— Луиза, ты собиралась показать мне, где я нахожусь.
— Хорошо, Прядильщица...
Под блестящим полом очертания НИКа переливались, как у какой-то огромной скульптуры. Всего в нескольких футах от нее находился конструкционный материал ксили, и Лизерль захотелось протянуть руку и погладить его, как будто чужой корабль был каким-то огромным животным в клетке. Но материал был отделен от нее как основанием жилого купола, так и слоем глубокого вакуума — и, с сожалением подумала она, слоем нереальности, который мог пробить только Марк Ву и его гаджеты.
— Вы вдумчивы, — сказал Милпитас.
Она потерла подбородок. — Я подумала, насколько живым выглядит этот корабль ксили. Совсем не похоже на образец технологии. Это похоже на какого-то огромного океанского зверя, пойманного в ловушку под замерзшей поверхностью; я как будто вижу мышцы под этой оболочкой из конструкционного материала.
Милпитас хмыкнул. — Это привлекательный образ, — сухо сказал он. — Хотя я не совсем уверен, насколько он полезен.
Лизерль взглянула на технический слой, расположенный в пятой части мили над ней, с его переплетением корней деревьев и водопроводных труб. — По контрасту посмотрите на этот примитивный беспорядок там, наверху... Воды Леты, Милпитас, этот космический корабль был спроектирован так, чтобы прослужить тысячу лет. Некоторые элементы этого дизайна выглядят так, как будто они появились еще до римлян. — Она вздохнула. — Вы знаете, я уловила несколько проблесков человеческих технологий, по мере того, как мы продвигались вперед на протяжении многих лет после запуска "Северянина". Очевидно, со временем мы становились лучше. Но мы всегда — всегда — заканчивали тем, что таскали с собой нашу чертову сантехнику. Я не думаю, что люди когда-либо, за всю свою долгую историю, были близки к тому, чтобы сравниться с простым совершенством этого единственного артефакта ксили, этого НИКа.
Милпитас наклонился ближе к прозрачной поверхности основания и пристально всмотрелся сквозь нее. — Возможно, вы правы. Но означает ли это, что мы должны преклоняться и поклоняться ксили и всем их творениям?
— Нет, — холодно сказала она. — Но это подразумевает, что ксили были умнее, чем мы когда-либо были или могли бы стать.
Она увидела, как его брови приподнялись на долю дюйма; в остальном он ничего не ответил.
Теперь они были близко к краю основания, у прозрачной изогнутой стены погрузочного отсека. Здесь широкие плечи НИКа прижимались к нижней стороне основания; толстые ленты вились от основания вокруг изгибов корабля ксили и скрывались из виду, прижимая его к обитаемому куполу.
Милпитас склонился над панелью управления своего скутера, вглядываясь в крепежные ленты. Он казался совершенно бесстрашным, с некоторым удивлением подумала Лизерль, теперь, когда он был всего в нескольких футах над основанием жилого купола: близко к дну своей жесткой ментальной вселенной, в которой доминировала гравитация.
Она позволила себе плавно плыть вдоль линий корабля ксили. Плечи — да, это был хороший ярлык для этой части НИКа, у основания крыльев; здесь, так близко к кораблю, у нее было настоящее ощущение, что ее несут на широких, сильных плечах какого-то гиганта из чуждого конструкционного материала.
Милпитас выпрямился, закончив осмотр.
— Итак, как дела с инженерией? — спросила она.
— Отлично, — сказал он, не поднимая глаз. — То есть в пределах допустимого... Ползучесть сегодня минимальна.
— Ползучесть?
Он изучал ее. — Возможно, вы не в курсе проблем, с которыми мы столкнулись, устанавливая обитаемый купол на этот корабль ксили. Лизерль, конструкционный материал ксили практически не испытывает трения, и он тверже любого известного нам вещества. Он непроницаем даже для экзотических веществ... Знаете, мы предположили, что при его изготовлении, возможно, был нарушен принцип запрета Паули...
— Я слышала об этом.
— Итак, когда мы решили прикрепить жилой купол, мы не могли просто прибить надстройку к НИКу. Ни один известный клей также не прилипал к его материалу. Поэтому вместо этого мы соорудили свободную клетку вокруг корабля.
Управляемые процессорами "Северянина", роботы натянули ленты, удерживающие клетку, медленно и неуклонно подтягивая обитаемый купол к НИКу.
— Итак, — сказал планировщик, — конструкция лент плотно прижимает НИК к нам, не привязывая нас к нему. Но этого, очевидно, достаточно, чтобы убедить корабль ксили безопасно нести обитаемый купол через гиперпространство.
— И — сползание?
— Поскольку клетка не закреплена на корабле и поскольку мы подвержены различным нагрузкам, ленты клетки скользят по поверхности конструкционного материала. Они ползут. Но у нас есть наноботы, которые постоянно работают, перенастраивая ленты и компенсируя нагрузку.
Лизерль кивнула. — Это разумное решение, Милпитас.
Он сардонически поклонился. — Возможно. Но я не могу поставить это себе в заслугу. Я просто воплотил дизайн, который...
Внезапно она почувствовала укол жалости к этому покрытому шрамами, низкорослому мужчине. — Не стоит недооценивать себя, — импульсивно сказала она. — Поверьте мне, вы многого добились...
— Для сумасшедшего? — обезоруживающе спросил он и улыбнулся ей. — Знаю, вы считаете меня довольно глупым, жестким человеком, Лизерль.
Пораженная, она открыла рот, чтобы возразить, но он поднял руку.
— Ну, возможно, так оно и есть. Но я отвечал, в значительной степени, за команды роботов, которые создали этот каркас для НИКа. Знаю, что наши датчики могли бы рассказать нам гораздо больше о состоянии инфраструктуры, которая привязывает нас к этому кораблю, чем когда-либо смог бы мой невооруженный взгляд. И все же...
— И все же, вы чувствуете, что хотите увидеть это своими глазами? — Она улыбнулась. — Вы ошибаетесь, планировщик. Вы не самый простой человек, с которым мне когда-либо приходилось ладить, но не думаю, что вы настолько глупы, чтобы следовать своим инстинктам.
Он изучал ее, холодно оценивая. — Вы так считаете?
— Я это знаю, — твердо сказала она. — В конце концов, в этом был весь смысл моего пребывания на Солнце — фактически, смысл самого моего существования. Множество зондов было сброшено на Солнце до меня и после меня. Меня послали туда, чтобы — по крайней мере, через суррогат — человеческие глаза могли видеть, что там происходит.
Он хмыкнул. — Хотя, похоже, мы очень мало использовали полученные вами знания.
— Возможно, так оно и есть. — Она рассмеялась. — Но я не могла это контролировать.
Он изучал ее. — Возможно, вы суррогатная мать, — сказал он. — Но, Лизерль, несмотря на это, ваша человечность сильна и очевидна.
Это привело ее в замешательство. Она сохраняла невозмутимое выражение лица. Она отдавала субвокальные команды, игнорируя автономную симуляцию своего лица; она была непреклонна в том, что на ее щеках не должно быть и намека на румянец. — Спасибо, — сказала она беспечно. — Хотя я не уверена, что вам нужна благодарность. Вы ведь не напрашиваетесь на комплименты, не так ли? Я подозреваю, что вы не хвалитесь, планировщик; вы заслуживаете похвалы, — сказала она.
— Возможно. — Он отвернулся, закрывая тему.
Она изучала его потрепанный профиль. Милпитас производил впечатление человека, владеющего собой, но, возможно, он выдал больше, чем рассчитывал. У Милпитаса передача информации была только одной функцией — и притом вспомогательной — речи. Настоящей целью разговора для Милпитаса был контроль. Она чувствовала, что он постоянно фехтует с ней — проверяет ее сообразительность и силу воли.
Это был человек, привыкший к власти и привыкший проявлять ее даже в самом тривиальном разговоре. Но что это был за человек, который — после столетий субъективного существования — потрудился бы фехтовать с такой усталой старой виртуалкой, как она?
Милпитас продолжал свой осмотр, медленно, методично.
Возможно, он был немного не похож на человека — даже меньше, чем она, подумала она. И все же, — осторожно признала она, — в Милпитасе была сила, которой она не могла не восхищаться.
Милпитас был вынужден наблюдать, как его мир — мир, который он контролировал, — разваливается у него на глазах. И он упорно боролся, чтобы сохранить его. Но потом он перестал бороться, когда понял, что его старого мира больше нет — что его убеждения на самом деле не оправдались.
И это было самое трудное. Это, размышляла она, было точкой, с которой не смогли вернуться бесконечные вереницы мучеников, разбросанных по кровавой истории человечества. А он с тех пор продолжал функционировать — внося свой вклад в миссию.
Она усмехнулась. — Думаю, вы крепче, чем кажетесь, планировщик Милпитас. Я имею в виду, вам удалось вырваться из тюрьмы своего прошлого...
Он повернулся. — Но прошлое — это не тюрьма, — мягко сказал он. — Прошлое постоянно изменяется нашими действиями в настоящем. Каждое новое действие переоценивает значение прошлого...
Она была удивлена. — Это звучит как поверхность глубокой философии.
— Глубокой и старой, — сказал он. Он посмотрел на нее, в тусклом свете погрузочного отсека узор шрамов на его голове казался ярким. — Мы в Суперэте никогда не были одномерными угнетателями, Лизерль. Мы считали себя хранителями лучшего из мудрости человечества и постоянно стремились интерпретировать наше настоящее и будущее в свете истории...
Она хмыкнула. — Хм. Интересно. Возможно, понятие изменчивого прошлого, переработанное в свете наших меняющихся предположений, является единственной философией, которая позволит расе бессмертных оставаться в здравом уме. Возможно, я все еще недооцениваю вас, Милпитас.
Он коснулся панели управления и мягко поднялся в воздух. Его лицо было бесстрастным. — Оставьте эту мысль, — сухо сказал он.
Изображение Вселенной расширилось, сосредоточившись на сравнительно небольшом объеме; Прядильщица изучила невзрачный кусок космической пены, скопление нитей, пустот и листов сияющей материи.
— Хорошо, Прядильщица веревок: вот трехмерная карта нашего района. Пустоты в среднем имеют около ста миллионов световых лет в поперечнике.
— А теперь вот местная достопримечательность — знаменитая пустота под названием Дыра в ботинке, двести миллионов световых лет в поперечнике — и, смотрите, вот Великая стена: крупнейшая когерентная структура во Вселенной, скопление галактик длиной в пятьсот миллионов световых лет. — Луиза сделала паузу, а когда заговорила снова, ее голос был мрачнее, с оттенком обиды и наполовину подавленного гнева, которые Прядильщица уже успела распознать. — Конечно, Стена уже не совсем тот туристический объект, каким она была, когда я была девочкой, — кисло сказала она. — Чертовы птицы-фотино там тоже поработали... По всей Стене, насколько мы можем наблюдать, от них появились свидетельства деградации.
Прядильщица позволила себе улыбнуться. Она могла представить, о чем подумала Луиза. Черт возьми, это наша Стена!
Луиза говорила: — Вот это облако — фрагмент тумана размером с твою ладонь, помеченный маленькой красной стрелкой, — это скопление Девы. Наше местное сверхскопление. — Небольшая область внутри облака Девы начала вспыхивать желтым, и прямая синяя линия, извиваясь, вышла из желтого сгустка, пронзив сердце Девы. — Маленький желтый объем — это местная группа, где находится Солнце, — сказала Луиза, — а линия представляет наше путешествие с НИКом на этот момент: прямо через середину сверхскопления Девы.
Прядильщица хмыкнула. — Не очень далеко.
— Да ладно тебе, Прядильщица, подумай о масштабе этой картины!
— Теперь взгляни на это, — сказала Луиза. Появились маленькие лимонно-зеленые векторные стрелки, ощетинившиеся на пыльной поверхности скопления Девы. — Видишь это? Все наше сверхскопление движется в пространстве — и со значительной скоростью, миллион миль в час или больше. Настолько быстро, что движение было заметно даже с Земли — оно наложило доплеровский сдвиг на всю Вселенную, то есть на само микроволновое фоновое излучение.
Теперь больше стрелок скорости появилось на другом массивном скоплении, близком к скоплению Девы. — Есть еще один суперкластер, называемый Гидра-Центавр, — сказала Луиза. — И вот угадай: он движется в том же направлении, что и Дева.
Стрелки скоростей теперь ощетинились по всей пенистой области пространства... и все стрелки, как увидела Прядильщица, указывали внутрь, на безымянную область в центре трехмерной диаграммы.
И спроецированная голубая линия полета НИКа потянулась к центру огромного взрыва.
— Я знаю, что это такое, — выдохнула Прядильщица. — В центре взрыва. Это Великий аттрактор. Место, куда падают все галактики...
— Да. Кажется, там сосредоточена масса, притягивающая галактики на расстоянии сотен миллионов световых лет. Аттрактор находится в ста пятидесяти миллионах световых лет от Солнца, и при массе в десять тысяч галактик...
Вглядываясь в игрушечную Вселенную, Прядильщица веревок почувствовала, как затрепетало ее сердце. — И если это действительно артефакт...
— Если это так, то это артефакт настолько массивный, что притягивает сверхскопления, как мотыльков, Прядильщица; настолько массивный, что фактически противодействует расширению Вселенной в этой части космоса... Это артефакт за пределами нашего воображения.
Да, подумала Прядильщица. За гранью воображения. И именно к этому мы направляемся...
25
— Не знаю, зачем тебе понадобилось тащить меня сюда, в лес, — проворчала Луиза. — Не сейчас. Ты не мог подождать, пока не будешь уверен в своих данных?
Марк сказал: — Но данные...
— Частичны, неполны и вряд ли являются окончательными. Что у тебя есть — всего два двойных изображения?
— Но спектральное соответствие изображений двойной галактики почти идеально в каждом случае. Говорю тебе, что это, должно быть, струна, — настаивал Марк.
— А я говорю тебе, что это невозможно, — продолжала ворчать Луиза. Она почувствовала, как растет ее раздражение. — Как могла существовать космическая струна посреди такой пустоты?
Уваров поднял свое похожее на череп лицо и захихикал, наслаждаясь конфликтом.
Они втроем висели прямо под лесным небесным куполом. Луиза была на скутере для нулевой гравитации, а Уваров был пристегнут ремнями к разобранному креслу жизнеобеспечения, прикрепленному к трем маленьким ловким скутерам.
Марк, что раздражало, предпочел проявить себя в виде бестелесной головы в два раза больше натуральной величины, парящей в воздухе. — Как поживает Прядильщица веревок? — спросил он Луизу.
Она хмыкнула. — Держится. Мы идем по плану тридцать три дня, и тридцать третий день Прядильщица проводит на этой кушетке. И последние десять из них в этой чертовой дыре в небе.
— Что ж, это действительно довольно захватывающая часть путешествия, — сказал Марк. — Мы пересекаем край величайшей космологической пустоты, когда-либо обнаруженной: более двухсот миллионов световых лет в поперечнике. Насколько можно судить, мы — единственный ощутимый кусочек барионной материи во всей этой необъятности. Это захватывающая мысль даже без моих доказательств существования космической струны...
