Стенки дрогнули, осели; колокол зазвенел.
Он провалился в темноту.
* * *
За прозрачными стенами над людьми нависали огромные призрачные здания.
Третья камера была огромной, достаточной, чтобы вместить миллион городов Парца. Стены — казалось, сделанные из обычного серого материала — были так далеко, что казались далекими геометрическими абстракциями. Возможно, это странное место представляло собой ряд вложенных друг в друга тетраэдров, уходящих в бесконечность...
Она подплыла к Хорку и потянулась к нему вслепую; все еще сидя в кресле, он взял ее за руки, и, хотя его пожатие было крепким, она почувствовала, как его ладони покрылись испариной. На мгновение она ощутила отголосок страсти, которую они ненадолго обрели, спасаясь от ужаса во время путешествия.
Прозрачные конструкции парили вокруг них, как застывший воздух. Это были полупрозрачные коробки высотой в сотни тысяч человеческих ростов. А внутри некоторых зданий можно было увидеть еще больше встроенных устройств; внутренние сооружения были призраками внутри призраков, серыми на сером.
Четырехгранная коробка, в которой находилась "Свинья", маленькое твердое кресло, сам Хорк и Дюра были похожи на кусочки дерева, плавающие в какой-то пестрой жидкости. На самом деле, поняла она, весь тетраэдр, который они занимали, был встроен в одно из огромных зданий; его серые линии разделяли пространство вокруг них, и она смотрела сквозь его призрачную плоть.
— Как думаешь, почему мы не можем видеть эти вещи ясно? И мне интересно, какова их цель. Как ты думаешь...
Хорк вглядывался в "здание", в которое они были встроены. Он уставился в его углы и на туманные выступы, а затем быстро опустил взгляд на стул, в котором сидел.
— Что не так?
— Здание-призрак, внутри которого мы находимся. Посмотри на это... У него такая же форма, как у этого кресла. — Серый свет полупрозрачных форм отражался в его наглазниках. — Оно в сто тысяч раз больше по размеру, и сделано из чего-то прозрачного, как прозрачное дерево, и тоньше воздуха... но, тем не менее, это огромное — призрачное — кресло.
Она подняла голову. Медленно она осознала, что Хорк был прав. В этом огромном "здании" — по меньшей мере, метр высотой — было сиденье, спинка; и там, так далеко над ней, что было трудно разглядеть, были две руки, каждая со своим рычагом управления.
Хорк ухмыльнулся, его лицо оживилось. — И думаю, я знаю, для чего все это. Смотри на это!
Он изогнулся всем телом. Его кресло повернулось в воздухе.
Она ахнула, в тревоге отмахиваясь; но кресло остановилось, и, казалось, никакого ущерба нанесено не было. — Что ты делаешь?
— Ты что, еще не поняла? Посмотри вверх!
Она запрокинула голову.
Другое "кресло" — призрачный аналог — тоже повернулось, подстраиваясь под наклон Хорка.
— Видишь? — прокричал он. — Кресло каким-то образом привязано к моему; что бы я ни заставлял делать свое, большое должно следовать за ним. — Хорк раскачивался из стороны в сторону, смеясь, как ребенок с игрушкой. Дюра наблюдала, как гигантский аналог неуклюже танцует, подражая движениям Хорка, словно какое-то огромное домашнее животное. Предположительно, подумала она, когда устройство поворачивалось, его вещество должно было двигаться вокруг нее — фактически, сквозь нее, как беспричинный ветерок. Но она ничего не почувствовала — по крайней мере, не более чем внутренний холод, который с таким же успехом мог быть вызван ее благоговением и страхом.
Наконец Хорку надоели его игры. — Я могу заставить его делать все, что захочу. — Он выглядел немного более задумчивым. — И поэтому, если я нажму на эти рычаги...
— Нет. Нам нужно разобраться с этим, Хорк. — Она подняла глаза. — Это — призрак, этот артефакт размером с город — сиденье, достаточно большое для великана...
— Это очевидно. Но...
— Но, — перебила она, — гигант определенной формы... гигант в форме человека, метрового роста. — Она изучала его лицо, ожидая, что он придет к тем же выводам.
— Метровые... ур-люди.
Она кивнула. — Хорк, думаю, что кресло-призрак — это устройство, созданное человеком. Похоже, мы находимся в маленьком воздушном пузыре, плавающем внутри комнаты для людей.
Она запрокинула голову назад, чувствуя, как плоть в верхней части позвоночника собирается в комок под черепом, и посмотрела вверх, в комнату-призрак, которая внезапно обрела смысл.
Они находились внутри огромного человеческого кресла. Но там были и другие кресла — она насчитала их четыре, исчезающие в тумане, как ряды городов. Они были расставлены перед длинной плоской поверхностью, и она уловила намеки на сложную структуру под этой поверхностью и за ней. Возможно, это была какая-то форма панели управления. Если посмотреть дальше, то четырехгранная структура, окружающая все это, была наброском, нарисованным на фоне тумана.
Хорк коснулся ее руки. — Посмотри туда, — указал он. На стене комнаты для людей, противоположной ряду сидений, был столб вздымающегося газа — но, конечно, это, должно быть, неправильно; она пыталась забыть о своей малости, увидеть это глазами людей. Это была конструкция, состоящая из чего-то мягкого, податливого, сложенного на нижней плоской поверхности. Это было похоже на кокон, уложенный плашмя.
Спали ли ур-люди?
Хорк снова показывал пальцем. — На вершине этой поверхности перед креслами. — видишь? Инструменты, созданные для гигантских рук.
Дюра увидела цилиндр длиннее ствола дерева. Его конец был острым и выступал за край поверхности. Возможно, это был стилус, которым, как она видела, Дени Макс пользовалась в больнице. Она попыталась представить руку, которая могла бы обхватить ствол дерева и использовать его для написания заметок... Рядом со "стилусом" был еще один цилиндр, но он был установлен вертикально. Он казался полым — цилиндр был прозрачен для глаз Дюры, и она могла разглядеть структуру из толстых стен, окружающих пустое пространство, — и верхней поверхности не было.
Она нахмурилась и указала Хорку на второй цилиндр. — Как думаешь, что это такое? Похоже на крепость. Возможно, ур-людям нужно было укрыться — возможно, они подверглись нападению...
Он смеялся над ней, не без злобы. — Нет, Дюра. Ты потеряла масштаб. Посмотри на это еще раз. Это может быть — сколько? — десять тысяч человеческих ростов в высоту?
— В десять раз больше, чем твой славный город Парц.
— Возможно, но все равно это всего десять сантиметров или около того. Дюра, ур-люди были метрового роста. Рука ур-человека могла обхватить этот цилиндр. — Он лукаво наблюдал за ней. — Ты уже видишь это? Дюра, это сосуд для еды. Чашка.
Она уставилась на него. Чашка, достаточно большая, чтобы вместить дюжину городов размером в Парц?
Она пыталась продолжать думать. — Что ж, — сказала она, — тогда это чертовски странная чашка. Вся еда выплыла бы наружу. Не так ли?
Хорк неохотно кивнул. — Можно так подумать. — Он вздохнул. — Но, с другой стороны, есть много вещей о ур-людях, которые мы не можем понять.
Она представила себе эту маленькую коробочку из материала мантии снаружи. — Это как если бы они создали эту внутреннюю камеру вокруг интерфейса червоточины в качестве украшения. Небольшой участок Звезды, чтобы они могли изучать людей. Мы бы выглядели для них игрушками, — пробормотала она. — Меньше, чем игрушки; маленькие животные, возможно, ниже уровня видимости. — Она посмотрела на свою руку. — Они были в сто тысяч раз выше нас; даже "Свинья" была бы не больше пылинки на ладони ребенка ур-человека... — Она вздрогнула. — Как ты думаешь, кто-нибудь из них все еще здесь? — Она представила гигантскую ур-форму, вплывающую через какую-то полуоткрытую дверь, лицо шире, чем на день пути, надвигающееся на нее....
— Нет, — быстро сказал Хорк, — нет, не думаю. Они ушли.
Она нахмурилась. — Откуда ты знаешь?
Он ухмыльнулся. — Во-первых, именно об этом говорят нам ваши драгоценные легенды. Но решающим фактором является это сиденье. — Он похлопал по подлокотникам. — Ур-люди обустроили это место, чтобы мы могли работать с их машинами. Если я передвину стул, я смогу имитировать все, что мог бы сделать ур-человек... Дюра, они сделали меня таким же могущественным, как любой из них. Видишь? — Он ощупал неподатливую поверхность кресла. — Если бы у нас хватило ума, мы могли бы управлять другими устройствами. — Он жадно оглядел призрачную комнату. — Здесь, должно быть, есть чудеса. Оружие, о котором мы и не мечтали.
Ур-люди хотели, чтобы люди Звезды прибыли сюда, чтобы поработать с устройствами, которые они оставили, возможно, когда сбои станут слишком серьезными. Возможно, было что-то, что они должны были сделать сейчас... Но что?
— У твоего устройства со стрелкой нет аналога в кресле человека, — медленно произнесла она, указывая вверх. — Видишь? Значит, эта штука со стрелкой, должно быть, предназначена только для нас. Возможно, чтобы помочь нам понять, что происходит. — Она нахмурилась. — Ты повернул ее только на четверть. Что, если ты повернешь ее снова?
— Есть только один способ узнать.
Он потянулся к стрелке.
Сначала он повернул стрелку обратно к самому темному сектору шкалы. Стены из гладкого серого материала обнадеживающе сомкнулись вокруг них, закрыв камеру с ур-людьми. И когда Хорк повернул стрелку в другую сторону, стены исчезли, открыв огромные устройства.
— Хорошо, — сказал он. — Переход от черного к темно-серому позволяет нам увидеть немного больше. Немного дальше. А что, если я поверну его еще на четверть, к светло-серому?
Дюра невольно отшатнулась. — Просто поверни, — хрипло сказала она.
Он уверенно повернул стрелку на третью из четырех четвертей.
Свет, казалось, сочился из воздуха.
Устройства ур-людей, стены их призрачной камеры, стали еще более прозрачными. И за этими далекими стенами была тьма, тьма, которая опустилась на двух людей, прижавшихся друг к другу, поскольку они были в слоях необъятности.
Точки света повисли в этой темноте.
Дюра изогнулась в воздухе, оглядываясь по сторонам. — Не понимаю. Я не вижу стен следующей камеры. И что это за огни?
— Здесь больше нет стен, — мягко сказал Хорк. — Разве ты не видишь? Больше нет камер. Мы смотрим в космос, Дюра, на объемы, которые даже ур-люди не смогли бы вместить.
Она обнаружила, что ее рука скользит в его кисть. — И эти огни...
— Ты знаешь, что это такое, Дюра. Это звезды. Звезды и планеты.
* * *
— Проснись, Бзиа, ты, бесполезный мудак.
Хош отвесил ему пощечину. Бзиа покачал головой, моргая, чтобы прояснить зрение. Он был удивлен, что остался жив; колокол должен был взорваться.
Его поврежденный наглазник вспыхнул от боли. Он осторожно поднес к нему кончик пальца и обнаружил, что чашечка заполнена липким веществом. У него болела спина, прямо у основания, там, где она была выгнута назад, прижимаясь к изгибу колокола.
— Значит, мы не мертвы, — сказал он.
Хош ухмыльнулся, его худое лицо исказилось от страха. — Мы не так глубоко в мантии. Этого не может быть, иначе колокол бы уже рухнул. — Он колотил ногой по краю рамы люка, пытаясь расколоть ее каблуком.
Бзиа размял руки и пальцы ног. Он почувствовал смутное разочарование. Рыбалка была не самым безопасным занятием; он всегда знал, что однажды это его доконает. Но не сегодня — не так близко от дома, не после такого бесполезного погружения. — Ты заставишь люк провалиться внутрь, если будешь продолжать в том же духе.
— Это... — Удар — ... идея. — Удар. Удар.
— И что тогда? Будем плыть?
— Ты догадлив. — Удар, удар. — Мы потеряли трос. У нас нет других вариантов. — Рама уже начала раскалываться. Люк представлял собой деревянный диск, удерживаемый на месте внешним давлением на раму с фланцами. Как только Хош достаточно повредит фланец, люк легко опустится внутрь.
Бзиа выглянул в окно. — Мы недостаточно глубоко, чтобы колокол раздавило, но, безусловно, слишком глубоко для нас. Никто никогда не забирался так глубоко без посторонней помощи. До нас, должно быть, все еще девяносто метров.
— Тогда мы станем чертовыми легендами. Если у тебя нет идеи получше, ты, бесполезный болван. Помоги мне...
Но в этом Бзиа не понадобился.
С тысячью крошечных взрывов по всей раме фланец раскололся. Кусочки дерева с грохотом разлетелись по кабине; они полетели в лицо Бзиа, и он слабо отбил их. Затем люк упал вперед, поддавшись через мгновение. У Бзиа на мгновение возникло впечатление, что масса жидкости — плотной, янтарной и несжимаемой — заполняет пробитую кабину.
Деревянные лампы погасли, подавленные.
Затем она обрушилась на него.
Она омыла его конечности, проникла в рот, горло и наглазники; это было жесткое физическое вторжение, как будто в него вдавливались кулаки. Он ничего не мог видеть, слышать или пробовать на вкус. Он запаниковал и закрутил головой взад-вперед, пытаясь извергнуть мерзкую гадость из легких. Но, конечно, он не мог ее вытолкнуть; он был погружен в этот плотный, непригодный для жизни материал — в слой толщиной в девяносто метров.
Его легкие расширились, разрываясь от напора.
...И они нашли воздух. Фрагменты, занозы воздуха, которые жалили, пробиваясь из его легких в капилляры. Его грудная клетка вздымалась, увлекая за собой жидкость вокруг него. Здесь был воздух, но с незначительной долей его нормальной плотности.
Черт возьми, может быть, я смогу выбраться из этого....
Затем началось горение.
Это было по всему его телу, как тысяча иголок. И внутри него тоже — клянусь колесом! — обжигающее в легких и желудке; оно затопило капилляры, проходившие по его телу, превратив сеть тонких трубочек, пронизывавших его, в массу боли, каждый нитевидный капилляр был наэлектризован им.
Слишком плотный. Слишком плотный...
При таких экстремальных значениях плотности и давления ядра олова на всех поверхностях его тела искали новую стабильную конфигурацию. Ядра отделялись друг от друга и распадались на составляющие их нуклоны, которые затем устремлялись в огненный воздух в поисках единственного огромного гиперядра, заполнявшего сердце Звезды... Бзиа растворялся.
Он пнул жидкость, погружая в нее ноги. Он почувствовал тупой удар, когда ударился обо что-то головой. Должно быть, это была стенка колокола. Он почувствовал смутное удивление, обнаружив, что от знакомой внешней вселенной осталось что-то за пределами этого царства боли и растворения. Но он сумел сдвинуться с места. Он начал грести.
Он провел рукой по жидкости, изобразил на груди знак колеса. Он не мог видеть, но мог дышать и мог грести. Он собирался выбраться отсюда.
Он ударился верхней частью лица. Тогда он, должно быть, стоял лицом к задней стенке кабины; должно быть, его развернуло поступающей из мантии жидкостью. Он повернулся, развел руки за спиной по стене. Боль затмила его прикосновение, но он мог чувствовать изгиб стены, круглый профиль окна. Он представил себе кабину, какой она была в то последнее мгновение перед тем, как открылся люк. Хош был где-то справа от него.
Он оттолкнулся от стены и сделал гребок в ту сторону, нащупывая дорогу перед собой.
