Восточный берег, Старая Гавань. Старо-гаванский участок Королевской стражи.
На Канатной улице светло и дымно. Толпа — широким полукольцом на подступах к участку. Местные жители, разогнать их никто не пытается. Пожарным не до того, а стража и сама понимает, что на хороший заслон вверх и вниз по Канатной у нее сейчас не хватит людей. А на ларбарских горожан можно положиться — когда дело идет об их улице. Не пропустят никого, потому что знают, чем опасен пожар в первую очередь. Расхитителями, конечно: где горит, там всегда воруют.
Ежели злоумышленники всё устроили затем, чтобы выкрасть из предвариловки своих подельников, то ничего не выйдет.
— "Дом Печати", пропустите!
Вестовщики нынче бегают не просто с тетрадками и карандашами. Волокут с собою здоровенный ящик: прибор для сумеречной съемки.
— Не ходили бы вы туда, ребята! Стража сейчас — сами понимаете... Когда по ним самим ударит, они — знаете, какие злые делаются! Вон, бегают. Озверели, ни про кого будь сказано.
— Тогда рассказывайте, мастерша, Вы — как всё было. Как здравый наблюдатель.
— Будешь тут "здравый"! А если бы эти — промахнулись? У нас дом-то на самый участковый забор выходит.
— Бомбу кинули. Да не одну, а две. Из кареты.
— А подробнее?
— А что — подробнее? Одного на месте убило, осколками. Но кидали не в него.
— Кого "одного"?
— Городового, который на воротах. А метили-то в угол. Там у них — лаборатория.
— Да не лаборатория, а оружейный склад, Челли. Вишь, как полыхнуло.
— Сам ты склад! Чего бы они тогда в противогазах все бегали?
— Челли, ну какой склад, камеры у них там. Вы сами посмотрите.
Стражники кого-то вытаскивают на улицу, сваливают прямо на мостовую. Стаскивают газовые маски — передохнуть.
— Задержанный. Небось, со своим осторожнее бы...
— Много там еще людей?
— Сгорят же!
— Задохнутся раньше.
Десятник оборачивается к толпе:
— Э, нет! Эти сволочи у меня не сгорят. Они у меня на каторгу пойдут. Все!
— Да эти-то чем виноваты? Снаружи рвануло же!
— Вам всё — снаружи. Что дальше вашей кухни, всё снаружи!
А вот и подмога. По сравнению со здешними — исключительно чисто одетый городовой. Судя по бляхе, аж с Западного берега.
— Господин десятник, а господин десятник, мне бы доложить.
— Чего еще?
— Да я, извольте видеть, с моста. С Каменного. Значится, стою сегодня, жду, когда сменят, вдруг слышу — грохнуло. И пожар, его от нас видать. Я стою. Смотрю, понятное дело. А вскорости слышу: гремит. От вас, с Восточного, значится, берега. Вижу: едут. Возок в две лошади. Да быстро. А у нас, понимаете ли, на мосту-то, с этакою скоростью нельзя. Они, родимые, и так во всю прыть чешут, а этот еще и погоняет. Я — свистеть, да куда там! Чуть самого не зашиб, шалый. Я еще подумал: чудно. Ну, после сменился, дай, думаю, схожу гляну, что горит. У меня сестра тут недалеко, на Копейной. Прихожу, значится, а тут говорят, будто с возка и кидали. Так я сразу к вам. Я возок-то запомнил. Если надо — так и описать смогу.
— Надо!
— Значится, черный такой или темно-синий, крашеный. Высокий. Грузовой. Дверца большая сзади, и сбоку — поменьше. С другой стороны не видел, может, тоже есть. Лошади две. Гнедые. Тоже грузовые. Ухоженные. Гривы подстрижены коротко — в три пальца, считай. Чего еще? Ах да, кучер. Ну он такой был — в плаще и шляпе. Бороды вроде нет. Росту среднего, но плечистый. Если под плащ ничего не подкладывал. Правит хорошо, уверенно. В том смысле, что гнать не побоялся. По Крепостной дороге они поехали. Дальше — не видал.
* * *
75.
За пять дней до Новогодия, ночь.
Восточный берег, Старая Гавань.
Мастер Ваттава Харрунга, дневной ординатор ОТБ Первой Ларбарской городской лечебницы.
Чабир Чанчибар, дневной ординатор Четвертого хирургического отделения той же лечебницы.
Думаете, я опять случайно напился? Вовсе нет. Нарочно. Всем назло и себе в первую очередь. А зачем эти дуры наговорили, что я на Нариканду похож. Так вот, пусть все видят: ни капли не похож. Господину Нариканде так не нажраться.
Доводилось кому-нибудь просыпаться среди ночи на улице безобразно пьяным, да еще обнимающим за плечи неизвестное существо? Именно таким я себя и нашел. Где-то на пересечении Стрелковой и Самочинной. Вот только не надо грязи — ничего я не валялся под забором, а медленно брел в сторону Складской. С мастером Чанчибаром, сопящим под боком.
Так. А что, собственно-то, произошло? Сотника Нариканду я помню, в костюме такой сидел, девиц этих из хора тоже помню. А Чабира — нет. Еще бабушка была. Она Гамми к моим отправила — предупредить, чтобы не беспокоились. А я ей все говорил, что не надо, дома про меня никто и не вспомнит. "Вот заодно и напомним" — решила старушка. Святая женщина. И самогонка у нее хороша!
Потом помню: музыка играла. Гудок, кажется. Ага, значит, Чабир все-таки был. Разумеется, был, его ж девицы все просили сыграть "Лошадушек". И сами они выли вдохновенно и жалобно. А после как-то быстро все разошлись. И теперь Чабир меня куда-то несет. А куда? К сотнику, конечно, ясное дело.
— Чабир... Чабир, только не на площадь Ликомбо, слышишь?
— Чего?
— Куда ты меня? Я ж просил: в другой раз брось, где найдешь, а ты...
Орк останавливается. Осторожненько, чтобы не уронить, прислоняет доктора к стеночке.
— Повтори. Куда, по-твоему, мы идем? На какую площадь?
— Ли... этого самого... Комбо.
— И давно я служу в Охранном?
— Ну так все же знают... Ты ж правильный у нас. Чудотворца давеча поймал. Ры-ца-ря!
Ой, что это мне такое в щеку врезалось? Да сильно-то как! А, это чанчибаров кулак. Ну, значит все в порядке.
— Ты только подумай, Чабир. Рыцаря Безвинного... Точнее, Безвидного... Нет, правильно, Без-вин-но-го... Да погоди ты руками размахивать. Безвинного не потому, что невиноватого, а потому что не пьет. Смешно, правда?
— Обхохочешься.
А Чабир наш на кота похож. Зрачки у него при свете — как щелочки. А еще если поймает кого — так уж не выпустит. Стало быть, и меня тоже дотащит. Весь вопрос — куда?
Многие, когда выпьют, злыми становятся. Только не я. Да мастер Харрунга во хмелю лишь веселее делается. И спеть может, и сплясать. И опять же — праздники скоро. Что за народ в Старой Гавани? Времени — всего ничего, а они уже спят. Чабир, а Чабир? Давай их разбудим! Вот прям сейчас. Ты мне сыграешь, а я спою! Как это не на чем? А гудок? Ах, у Магго оставил...
Чанчибар оставил гудок у Минору. Спрашивается — зачем? А чтобы потом вернуться.
— А я все знаю, Чабир. Ты его нарочно забыл. Чтобы снова потом прийти. Потому что ты — знаешь, кто? Грязный смешивец... Смешанец... Смешенец... Только почему — грязный?
Ох!.. Так ведь и скулу своротить можно. Да, грязный-то теперь я. Потому что упал. А отчего упал? Оттого что орк мне снова вмазал. Да посильнее, чем в первый раз. А потом еще...
— Заткнись, Харрунга. И больше — чтоб никогда, понял?
А чего ж не понять? Никогда и никому не говорить, что Чабир Чанчибар влюблен в Минору Магго. Ну хорошо, не буду. Но молча-то идти — что за радость? И опять же — куда мы идем? Домой? К кому домой? К те-бе?
— Так ты, Чабир, не просто смешенец, но еще и страмец!
Ох! Все, молчу, молчу. Да молчу я уже! Думаешь, кулаки отрастил — так все теперь можно? А если ты мне нос сломал? Ага, как же "сам и починишь"! А мне завтра на работу. Исполин еще вообразит, будто я снова напился. Знает? А вдруг — не знает? А что вы вообще про меня знаете?
— Нет, вот ты мне сейчас прямо и скажи: что ты, Чабир, про меня думаешь? Ах, не скажешь? Так я сам скажу. Думаете, что я Охранному служу и на всех стучу? Так вы верно думаете. Стучу! И что я пьянь последняя! И что я не успокоюсь, пока всех баб не перепробую, потому что у меня обеты Рогатому? И я тебе скажу — правильно думаете. Так и есть. И поэтому дай мне по роже уже за все, и брось где-нибудь здесь, под забором. Потому что нельзя такую сволочь в приличный дом приводить. Хороший такой дом в Орочьей Слободке...
Вот, кстати, и она. Фонарей и в помине нет. Сторож на воротах мастера Чанчибара знает давно, к поздним его приходам привык, не удивляется. Только скажет по-орочьи:
— Здорово, доктор! Не попусту, смотрю. Чего несешь, похвались!
— Друга. Пьян.
— Чую. Про Участок слышал уже?
— У?
— На Канатной Стражу взорвали.
— Угу. Вовремя.
Часть шестая. Итоги
76.
За четыре дня до Новогодия, раннее утро.
Загородная усадьба к северо-западу от Ларбара.
Мастер Моти Бенни, мохноног
На кухонном столе разломанные хлебные лепешки, недоеденный сыр и три пустые кружки. Думалось: наскоро перекусить, и — в путь. Тачи даже куртки не снял, не говоря уж о сапогах. Мохноног горько вздохнет: опять загадили пол, никак не приучишь к чистоте этих маловеков.
Да и манеры у них: это ж надо — уснуть прямо за столом. Парень в клеенчатом плаще уткнулся щекой в хлебные крошки, даже в сторонку их не отмел. Одна рука обнимает голову, вторая свесилась вниз. Тачи по своему обыкновению вытянул ноги, голову уронил на грудь, руки сложены на коленях. Крепко спят гости, не скоро проснутся. Пора?
Ранец с препаратами уже собран, а вот лабораторную посуду придется оставить. В пути — только помеха и лишняя тяжесть. Деньги зашиты в куртку. Не прежнюю, рыжую, из Тепловой Гильдии, а обычную. Бенни подойдет поближе к столу, покачает головой.
— И ведь когда вы-таки проснетесь — самим же будет противно. Разве так можно с едой? И что потом? Попытаетесь выбраться. Сколько времени уйдет у тебя, Тачи, на то, чтобы понять: окна здесь не выбьешь — укреплены против воров? Значит, сломаете дверь. Отдышитесь и попробуете скрыться? Уйдете на север, на Дибулу, как и хотели? Или по дороге вас перехватят. И на допросах вы станете геройски молчать. И это вместо того, чтобы сказать, как все было. Впрочем, разве ты, неизвестный возчик, или даже ты, Тачи, знаете на самом деле, как все было?
Мохноног берется за тряпку. Осторожно, чтобы не разбудить спящих, стирает с пола комья грязи. Весело потрескивают дрова в печи. На кухне становится жарко.
— Ладно, Тачи, настало время рассказать хотя бы тебе. Я ведь уже говорил: ты тогда еще не родился. Действительно, откуда же тебе знать о том, как некогда некий мохноног изобрел некую смесь? Да не отраву для грызунов, не удобрение — нечто получше. Не стану утруждать твою голову подробностями. Взрывчатое вещество большой мощности — так понятно? Лучшая разрядная работа за последние полвека. И по наивности души предложил ее Короне. И что? Думаешь, хоть кто-нибудь это оценил? Короне оказалось важнее, не что открыто, а кем. Кем? Нелюдью, мохноногом. Стране оказались не нужны такие герои. А коллеги по Университету просто завидовали.
Уборка завершена. Мохноног достает с полки узелок. Внутри — такие же лепешки и сыр. Укладывает его в сумку. Подумав немного, зачерпывает из банки горсть нарезанных сушеных яблок. Прячет в карман.
— Работа была забыта. И мне посоветовали тоже о ней забыть. А через годы я узнал, что мое детище таки прижилось. Не у нас, на Вингаре, под дурацким прозванием "дафаран". И даже вовсю производится. И имеет успех. Больше того — Мэйанская Корона его закупает. В строгой тайне, разумеется. Мило? Но тогда я, конечно, пытался бороться. И коллеги с молчаливого попустительства Короны взялись объяснить мастеру Моти, что он их позорит. Видишь ли, столь откровенно просится в Охранку считалось постыдным для грамотея. Место для объяснения они выбрали подальше от Университета, в Старой Гавани. Как раз неподалеку от Механических Мастерских. И меня же после всего этого забрали в участок. Его как раз только отстроили.
Бенни подходит к печи, дотягивается до печной вьюшки, задвигает ее внутрь. После присаживается у створки, подбрасывает в пламя еще дров. Дуб и береза — чтобы горело жарко и долго. Извлекает из сундука просторный кусок холстины.
— Скажи, друг мой Тачи, не задавался ли ты вопросом — а откуда я собственно знаю, в какой именно камере сидит твой гармонист? Так вот я тебе отвечу: этого я не знал. Более того — мне оно совершенно безразлично. Так что же мы взорвали сегодня ночью? Все очень просто, Тачи — это была моя камера, та самая, где некогда сидел я. А ведь я тебе намекал. Но вряд ли ты теперь посоветуешь страже поднять архивы. И они, олухи, тоже не догадаются.
Мохноног притворяет дверь, проходит в гостиную. На стене все также улыбается портрет господина Маррбери. Чтобы достать до него и снять с полки, мастеру Моти требуется приставить стул. Человек дотянулся бы и так.
— Высокородный господин! Уровень обогрева в этом помещении скоро сделается совсем неподходящим для Вас. Не изволите ли отправиться на прогулку?
Боярин молчит. Но, кажется, не возражает, когда его бережно заворачивают в холст и прячут в дорожную сумку. Теперь все готово, но Бенни не спешит. Притаскивает из соседней комнаты когда-то позабытый на даче плакат МСТ. Плотная и хорошая бумага, не пожадничали Трудящиеся. На обратной его стороне рисовать хорошо и удобно. Жаль — за чернилами надо снова бежать на кухню. Впрочем, сгодится и вакса из прихожей... Да, надо еще на забыть отворить двери конюшни и денники. Зачем же живой твари страдать почем зря?
* * *
77.
За четыре дня до Новогодия, полдень.
Западный берег, Училищная часть. Первая Ларбарская городская лечебница.
Мэнгри Барданг, сотник Старо-гаванского участка Королевской стражи.
Джангабул, его Единый Бог.
Позже — Ручи Калле, недужный.
Что хорошо, Господи: все живы. На воротах Ади досталось крепко. Дыма многие наглотались, хотя и в масках. Ожоги — у Якуни и еще у двоих. Из задержанных плохи Варрута и Ламби, да Райлер — после одержимости.
До чего в Ларбаре любят погорельцев. Вернулся нынче в город Дабураи Лутамбиу, глава Семибожного Братства. С поезда — сразу в участок. Видно, его телеграммой предупредили, что его ребята сидят у нас. Прибегает на Канатную, видит пепелище, пожарных, взрывников. Так он, не заходя домой, к детишкам и супруге, бросился искать: где теперь Старо-гаванская Стража?
А нигде. То есть всюду, как положено Земному Образу Закона. Подследственные в тюремной больнице на Желтой заставе, кроме чудотворца и соседа его. Тех забрали все-таки на Ликомбо.
Меня Лутамбиу нашел: в Управе. Хотел сдаться с повинной. За ту вину, что ничего не знал. "Проглядел недопустимые поползновения". Пока что задержан, отослан в Гончарный участок. Они нам половину своих камер предоставили.
А лабораторию — Западный. ОО тоже с исследованиями всячески обещало помочь. Кажется, одно пожарные уже установили: рванул у нас дафаран, то же зелье, что на Кисейной. По особенностям горения. Только в гораздо большем объеме, чем там, и скорее всего — в виде бомбы.
