— Мы рады, что танторы все еще живы, — сказала Гома, предполагая говорить за них обоих. — На Крусибле численность была недостаточной, чтобы выделить их в отдельный подвид. Им пришлось размножаться с исходной популяцией слонов, и в процессе мы постепенно теряли то, что делало их особенными. Шесть — это, конечно, замечательно, но мы надеялись на самоподдерживающуюся племенную группу.
— Возможно, она у тебя еще есть. Здесь, со мной, шесть, но на "Занзибаре" их сотни — тысячи — больше.
— Тысячи! — воскликнула Гома.
— Возможно, тебе стоит немного умерить свои надежды. "Занзибар" — это то место, где начались все наши проблемы, где я оказалась не на той стороне Дакоты и почему оказалась здесь.
— Вы сказали "Занзибар", — сказал доктор Нхамеджо. — Вы серьезно имеете в виду...
— Ты еще не понял этого, не так ли? Что ж, в свое время мы приедем на "Занзибар" — это совсем другая банка мучных червей. Важным моментом на данный момент является то, что шесть танторов, которые живут со мной, являются теми, кого вы бы назвали перебежчиками. Они встали на мою сторону, когда остальные остались с Дакотой, и за это их тоже изгнали. На самом деле их было больше шести, и это дети первоначальных перебежчиков. По правде говоря, мы все легко отделались. Было много тех, кто был бы рад видеть нас убитыми, но у Дакоты было достаточно остаточного уважения ко мне, чтобы предложить изгнание, а не казнь. Поэтому они использовали одно из своих последних транспортных средств дальнего радиуса действия, чтобы доставить нас сюда, меня и танторов, с достаточным оборудованием, чтобы построить наш маленький счастливый дом. Они пробыли тут достаточно долго, чтобы убедиться, что мы не умрем, а затем бросили нас. И с тех пор мы здесь.
— Вы были здесь, когда посылали первоначальный сигнал? — спросил Гома.
— Да, это было почти первое, что я сделала после того, как поселилась дома. Они не хотели, чтобы у меня был какой-либо передатчик, и уж точно ничего, способного передавать сигнал на межзвездные расстояния. Тем не менее, я всегда была хороша в импровизации — делала что-то сама и исправляла. В конце концов я собрала кое-что, что почти функционировало, нацелила его на 61 Девы, нажала "отправить", и вот, пожалуйста.
— Два столетия спустя, — сказала Гома.
— Да, черт бы побрал этого мистера Эйнштейна и его неразумную настойчивость в причинно-следственной связи и незыблемости скорости света. Я все еще думала, что вы доберетесь сюда немного быстрее.
— Мы прибыли, как только смогли, — ответила Гома.
— Вы упомянули, что кто-то пришел сюда раньше нас, — сказала Васин. — Что вы хотели этим сказать?
— На другом корабле.
— Его нет, — ответила Васин. — Я бы знала. Мы пришли одни, единственная экспедиция, посланная нашим правительством. Даже если бы Крусибл запустил второй звездолет после нашего отлета, он никогда не смог бы нас догнать.
— Во всяком случае, это ответ на один вопрос. Я некоторое время отслеживала точку отправления этого другого корабля, прежде чем потеряла его из виду. — Юнис шагала дальше, подтянутая как струна, очевидно, не обращая внимания на холод. — Трудно было быть уверенной, но не было похоже, что он исходил из вашего сектора неба. Возможно, с Земли, хотя были и другие возможности.
— Вы пробовали с ними поговорить? — спросила Гома.
— Нет, пока не стало слишком поздно. Они заставляли меня нервничать, появляясь вот так не в том месте неба. Можете считать это недостатком старости, но я не люблю сюрпризов. Как бы то ни было, в конце концов я попыталась подать им сигнал, но к тому времени у них возникли какие-то проблемы с Посейдоном, и либо я посылала ненадежно, либо они не слушали.
— Когда это было? — спросила Гома.
— Чуть больше года назад. Честно говоря, я начала думать, что Посейдон оказал нам всем услугу, выведя этот корабль из спора.
— И что потом? — спросил Ру.
— Шесть недель назад я перехватила еще одну серию передач — кратковременных, с низким уровнем сигнала. Они пришли с другой стороны системы, поближе к Паладину. Вы получили что-нибудь похожее?
— Тогда мы все еще тормозили, — сказала Васин, — что ограничивало нашу чувствительность. Если сигнал не был сильным или постоянно повторялся, мы, скорее всего, пропустили бы его, чем услышали.
— Вы думаете, это был тот же самый корабль? — спросила Гома.
— Почти наверняка. Должно быть, затемнился — весь прошедший год потратил на очень медленный переход с Посейдона. У меня нет возможности отследить это. Вероятно, тоже поврежден, если эта вторая передача была показателем их способности передавать. Я попробовала дать сигнал еще раз, но либо они меня не услышали, либо предпочли не отвечать. Вы хорошо рассмотрели Паладин при подлете — видели ли вы какие-либо признаки корабля?
— Нет, — сказала Васин. — И я не понимаю, как мы могли пропустить что-то настолько важное.
— Вы бы могли пропустить, если бы они спрятали его на "Занзибаре", пока будут делать ремонт.
— Таинственный корабль или нет, — сказал Караян, — но эта скала не может быть "Занзибаром". Остатки этого голокорабля все еще находятся на орбите Крусибла. Конец дискуссии.
— Что бы там ни осталось, что бы вы ни видели, — ответила Юнис, — это еще не все. Большая часть этого оказалась здесь. Он не был телепортирован или отправлен в червоточину. Это произошло тем же путем, что и вы — перемещаясь в пространстве, через все точки между этим местом и Крусиблом. Просто все произошло очень, очень быстро.
— Быстрее скорости света? — спросила Гома.
— Нет, это действительно невозможно. Но близко к скорости света. Очень близко. Выжившие не сообщали о каком-либо субъективном временном интервале между нахождением в одной системе и в другой, что означает, что их часы едва успевали тикать.
— Вы только что сказали "выжившие", — заявила Гома, едва осмеливаясь представить, что эта новость значила бы для ее матери, для людей, которые проклинали ее, для верного, но осмеянного Травертина. Это не освободило бы Ндеге от ответственности за преступление, но значительно уменьшило бы его масштаб — и ее бы приветствовали на одном дыхании как первооткрывательницу чего-то замечательного.
Теперь уже слишком поздно.
— Их сотни тысяч, — сказала Юнис. — Взрослые, дети — танторы, как я уже упоминала. Перехваченные из Крусибла Паладином, проскочившие между двумя Мандалами.
— Тогда неудивительно, что этот корабль вышел на контакт, — сказал Ру. — Если вы им не отвечали, они, должно быть, обратили внимание на первые признаки человеческого обитания в других частях галактики.
— И вот тут-то мы и сталкиваемся с небольшим местным осложнением. Нелегко сообщить эту новость, но, боюсь, на "Занзибаре" не осталось ни одного человека. Были... трудности... расхождения во мнениях. Довольно резкие разногласия.
— Что случилось с моей бабушкой? — спросила Гома.
— Что-то плохое, — ответила Юнис. — Но поймите вот что: вы не можете винить танторов ни в чем таком. Именно Дакота ввела их в заблуждение. Но даже она не может быть привлечена к ответственности за то, что с ней стало, во что ее превратили Хранители. Она никогда не была виновата в том, что стала монстром.
— А эти танторы — они сыграли какую-нибудь роль в том, что произошло? — спросил Ру.
— Безупречны. Невинны, как младенцы. Но, пожалуйста, не стоит недооценивать их на этом основании.
Они достигли более ровной части коридора, где в боковую стену вела огромная дверь. Юнис коснулась кнопки, и дверь распахнулась. Коридор был залит светом, сопровождаемым душным теплом. Она вошла в какую-то комнату, находившуюся за ней, показывая, что собравшимся следует подождать, прежде чем следовать за ней.
Гома почувствовала, как ее эмоции перекосились — смятение и ужас от того, что могло произойти на "Занзибаре" с людьми в целом и с ее собственной бабушкой в частности; и восхитительное, головокружительное предвкушение того, что ей предстояло испытать. Она чувствовала себя предательницей самой себя, не полностью поддавшись печали и гневу, которые были правильной реакцией. Но что она могла поделать? В ее сердце была радость от того, что Ндеге теперь, по крайней мере после смерти, может получить хоть какое-то прощение. Она бы отдала все, что угодно, чтобы сообщить этот жизненно важный факт Крусиблу в прошлое, чтобы это могло облегчить бремя Ндеге. Она не могла подчинить время своей воле; она не могла принести Ндеге это великое счастье. Но у нее был этот момент, и сейчас она была благодарна судьбе.
И она собиралась встретиться с танторами.
Она услышала, как Юнис что-то говорит. Она услышала отвечающие голоса. Ей казалось, что все стрелы ее жизни указывают на этот момент.
Юнис вернулась в коридор. — Хорошо, они готовы принять вас. Эти танторы — мои друзья, и они желают мне добра, но, кроме меня, они никогда не видели другого человеческого существа. Поэтому, пожалуйста, никаких резких движений, никаких криков, ничего, что могло бы быть истолковано как угрожающий жест.
— Мы не будем их пугать, — сказала Гома.
— Я беспокоюсь не о них, дорогая.
— Вы двое должны идти первыми, — сказала Васин, жестом приглашая Гому и Ру войти в дверной проем. — Вы это заслужили. Пусть это будет все, на что вы надеялись.
— Спасибо вам, — сказала Гома с искренней благодарностью.
Они вошли вместе с Юнис, идущей рядом с ними, и на мгновение все, что они могли сделать, это прищуриться от яркого света этой подземной комнаты. Здесь было тепло — гораздо теплее и влажнее, чем в коридоре, — и Гома почувствовала, как кровь приливает к кончикам ее пальцев.
Под их ногами была грязь. Помещение имело огромную сводчатую крышу с вделанным в нее куполообразным световым люком. Пол был ступенчатым, с разными уровнями.
— Это был естественный пузырь, — говорила Юнис. — Пригодился нам. Мы накрыли его крышей, защитили от потери давления, накачали атмосферой. Мы раскопали несколько соседних камер, но эта по-прежнему самая большая.
С таким же успехом она могла нести какую-то тарабарщину, и Гоме было все равно. Именно танторы привлекли ее абсолютное и обязывающее внимание. В это мгновение ничто другое во вселенной не имело значения.
— Они великолепны, — сказала она.
Ру держал ее за руку. Гома сжала руку в ответ. Этот момент принадлежал им и только им, такой же драгоценный, как и все, что они делили. — Да.
От холода коридора у нее уже слезились глаза; теперь вода превратилась в слезы радости. Да, их было всего три — ничто по сравнению с тем множеством, на которое она осмеливалась надеяться. Но все же: быть здесь сейчас, стоять в этой комнате и созерцать трех живых танторов — всегда будет ее жизнь до этого момента и ее жизнь после него, одна будет тусклым отражением другой, и ничто уже никогда не будет прежним.
Вселенная преподнесла им подарок. У нее кружилась голова от волнения, она была вне себя от благодарности, удивления и ощущения, что впереди их все еще ждут прекрасные возможности.
— Скажите что-нибудь, — попросила Юнис. — Обычно это помогает.
Гома открыла рот и обнаружила, что у нее пересохло в горле. Она закашлялась, сглотнула, пытаясь собрать остатки самообладания. Было трудно говорить, когда она так улыбалась. Мпоси и Ндеге — если бы только они могли быть здесь и видеть то, что видела она.
Но они были такими, если она хотела, чтобы они были такими.
— Я Гома Экинья, — сказала она. — Это Ру Муньянеза. Мы проделали долгий путь, чтобы найти тебя. Вы великолепны — чудо для нас. Спасибо вам за то, что позволили нам встретиться с вами.
Перед ними на слегка приподнятой части пола стояли три тантора, взрослые или почти взрослые, по ее оценке. Конечно, это были слоны — физиологические различия между танторами и обычными слонами не были драматичными, — но все в том, как они стояли, напряженный, непоколебимый пристальный взгляд говорил о чем-то, выходящем за рамки животного интеллекта. Это было в их поведении, в том, как они опускали головы — не раболепие, а скорее своего рода приветствие, демонстрирующее выпуклость их черепов, напичканных интеллектом.
Инструменты и снаряжение свисали с ремней и сбруи, закрепленных вокруг них, а над туловищем и между глазами их брови были закрыты изогнутой металлической пластиной, которая крепилась на месте, как лошадиная уздечка. Черная пластина содержала экран и решетку, и именно из-за этих решеток доносились их голоса. Средний из трех, самый крупный и зрелый, заговорил первым.
— Добро пожаловать, Гома Экинья и Ру Муньянеза. Я Садалмелик.
— Я Элдасич, — сказал тот, что стоял слева от Садалмелика.
— Я Ахернар, — сказал третий тантор.
— Вас еще много? — спросила Гома.
— Снаружи, — ответил Садалмелик. — Атрия, Мимоза и Кейд. Они вышли наружу, чтобы починить одну из дальних антенн. Это больше чем в дне ходьбы отсюда. Но они скоро вернутся.
Их голоса были сгенерированы машиной и звучали без соответствующего движения ртов танторов — своего рода чревовещание. Каждому из них была присвоена своя высота звука и тембр. Гома уже решила, основываясь на морфологии тела и толщине бивней, что Элдасич была единственной самкой из них, и ее голос был немного выше и чище, чем у двух самцов. Это была уступка человеческому антропоморфизму, но она соответствовала тому, что она знала о первоначальном населении танторов. Оборудование для генерации языка было слишком знакомым — спустя долгое время после того, как танторы Крусибла вымерли, артикуляционное оборудование оставалось пыльным и неиспользуемым, но слишком ценным, чтобы его выбрасывать. Черные пластины считывали нейронные сигналы, переводя субвокальные импульсы в звук, что позволяло танторам свободно продолжать использовать весь обычный репертуар слоновьих вокализаций и грохота.
— Юнис сказала нам, что вы никогда раньше не видели других людей, — сказал Ру.
— Да, — сказал Садалмелик. — Но мы изучили изображения и записи и услышали много рассказов. Вы для нас новички, но не незнакомцы. Вы приехали из Крусибла?
— Да, — сказала Гома, все еще ухмыляясь. — На звездолете. Юнис позвала нас. Вообще-то, из-за моей матери.
— Ндеге, — сказала Элдасич. — Она была вам знакома?
— Да. Мне пришлось оставить ее там.
— Мы помним Ндеге. Она была добра к нам. Хорошо помнить о таких вещах, — сказал Ахернар, самец поменьше ростом.
— Ты не мог быть с ней знаком, — сказал Ру.
— Наш вид знал ее, — сказал Ахернар. — Мы помним. Мы передаем знание о вещах по наследству. Вам это не кажется странным?
— Нет, — ответила Гома. — Вовсе нет. И моя мать была бы рада познакомиться с вами. Она знала танторов по голокораблю, а потом еще некоторое время после того, как мы добрались до Крусибла. Но это продолжалось недолго.
— Значит, ты не знала танторов? — спросил Садалмелик.
Гома обратилась за советом к Юнис, но их хозяйка, очевидно, решила позволить им разобраться с этим самостоятельно.
— Ты особенный, — отважилась она. — Очень особенный и редкий. После того, как мы потеряли "Занзибар", вас осталось недостаточно, чтобы продолжить свой род. Ру и я — наша работа на Крусибле касалась вас. Мы пытались найти способы вернуть танторов в мир.
