Небо шамана. 2 часть

Когда головную группу "Кондоров" в плотном строю атаковали наши "Пешки" это оказалось очень неприятной неожиданностью для немцев. Тем более, что атаковали наши бомбардировщики разнесённым по высоте строем спереди и снизу, чем сразу перекрыли дорогу вперёд. А против огня десятка крупнокалиберных пулемётов по кабинам бомбардировщики не проектируют. Поэтому больше ста бомбардировщиков второго бомбардировочного авиакорпуса просто снесли со своего пути всех, кто попался. Вообще, "пешки" исходно проектировались как тяжёлые истребители сопровождения. При этом сидевшие за штурвалами "пешек" лётчики не были истребителями и едва ли смогли бы вести бой с истребителями на равных, но при этом они могли летать и атаковать плотным строем, к которому очень не просто подобраться, при двух пулемётах с большим сектором обстрела сзади. А атакуемый фронтом получает такой вес залпа, что способен уронить почти любого противника.

Если бы немцы были готовы к такой атаке, возможно они бы сумели что-нибудь придумать и противостоять ей. Тем более, что "пешка" — далеко не бессмертный самолёт, но прошедшие, словно колуном сотня "Петляковых" оказались той очень важной гирькой на весах успеха, которая оказалась не просто необходимого веса, а оказалась там где нужно и в самое нужное время. Когда опомнившиеся немецкие истребители попытались атаковать "пешки", их экипажи могли бы с чистой совестью бросить свои машины и все разом выпрыгнуть с парашютами. Это бы уже ничего не изменило, они своё важное дело успели сделать. Они смели весь верхний эшелон из Кондоров и Хенкелей буксировщиков планеров. А в колонне "тётушек-Ю" от всей души порезвились мы. Тем более, когда началась мясорубка, нам пришлось вертеться среди мечущихся Юнкерсов и влезших в эту сутолоку нескольких немецких истребителей. Я понял, что здесь никто не будет обращать внимание, как у меня взрываются снаряды, поэтому я использовал не только привычные ШКАСы, но и пушки и во все стороны. Могу точно сказать, что из верхнего эшелона восемь машин и два планета я точно выбил из строя. У меня не было времени и возможности разглядеть упали они или умудрились куда-нибудь доковылять, но мне кажется, что после попадания моих усиленных снарядов шансов лететь дальше у самолёта не много. Когда мы вышли из боя, просто уже все боеприпасы кончились, и воевать стало вроде не с кем, нас из шести осталось только трое, как это не удивительно, но компанию мне составили Телегин и ведомый командира полка — Петя Солдатов. Весь бой Слава не отставал от меня и набил не мало транспортных толстяков. Ещё на подходе, едва мы увидели эту воздушную армаду, Бурдужа отдал команду сбивать только транспортники и если подвернутся бомберы и планеры, но главное танспортники! Уже потом, вспоминая этот бой, я подивился мудрости и предусмотрительности командира. Ведь даже если бы мы посбивали все немецкие истребители, то немцы бы свою задачу выполнили, потому, что грузы, так или иначе были бы доставлены. То есть всё было затеяно ради доставки транспортников, вот на них мы и накинулись. Благодаря этой команде, мы не отвлекались, и все силы направили на тяжёлые транспортные машины. Их немцы и поставили в построении в самом низу в расчёте на то, что там они будут наиболее защищены от наших истребителей и когда достигнут цели, смогут быстрее произвести посадку или сброс грузов...

В конце, когда стали рушить бомбардировщиков и транспортники, очень многие из них стали облегчать машины и сбрасывать груз. Кроме этого на парашютах спасались экипажи подбитых машин и планеров. Поэтому, когда мы летели обратно, всё поле под нами было в белых, охристых, рыжих и зелёных пятнах от самых разных парашютов, а по степи насколько охватывал взгляд там и тут дымились сотни упавших обломков самолётов и носились машины и мотоциклы с нашими бойцами в полушубках и телогрейках. Мы не слишком расстраивались, что нас осталась только половина, потому, что я вроде слышал в забитом эфире, что Лёшка Гордеев кричал про "вынужденную", а Цыганов крикнул, что уходит домой, мол машина сильно побита. Про Бурдужу не знаю, и у Пети не спросишь, у него передатчика нет, но почему-то не верится, что с нашим матёрым командиром что-нибудь может случиться. Самолёт Славы на курсе здорово болтает, приказал ему идти впереди и первому заходить на посадку, но не по центру полосы, а прижаться в сторону, если что-нибудь при посадке случится, чтобы всю полосу не блокировал, у нас тоже горючее на донышке. На Петиной машине тоже хватает дырок, а фонарь кабины стрелка забрызган красным изнутри. Страшная усталость и ещё остатки напряжения, хотя вылет почти в два раза по времени меньше привычного, но почти всё время на форсаже. Потери, не маленькие потери. Неизвестно, что с нашими, с кем вместе вылетали. Но радость победы. Нет, не так... РАДОСТЬ ПОБЕДЫ!!!

Я тогда не знал, сколько мы сбили, сколько сбили другие, сколько сбили, и погибло наших, сколько вообще было самолётов и другие подробности, которые интересны скорее историкам. Мы все летящие сейчас домой знали, что мы остановили эту армаду и не пропустили! Мы её победили и цена здесь на третьем месте! Сели без сложностей, а пока рулили к стоянке, увидели машину Цыганова, вокруг которой уже копошилась целая команда техников. На моей стоянке кроме прыгнувшей с ветки мне в руки Тошки меня ждал Серёга Подгорный. После бессонной ночи, когда три вылета подряд безрезультатно таращился в ночную тьму, а потом не сомкнув глаз подорвался и по тревоге вылетел в бой, сейчас организм пребывал в состоянии такого особенного дрожания натянутой до предела струны, когда малейшего толчка хватит, чтобы упасть, где стоишь и заснуть ещё в падении. С Сергеем получилась нелепая ситуация. После последнего вылета, когда мы обычно перекусывали сделанным для нас лёгким завтраком, чтобы пойти спать, тем более, что и писать в рапортах было особенно не о чём, за всю ночь ни одной встречи в воздухе и ни одного патрона не израсходовано. Вот когда я ушёл в штаб, где и застрял, дожидаясь из такого же безрезультатного полёта Цыганова, Подгорный умудрился заснуть и не просто уснул на столе, а сполз и уснул лёжа на лавке в углу столовой. За общим завтраком его никто тревожить не стал, а перед самым обедом мы как раз по тревоге и вылетели. Крики его поисков он не услышал, а проснулся уже, когда наши самолёты взревели на разгоне перед взлётом. Он собственно, и тогда ничего не подозревая, потопал досыпать и встретил Валентина, который его просветил, что машина улетела без него. Конечно, это ЧП и недопустимо, что машина ушла в боевой вылет без члена экипажа. В принципе, при желании эту ситуацию можно трактовать как преступление вплоть до штрафной роты. Но я решил ситуацию не подстёгивать. Ведь формально я не предпринимал особенных мер для его поиска и если бы мы вылетели на пять минут позже, может его бы успели найти, ведь девчонки в столовой видели, что он там спит. А мы подорвались и понеслись скорее и никого ждать не стали, каждая минута была на счету. Остальным просто повезло оказаться в нужное время у машин или в пределах досягаемости. Формально я как командир экипажа и эскадрильи обязан отреагировать. Ну и так же формально я его наругал и сделал замечание. А ещё через несколько минут выяснилось, что Серёге сегодня фантастически повезло. В его кабине обнаружилось больше десятка пуль от пулемёта. Одна пуля расщепила ручку, вторая искорёжила лентоприёмник пулемёта. А пара взлохмаченных дырок в брезентовом ремне, который для стрелка приспособлен вместо сиденья, без вариантов извещали, что пули в кабину залетели не на излёте. Скинул парашют и пошёл узнавать как дела у остальных. Стрелок Телегина отделался царапиной, какой-то осколок или кусочек отскочившей от рикошета окалины пробороздил ему скулу и порвал клапан шлемофона. А вот стрелку Солдатова повезло гораздо меньше, его уже унесли в санчасть и пока никакой информации нет, только то, что вся кабина залита кровью и парень без сознания. Подхватил Славу и Петю, и дружно потопали в штаб.

В штабе серо-зелёный от усталости Цыганов в клубах густого табачного дыма с кем-то разговаривает по телефону. Вскоре узнали, что в полк уже звонили, что Гордеев выпрыгнул с парашютом, стрелок скорее всего разбился с машиной, Лёха в госпитале с ушибами, попросил передать в полк и нам сообщили. Про командира никакой информации, кроме того, что Петя видел, что его машина вроде бы села и не перевернулась. Смотреть дальше возможности в бою не было. А потом как-то потерял машину командира из вида, бой то смещался. Васильевич вздёрнутый и злой. Его стрелок тоже ранен и Веселов сказал, что к вечеру отправит его в госпиталь, а он в одиночку тут пытался рапорт по вылету всей группы написать. После такого боя, когда в памяти, словно калейдоскоп из отдельных картинок, а руки действуют ещё до того, как мозг осознал для чего, перенести это на бумагу очень трудно. А ведь нужно это сделать понятно и гладко, последовательно и лаконично, не забывая где нужно расставить акценты. Конечно, можно подождать день-другой, когда в голове пережитое уложится и выстроится в связную схему. Вот только хитрость в том, что наш разум в погоне за связностью и естественностью произошедшего с лёгкостью отбросит всё, что сохранила память, что разум расценит как невозможное или не логичное, а недостающие лакуны охотно заполнит в меру присущей человеку фантазии. А на самом деле именно эти отброшенные воспоминания и есть правда! Вот поэтому все следователи стремятся опрашивать свидетелей или потерпевших по горячим следам, чтобы не успел включиться процесс осмысления и упорядочивания воспоминаний. Только так можно получить наиболее достоверные сведения. Вот и рапорты следует писать не откладывая, сразу после посадки...

Хотя после такого боя написать связные рапорты занятие очень не простое. Но пришлось сосредотачиваться и писать, последовательно вспоминая, что и как происходило. По самым грубым прикидкам наша группа, ворвавшаяся в плотный строй транспортников крепко повредила и спустила на землю больше сорока, если не пятидесяти, транспортных машин и штук шесть из влезших в эту круговерть истребителей. Это не говоря про те, что мои снаряды выбили из верхнего эшелона и про которые я говорить не стану. Стали вспоминать сколько машин было в шести колоннах, как не крутили, получилось пятьдесят пять — шестьдесят. Но в рапорте свои ощущения не напишешь, пришлось вспоминать, выделяя точные факты и указывать предположительные. Почти автоматически в отсутствие Бурдужи исполнять его обязанности стал Цыганов, а рапорты нужны ещё, чтобы отчитаться перед штабом нашей армии за весь полк. А в отчёте за полк по нашим рапортам нужно указать конкретные цифры, а не наши ощущения. И традиционно любые сомнения в рапорте следует указывать в мЕньшую сторону...

Вдруг прозвучавший звонок из штаба спас меня от дальнейшей писанины. По данным зенитчиков и службы ВНОС, не смотря на то, что на организованном вокруг котла рубеже ПВО было сбито, или скорее добито, двенадцать самолётов и два планера. Три транспортника, один Кондор, четыре двухмоторных машины, два истребителя и семь планеров прошли в сторону котла. Хоть только один транспортный самолёт двигался уверенно, а два фактически шли на вынужденную посадку, но при удачном её исходе груз будет доставлен. Словом, нам, как и всем остальным штурмовым полкам пришёл приказ вылететь и при обнаружении на земле сохранивших свою конструктивную целость транспортников или планеров уничтожить их на земле окончательно, чтобы не допустить разгрузки. Первую эскадрилью повёл обиженный, что его не взяли в прошлый бой Морозов, а вторую я. Машины Цыганова, Телегина и Солдатова требовали ремонта, остальные пять машин, вместе со мной я повёл на задание. В группе первой эскадрильи пошли шесть машин. Кроме Цыгановской в ремонте была ещё одна. Квадраты для поиска нам дали уже в воздухе. Нам выпала территория в районе Питомника с его аэродромом. Учитывая, что немцы собрали здесь и возле Гумрака сумасшедшую по мощности группировку ПВО никто от нас не требовал заходить в зону её действия. Поэтому разбившись на две пары, и я в одиночестве между ними, стали прочёсывать территорию. Рядом работала группа первой эскадрильи, а в стороне были видны ещё машины и не только штурмовики, а ещё истребители и Пешки. Довольно быстро на белом снегу мы нашли развалившийся при приземлении планер, а неподалёку совершенно целый, но пробороздивший по земле борозду аварийного приземления транспортный Юнкерс. Вокруг обоих уже суетилась толпа в серых шинелях, рядом стояли две грузовые машины и трое саней с впряжёнными лошадями. С хода прекратили эту идиллию и перепахали эти разгрузочные точки. Первая эскадрилья тоже обнаружила планер и проштурмовала его остатки. Потом, ну, не везти же обратно неизрасходованный боезапас, мы пошли в сторону аэродрома. Сначала группа Морозова кружила в стороне, но уже через несколько минут, когда мы начали громить зенитки с краю, заходя сразу на три, а то и больше точек, они пошли делать то же самое слева от нас. К моменту, когда мы выработали почти весь боезапас, дымилась и полыхала остатками зенитных точек полоса шириной не меньше двух сотен метров, и на ней не стреляло уже ничего. Уверен, что аналогично поступали все привлечённые штурмовики. Пусть они не стали, как мы вгрызаться в ПВО аэродрома "Питомник", но очень нервно реагировали на любую стрельбу в свой адрес. То есть желающие стрельнуть или даже повести стволами орудий в нашу сторону жили плохо и не долго.

Видимо впечатлённые эффектом проведённого накануне прочёсывания последующие три дня, мы — это все штурмовики обеих армий, вылетали по три и даже четыре раза, и прочёсывали всю территорию котла, открывая огонь и сбрасывая бомбы на любое шевеление на земле. За два дня мы "догрызли" ПВО "Питомника", вернее уничтожили мы наверно меньше половины зенитных орудий, но, увидев нашу спокойную методичность и невозможность нам противостоять, немцы от своих зениток просто разбежались, и мы теперь летали над бывшим аэродромом без всяких сложностей. Что же говорить про то, что полностью заблокировали любые перемещения внутри кольца окружения, а наши армии обеспечивающие фронт окружённой группировки резко активизировались и двинулись вперёд. Не скажу, что немцы просто разбегались. Сидящие в обороне её держали упорно, но без подвоза и надежды они были обречены и всё больше и больше немцев это начали понимать. Глубину этого понимания значительно увеличивал и закреплял вид висящих над головами наших краснозвёздных штурмовиков. Оказавшиеся на северо-западном фасе фронта в укреплениях по реке Россошке остатки итальянских и румынских частей, которые с момента окружения перестали получать любое снабжение, сдались все вместе и разом на третий день после эпического воздушного сражения. Этим они открыли огромную брешь в немецкой обороне, в которую устремились передовые части наших двадцать четвёртой и шестьдесят пятой армий и к ночи они уже штурмовали с тыла городские немецкие позиции напротив частей нашей шестьдесят второй армии. То есть окружённая группировка оказалась разрезана на северную и южную части, вернее от неё отрезали примерно треть площади. В северной условно попытались сплотить вокруг себя войска остатки командования четвёртой танковой армии, на юге сохранил командование штаб шестой армии...