мне мою дерзость, но позвольте заметить, что вы...

— Гораздо красивей, чем на портретах, — с улыбкой перебила Принцесса. — Знаю. Мне всегда так говорят.