— Да, я могу это видеть, — сказал ему Базел с ответным смехом. Затем он погрузился в молчание, и Келтис вернул свое внимание к сбруе, которую он чинил для лорда Идингаса. Как и многие сотойи, он, естественно, был немногословен. Но на этот раз была другая причина его дружеского молчания. У Базела было что-то на уме, а у Келтиса не было никаких неотложных дел. Если защитнику требовалось время, чтобы разобраться с тем, что его беспокоило, его это устраивало.
Базел прислонился спиной к стене конюшни, скрестив руки на массивной груди, и уставился в открытую дверь конюшни. Раннее послеполуденное солнце светило ярко, но в конюшне было тускло освещено и прохладно. Это было все равно что смотреть из пещеры, и он позволил себе насладиться чувством спокойствия, которое это вызывало.
Но это спокойствие было обманчивым, и он знал это. Он все еще не знал всего о том, что случилось с табуном Уорм-Спрингс, но знал достаточно. В тот момент, когда они с Гейрфрессой слились воедино, он действительно увидел то, что видела она, услышал то, что слышала она... и почувствовал то, что чувствовала она. И Томанак был, по крайней мере, немного более откровенен, чем обычно. Он спрятал в удобных уголках мозга Базела больше информации, чем ожидал Конокрад. Он, безусловно, имел гораздо лучшее представление о том, что там ждет, чем когда он, Брандарк и Хартанг вели Орден Харграма в Навахк, чтобы разрушить храм Шарны.
Ничто из этого не облегчало принятие точного решения о том, что с этим делать. А потом была Гейрфресса. ...
— Сэр Келтис, — начал он через мгновение.
— Да, милорд? — всадник ветра вежливо ответил, его ловкие пальцы все еще работали с уздечкой.
— Ты хотел стать всадником ветра, и ты был им больше двадцати лет, я думаю?
— Да, так и есть, — согласился Келтис.
— Ну, я думаю, что это так, как, вероятно, ты узнал о боевых конях немного больше за это время, чем когда-либо я.
— Мне бы, конечно, хотелось думать, что да, — снова согласился Келтис, на этот раз с легкой улыбкой. — Почему?
— Это Гейрфресса, — признался Базел через мгновение, затем сделал паузу.
— Что насчет нее? — мягко нажал Келтис.
— Ну, — медленно произнес Базел, — когда она и я были после того, как она исцелилась, был момент, когда все, как ты мог бы сказать, слилось воедино. — Он поморщился, его подвижные уши подергивались от разочарования, пока он безуспешно искал точные слова, которые ему были нужны. — После этого был момент — ничего, кроме одного-двух ударов сердца, заметь, — когда она и я были после... слияния. Как будто не было ничего, кроме одного из нас. — Он повернулся и посмотрел на всадника ветра. — Произошло бы это так, как ты чувствовал подобное, или знаешь кого-то другого, кто испытывал подобное?
— Я... так не думаю, — сказал Келтис, подбирая слова так же медленно и тщательно, как Базел. — Для большинства всадников ветра наступает момент — не для всех из нас, но для большинства — когда мы впервые связываемся с нашими братьями, когда видим друг друга. Когда мы узнаем все, что нужно знать друг о друге. Когда мы действительно можем почти видеть мысли другого существа. Но мы не сливаемся воедино. Не совсем, хотя мы иногда бросаемся этими словами. Мы остаемся раздельными. Ближе, чем к нашим собственным братьям и сестрам или даже к нашим возлюбленным, но все еще порознь. И мне кажется, это не похоже на то, что ты описываешь.
— И мне тоже, — согласился Базел и вздохнул.
— Неужели все это было таким ужасным переживанием? — спросил Келтис с ноткой легкого поддразнивания, и Базел фыркнул.
— Ужасным? — Он покачал головой. — Не очень далеко, сэр Келтис. Имей в виду, я бы не хотел, чтобы подобное повторилось в ближайшее время! Нет, и я бы не хотел, чтобы какой-либо другой боевой конь испытал то, что испытывают эти.
Его голос потемнел с последней фразой, но затем он заставил себя встряхнуться.
— Тем не менее, у меня нет другого выбора, кроме как сказать, что это, вероятно, было одним из двух или трех самых замечательных событий в моей жизни. Они действительно хотят быть созданиями самих богов, не так ли?
— Думаю, что да, — тихо согласился Келтис.
— Да. Но, понимаешь, ты стремишься быть сотойи, в то время как я градани. И еще не родился ни один скакун, который бы так сильно любил градани. Так что, возможно, вы говорите, что это после того, как мы завели те отношения, в которых нам обоим больше всего комфортно.
Келтис вопросительно приподнял бровь, и огромный градани пожал плечами, выглядя почти смущенным.
— Гейрфресса и я, — сказал он. — Мы больше не стремимся к тому, чтобы нам было так уж комфортно. Я не зайду так далеко, чтобы сказать, что между нами то же самое, что между тобой и Вэйлэсфро, но это не то, что когда-либо существовало между другим боевым конем и градани, можешь на это положиться! Я...
— Прости меня, принц Базел, — мягко спросил Келтис, — но тебе действительно так трудно признать, что между вами двумя родилась взаимная любовь? — Базел бросил на него острый взгляд, и Келтис взмахнул рукой в воздухе. — Я очень сомневаюсь, что кто-либо, кроме всадника ветра, когда-либо испытывал что-либо отдаленно похожее на то, что ты мне описал, милорд защитник. Но нет ничего неслыханного в том, что у боевых коней завязываются глубокие, интенсивные дружеские отношения с людьми, которые не являются всадниками ветра — любовь их, принц Базел. Подумайте о Датгаре и баронессе Хэйнате или леди Лиане. Те, кто не знает их хорошо, склонны забывать, если они вообще когда-либо по-настоящему осознают это, что боевые кони, по крайней мере, так же разумны, как и любая из человеческих рас. И у них гораздо, гораздо более великие сердца, чем у большинства из нас.
— Да, я могу это видеть, — пробормотал Базел. — И все же я не очень уверен, как участники других табунов, которые не были здесь и не видели, примут то, что Гейрфресса могла испытывать такие чувства к градани, как я. И, по правде говоря, среди моего народа есть те, кто счел бы это еще более неестественным, чем у нее.
— Я не думаю, что тебе нужно беспокоиться о том, как, вероятно, отреагируют другие боевые кони, — успокоил его Келтис. — Они общаются друг с другом так, как, думаю, никто, включая всадников ветра, никогда по-настоящему не понимал. — Он покачал головой. — Доверься мне, принц Базел. Если Гейрфресса готова относиться к тебе так, как ты описал, то участник любого другого табуна, которого она когда-либо встретит, поймет почему. Ты понимаешь, это не значит, что все они согласятся с ней, но я очень сомневаюсь, что кто-либо из них когда-либо подвергнет сомнению ее чувства или обвинит ее в них.
— Ну, по правде говоря, — сказал Базел через мгновение, — это после того, как в данный момент меня меньше всего беспокоит. Видите ли, я думаю, что она не очень-то захочет, чтобы ее оставили позади.
— Прости меня, принц Базел, но ты хочешь сказать, что ты и Гейрфресса все еще как-то связаны?
— Я бы не назвал это "связью", — ответил Базел. — И все же это может быть так, как это бывает после того, как ты продвинулся куда-то в этом направлении. — Он постучал себя по лбу указательным пальцем. — Это не так сильно, как если бы я хотел "услышать" ее, или как если бы мы все еще жили в сознании друг друга. И все же у меня в голове нет ни малейшего вопроса о том, откуда я знаю, о чем она думает. Или, если уж на то пошло, где она хочет быть.
Глаза Келтиса внезапно расширились, и он отложил уздечку в сторону впервые с тех пор, как Базел вошел в конюшню. Глаза градани сузились, когда он увидел выражение лица человека, но он ничего не сказал, только ждал.
— Милорд защитник, — сказал Келтис через несколько секунд, очевидно, подбирая слова еще более тщательно, чем раньше, — Гейрфресса — единственный скакун, местоположение которого вам известно?
— А? — Базел бросил на него взгляд, в котором сочетались удивление и недоверие к тому, что ему задали такой нелепый вопрос. Но затем он нахмурился и закрыл глаза, склонив голову набок, как будто прислушивался к отдаленному звуку. Он оставался в таком положении несколько секунд, а затем выражение его лица стало пустым, и глаза снова открылись.
— Она не такая, не так ли? — пробормотал Келтис, очень пристально наблюдая за ним.
— Нет, — сказал Базел. Он махнул рукой в направлении загона к югу от конюшни, совершенно невидимого с того места, где они сидели вдвоем. — Я могу чувствовать весь табун, — сказал он. — Всех их — от Гейрфрессы до самого младшего жеребенка.
— Томанак! — прошептал Келтис. Он смотрел на Базела, казалось, целую вечность, затем энергично встряхнулся. — Я не понимаю этого, принц Базел, — сказал он. — Возможно, это потому, что ты защитник Томанака. Но какова бы ни была причина, мне кажется, что ты каким-то образом приобрел табунное чувство скакуна.
— Да это просто нелепо!
— О, согласен — я определенно согласен! И если ты думаешь, что это звучит для тебя нелепо, подожди, пока об этом не услышит Вэйлэсфро! Но скажи мне — ты можешь почувствовать кого-нибудь из других боевых коней? Или только выживших из Уорм-Спрингс?
— Только Гейрфрессу и ее семью, — ответил Базел. Но потом он покачал головой. — Нет, это не совсем точно. Насколько я могу судить, есть еще один конь. Тот большой чалый парень с черной гривой и хвостом.
— Только он? — Келтис удивленно нахмурился. — Больше никто?
— Никто, кроме него, — подтвердил Базел, а затем медленно улыбнулся. — И теперь я думаю об этом, я думаю о том, как я мог бы знать, почему. Я не осознавал этого до этого самого момента, но теперь это совершенно ясно! Он ее брат, сэр Келтис.
— Ее брат? — Келтис моргнул, глядя на градани.
— Да, у него была пара среди кобыл Беар-Ривер, но он потерял ее в результате несчастного случая три года назад.
— И откуда ты все это знаешь, милорд? — зачарованно спросил Келтис.
— Что касается этого, я действительно не знаю. Но я думаю о том, каким он мог бы быть после того, как сам рассказал нам об этом не так давно.
— Он мог бы ч...? — начал Келтис, затем оборвал себя, поскольку свет от входа в конюшню внезапно закрылся. Он поднял глаза, и его лицо потеряло всякое выражение, когда он узнал огромного жеребца, медленно входящего в конюшню. Это был чалый с Беар-Ривер.
— Да, так что он мог бы, — спокойно продолжил Базел, его собственные глаза были прикованы к приближающемуся скакуну, — потому что, если я не ошибаюсь в своих предположениях, он только что обнаружил, как он тоже может чувствовать меня.
Чалый вполне мог быть самым крупным скакуном, которого Келтис видел за всю свою жизнь. Жеребец должен был достигать высоты двадцати четырех ладоней — более восьми футов в холке — и он поднимал свою величественную голову почти на одиннадцать футов над полом конюшни. Он возвышался над Базелом, более чем на две тонны величия и силы, умудряясь делать то, чего никогда не удавалось ни одному другому существу, и низводить градани до уровня простого смертного. Казалось, сама земля должна была содрогнуться, когда он ступал по ней, и его присутствие, казалось, наполняло не просто конюшню, но и весь мир.
Он стоял там, великолепный в остатках своего зимней шерсти, и его огромные глаза — янтарно-золотые, а не карие — были устремлены на Базела.
Базел встал, медленно, как будто его поднимала на ноги другая рука, а не по собственной воле. Он стоял менее чем в пяти футах от скакуна, а затем, еще медленнее, чем стоял, шагнул вперед.
Скакун стоял неподвижно секунду, возможно, две. А потом он опустил голову, и его невероятно мягкий нос коснулся широкой груди градани. Ноздри раздулись, янтарно-золотые глаза закрылись, и жеребец тяжело выдохнул. Руки Базела поднялись, как будто они принадлежали кому-то другому. Они погладили морду жеребца, нежно, ласково. Они нашли уши — уши, которые резко торчали вперед, словно прислушиваясь к биению сердца градани, — и погладили их с нежностью, которая казалась невозможной для таких мощных, мозолистых от меча пальцев.
Келтис уставился на него, не в силах поверить даже сейчас, несмотря на все, что произошло, что он видел то, что видел. Тысячелетняя история говорила, что этот момент не мог наступить, и он затаил дыхание, ожидая увидеть, ошибалась ли тысяча лет.
— Его зовут, — полушепотом сказал Базел, — Уолшарно.
* * *
Казалось, тысяча лет была неправильной.
Сэр Келтис Лансбирер прислонился к ограде загона, Вэйлэсфро стоял рядом с ним, как теплая черная стена, и наблюдал, как новейший всадник Равнины Ветров пытается не упасть со своего скакуна.
<Это вызовет проблемы>, — безропотно заметил Вэйлэсфро.
— Скажи мне что-нибудь, чего я еще не знал, Мерцающие Копыта, — мягко ответил Келтис, затем поморщился, когда Базел чуть не вывалился из седла. Градани выглядел нелепо, сидя верхом на том, что было, вероятно, единственной "лошадью" в мире, которая могла заставить его выглядеть как ребенка на его первом пони. Конечно, тот факт, что стиль езды Базела лучше всего можно описать двумя словами — "очень плохой", — вероятно, помог создать этот образ.
<Он сломает себе шею в первый же раз, когда Уолшарно пустится рысью>, — мрачно предсказал Вэйлэсфро.
— Чепуха! — ободряюще сказал Келтис. — Градани сильнее этого. Кроме того, он, вероятно, свалится раньше, чем Уолшарно перейдет на рысь.
<Это не смешно, брат> укоризненно сказал Вэйлэсфро. <Что бы ни думали некоторые люди> добавил он, когда Базел схватился за луку седла, а Брандарк и Гарнал разразились громким хохотом. Кровавый Меч и все члены Ордена Томанака, сопровождавшие Базела в Уорм-Спрингс, сидели вдоль верхней ограды загона, наблюдая, как "знакомятся" Базел и Уолшарно. Судя по выражению лица Базела, он был бы гораздо счастливее без зрителей.
— На самом деле, ты знаешь, это забавно, — сказал Келтис своему боевому коню. Вэйлэсфро тяжело фыркнул, качая головой с лошадиным отвращением, но Келтис был непоколебим.
— Я не говорю, что это не расстроит нескольких человек, — признал он. — С другой стороны, только самый закоренелый фанатик сможет утверждать, что Базел не сделал намного больше, чем когда-либо удавалось большинству всадников ветра, чтобы заслужить дружбу Уолшарно,. Дорогое сердце, я, конечно, никогда не делал ничего, что было бы достойно твоей любви, но ты все равно подарил ее мне.
<Как ты дал мне свою, брат>, мягко ответил Вэйлэсфро.
— Ну, конечно. — Келтис улыбнулся и протянул руку, чтобы погладить Вэйлэсфро по плечу.
— И все же, — продолжил он через мгновение, изо всех сил стараясь не ухмыляться, пока Уолшарно терпеливо кружил вокруг паддока, — для любого скакуна немного необычно выбирать кого-то, кто просто ни черта не умеет ездить верхом. Я полагаю, это происходит из-за того, что у Базела никогда не было много возможностей попрактиковаться.
<Тренироваться?! И, умоляю, скажи мне, Два Фута, где градани такого размера собирался найти коня, способного нести его?> Вэйлэсфро снова фыркнул. <Не говоря уже о том факте, что у его народа не совсем лучшие отношения с нами или меньшими родственниками — с исторической точки зрения, конечно>, — с изысканной иронией поправил себя жеребец.
