Тил повернулся, а затем начал сползать с тюфяка. — Бабушка, что ты наделала?
Каменный нож лежал на циновке, испачканный кровью. Огромная рана рассекла лицо Аллел от виска до горла. Старуха слегка покачнулась, кровь растеклась по ее шее. — Возьми нож, — хрипло сказала она. — Я скажу, что это был ты.
— Но...
— Во времена моей матери тебя убили бы за это, понимаешь? Но сейчас, когда времена стали жестче, нам пришлось разработать законы, чтобы контролировать друг друга. Так что они будут цивилизованными... Они изгонят тебя. Как и сказал Деймен. Ты можешь идти, куда хочешь.
— Но...
— Никаких "но". Я прослежу, чтобы об Эрвал позаботились. — Она резко наклонилась вперед. — Возьми нож, — прошептала она. — Сделай это.
Невольно она вскрикнула. Кровь запеклась у нее на губах.
Снаружи вигвама послышались бегущие шаги, лампы, крики. Тил пробрался по коврику и обнял худые плечи...
...и схватил нож.
Они позволили ему оправиться после падения с воздушного шара. Они дали ему костюм из стеганой кожи, емкости для воды, кремни, моток веревки... они не хотели думать, что посылают его на верную смерть.
Хотя, конечно, именно это они и делали.
В последнюю ночь Эрвал пришла в его охраняемый вигвам. Она сунула ему в руки сверток, завернутый в кожу, а затем плюнула ему в лицо и поспешила прочь.
Тилу было двадцать лет. Он почувствовал, как что-то мягкое умирает внутри него.
Внутри шкуры был нож его бабушки, очищенный от крови. Тил засунул его за пояс и попытался уснуть.
На рассвете большая часть деревни вышла посмотреть, как он уходит. Тил уставился на вялые лица, на детей с руками и ногами, похожими на прутики, а за ними — на скопление потрепанных маленьких вигвамов, груды лишайника, наполовину разделанную тушу коровы-мамочки. Когда-то, думал он, мы могли строить миры. Мы даже построили этот мир-коробку. Теперь: теперь, посмотрите на нас.
Не было никаких признаков Деймена, или Эрвал, или Аллел.
Тил отвернулся, натягивая капюшон от холода.
К тому времени, как он миновал якорь-мостик, у него уже болели ноги. Не было желания восстанавливать мост к миру, и веревка лежала скомканная на морозе.
Ему казалось, что он идет по огромной плохо освещенной комнате. Мертвый вереск осыпался у него под ногами, серый в красноватом сумраке. Над ним была зеркальная крыша дома, такая же унылая, как земля под ним.
Ветер гулял по плоскому ландшафту. Он шел, пока ноги не онемели от усталости.
Когда наступила ночь, он забился под высохшее коровье дерево и сосал кислое молоко из его сосцов на коре. Затем он зарылся в грубую подстилку из листьев, прижимая каменный нож к груди и решив ни о чем не думать до рассвета.
Зашуршал ветер. Теплое дыхание с приятным запахом.
Он резко проснулся и выбрался из своего гнезда. В беззвездном мраке неуверенно парила огромная фигура.
Он протянул нож обеими руками. — Кто это?
Голос был плохо поставленным, мягким и бесконечно обнадеживающим. — Это я... Оранжевая. Мне так жаль тебя будить...
Тил глубоко вздохнул и опустил нож. Он поймал себя на том, что тихо смеется, его глаза увлажнились. Как нелепо.
Оранжевая придвинулась ближе к коровьему дереву, и Тил зарылся в ее теплую шкуру.
После этого он проспал большую часть ночи.
Утром он позавтракал из пищевых сосков, расположенных на нижней части тела Оранжевой. Там были соски для молока и воды, а также мясные бутоны, которые можно было отламывать, не причиняя Оранжевой дискомфорта.
Они отправились в путь сразу после рассвета, и Тил жевал еще теплый бутон. На Оранжевой была корзина в форме седла, в которую Тил сложил свои скудные пожитки.
Утро было прохладным, но сравнительно ясным, и Дом казался сияющим ковром над головой. Тил почувствовал, что его настроение немного улучшилось.
— Оранжевая... почему ты последовала за мной?
— Твоя ба...бабушка сказала мне, куда ты идешь. Поэтому я решила последовать.
— Да, но зачем?
— Чтобы... помочь.
Он улыбнулся и запустил руку в жесткие волосы у нее за ухом. — Что ж, я рад, что ты здесь.
В тот вечер Оранжевая использовала свой сочлененный хобот, чтобы набрать пригоршни мха. Она намазала им его ноющие ступни, а затем облизала. — Моя... слюна обладает целебными свойствами, — сказала она.
Тил прижался спиной к ее меху. — Да, — сказал он. — Спасибо тебе...
Краснеющий мир исчез, и он заснул.
Они прибыли в заброшенный город.
Тил прошел через арки, в низкие цилиндрические здания. Стены были гладкими, как кожа, и тонкими, как нож, без признаков возраста. Но внутри было темно и пахло плесенью.
Они уныло шли дальше.
— Бабушка рассказала тебе, что я пытаюсь найти?
— Да. Во... восемь комнат.
— Проблема в том, что я понятия не имею, как туда добраться... или даже как мы узнаем это, когда найдем. Мы идем наугад.
Оранжевая прошипела: — Из ис-историй, которые я слышала, ты... поймешь это, когда увидишь...
Тил внимательно посмотрел на нее. Была ли нотка веселья в этом неуклюжем голосе?
— Какие истории? О чем ты говоришь?
Но огромная круглая морда было пустой.
На пятнадцатый день... или, может быть, на шестнадцатый... на них обрушилась снежная буря.
Это была движущаяся стена, которая достигала облаков. Мир Тила превратился в размытое пятно из огромных хлопьев; воздух был почти непригоден для дыхания.
— Мы должны... должны продолжать двигаться, — протрубила Оранжевая. Он зарылся лицом в ее покрытый снегом мех. Она обхватила его за плечи своим хоботом. — С... следуй за мной, — сказала она. — Мы найдем... восемь комнат...
Он закрыл глаза и продолжал бороться.
Буре потребовались дни, чтобы утихнуть.
Тил проснулся в мире, погруженном в тишину из-за снега. Отряхнув одежду, он сел, чтобы осмотреться.
Оранжевая смотрела прямо перед собой, ее пальцы взволнованно шевелились.
— Что... — Тил прищурился в том направлении, куда она смотрела, на север, освещенный красным светом.
На горизонте что-то было: темное пятно среди снега.
Строение.
Это был куб со сторонами примерно в половину человеческого роста. Стены были цельными, за исключением единственной большой двери, расположенной на южной стороне.
Все сооружение парило примерно на расстоянии вытянутой руки от земли.
— П-песни, — прошипела корова-мамочка. — Это то, что... описывается в песнях...
— Восемь комнат, — вздохнул Тил. — Ты была права. Это безошибочно.
Оранжевая задрожала; он с любопытством изучал ее. Она была парализована страхом... но она знала, куда смотреть. Он подумал о поколениях коров-мамочек, которых использовали и презирали люди, для служения которым те были созданы, но они все это время накапливали знания, своего рода храбрость.
Он с беспокойством подумал, как много еще можно узнать о мире.
Он, спотыкаясь, поднялся на ноги, затем похлопал Оранжевую по боку. — Давай, — сказал он. — Еще немного...
Оранжевая не подходила к конструкции ближе, чем на несколько шагов. Тил подошел один. Он опустился на колени в снег и просунул руку под куб. — Должно быть, требуется ужасно много горячего воздуха, чтобы удержать это...
Тил подошел к двери и осторожно толкнул ее. Он почувствовал, как у него сжалось в груди.
Оранжевая заскулила и уткнулась глазами в свой хобот.
Он широко распахнул дверь. Интерьер был бледно-голубым.
Тил не видел голубого десять лет.
Смаргивая слезы, он поднялся в комнату.
Они провели ночь под крышей впервые со времени изгнания Тила. Он проснулся в относительном тепле и неторопливо позавтракал водой и похожим на сыр бутоном.
Потребовалось немало уговоров, чтобы заставить Оранжевую забраться в комнату.
— Бояться нечего — это просто большой вигвам.
— Нет, это... не...
— Ну, может, и нет...
Теперь она неловко съежилась в центре комнаты, стоя в собственных грязных следах.
Тил осмотрел комнату. Он обнаружил, что она пуста, если не считать чего-то вроде кронштейна для лампы, прикрепленного к потолку. Из всех четырех стен вели двери — даже люки в полу и потолке.
Двери смотрели на него пустыми глазами.
Он провел руками по голубым стенам. Материал был теплым, слегка податливым — неприятно похожим на кожу. Он подумал о том, как гладил живот своей жены через мягкое кожаное одеяло.
Он отогнал этот образ.
Он достал моток веревки из корзины Оранжевой. Он обвязал один конец вокруг своей талии. — Вот, — сказал он. — Не отпускай это. Если не получишь от меня вестей... через некоторое время, попробуй вытащить меня обратно. Понимаешь? И что бы ни случилось, возвращайся и расскажи моей бабушке, что ты видела. Хорошо?
Огромная голова опустилась. Он погладил ее хобот, один раз.
Он повернулся к двери напротив входа в куб. Оранжевая вздрогнула, наблюдая за ним. — Итак, — подумал он, — логика подсказывает мне, что за этой дверью ничего нет. Только другой выход, в снег.
Верно?
Он толкнул дверь. Она открылась плавно, как мышца.
За ней была еще одна комната. Она была как зеркальное отражение первой: голые стены, единственная подвесная лампа, повсюду двери.
Может быть, это действительно было отражение.
Нет, это было глупо. Он оглянулся на дрожащую коричневую массу Оранжевой. Во второй комнате Оранжевой не было... и Тила тоже, если уж на то пошло.
Он шагнул в дверь.
Что ж, пол казался достаточно твердым... и воздух был просто воздухом.
Вся его интуиция подсказывала ему, что он должен был парить на высоте пояса где-то за пределами коробчатой конструкции. Вместо этого он был здесь...
Он рассмеялся. Значит, старая песня Аллел была неправильной. Чудо второй комнаты заключалось не в том, что в ней было, а в том факте, что она вообще там была.
Потянув за веревку из скрученной кожи позади себя, он толкнул дверь в левой стене второй комнаты. За ней была третья комната, еще одна копия первой.
Он решил, что не удивлен.
Более уверенно он прошел через третью комнату и толкнул дверь слева от себя. За ней он, вероятно, найдет четвертую комнату, образующую квадратный ряд комнат, а затем он сможет снова повернуть налево, чтобы найти дорогу вокруг квадрата обратно к Оранж...
Четвертая комната не была пустой. В ней была Оранжевая. Она смотрела влево от себя; она держала грязную веревку, которая тянулась вперед через открытую дверь.
Она повернула к нему голову с широко раскрытыми от удивления глазами.
Он отпрыгнул, дрожа. Мог ли он перепутать комнаты?
Лихорадочно соображая, он снял с пояса нож Аллел и осторожно положил его на пол в комнате Оранжевой. Затем он прошел обратно через третью и вторую комнаты.
В первой комнате Оранжевая стояла лицом к нему. — Успокойся, — рассеянно пробормотал он ей. — Все в порядке...
Дверь слева от нее была приоткрыта. Каменный нож лежал на полу, прямо внутри первой комнаты. Он подошел, поднял его и засунул за пояс.
Что ж, он казался настоящим. Теперь ножей было два?
Он снова обошел третью комнату. Ножа за дверью не было... конечно.
Так что четвертой комнаты, чтобы составить квадрат, не было.
Он сел на голый пол третьей комнаты и закрыл глаза. Если он не будет осторожен, странность этого места ошеломит его.
Он открыл глаза. Он задумчиво посмотрел на люк в потолке третьей комнаты. Несомненно, он вырвался бы из этого странного круга, если бы поднялся еще на один уровень.
Он выпрямился. Кронштейн лампы был просто вне пределов его досягаемости, но он обнаружил, что если он — подпрыгнет — то сможет просто ухватиться за него обеими руками.
Он повис там мгновение, слегка раскачиваясь, шрамы от ожогов на груди слегка зудели. Затем он выгнулся дугой назад, выбросил обе ноги вперед и ударил ими в люк на крыше.
Тот откинулся с мягким стуком. Еще один взмах, на этот раз одной рукой, и Тил ухватился за край рамы люка. Втащить себя затем в комнату было просто. Веревка Оранжевой волочилась за ним.
Четвертая комната была пуста — еще одна копия первой, с обычной лампой и шестью выходами. Он сделал несколько глубоких вдохов и позволил своему колотящемуся сердцу успокоиться; а затем, с некоторой уверенностью — конечно, больше в него ничего нельзя было бросить — он шагнул вперед и толкнул дверь.
Он чуть не вскрикнул.
Через дверь в стене он снова заглянул в первую комнату — но вся комната была опрокинута набок. Оранжевая выглядела так, словно она цеплялась за стену, как огромный волосатый паук. От ее туловища тянулась веревка, выходящая из двери перед ней.
Он поспешно захлопнул дверь, борясь с внезапной волной тошноты. Предположим, он шагнул бы вперед... Наверняка бок внезапно опустился бы, и он упал бы во весь рост на бедную Оранжевую. И если бы она подняла глаза, когда он стоял там, увидела бы она, что он торчит боком в воздух, как вытянутая рука?
На этот раз он даже не пытался придумать объяснение. С некоторой неохотой он повернулся и направился к двери напротив Оранжевой. Что дальше? Неосознанно он вытащил из-за пояса свой каменный нож.
Он открыл дверь.
Это была восьмая комната.
Впервые за сто тысяч поколений звездный свет попал в глаза человека.
Оранжевая не могла определить время.
Она даже не умела считать настолько хорошо, чтобы следить за ударами своего сердца. Держась за веревку, она напевала себе под нос песенку.
Она пела ее снова и снова, все быстрее.
Веревка, несомненно, провисела слишком долго. Дрожа, она прошаркала к открытой двери и высунула одно большое ухо.
Тишина.
Он был мертв?
Ее руки дрожали от беспокойства, она начала тянуть веревку на себя. На конце был груз, который двигался неравномерно, а затем раздался удар и веревка ослабла, как будто груз упал на значительное расстояние.
Она ждала, призывая тишину выдать свои секреты. Но она не осмеливалась выйти за эту дверь.
Она снова начала дергать за веревку. Теперь она двигалась легко. Наконец в дверях появилось обмякшее тело Тила, все еще сжимавшего бабушкин нож.
Его глаза были открыты. Они смотрели сквозь нее и стены на... что-то, что заставило ее вздрогнуть.
Она прижала его к теплу своего живота и смочила его лицо антисептической слюной, страстно желая, чтобы он проснулся.
Она ждала в этом чужом месте несколько дней.
Дыхание Тила было ровным, но его глаза ни разу не моргнули. Голод урчал в ее собственном животе. Скоро она даже не сможет его покормить...
Наконец она завернула его лицо в капюшон и с трудом взвалила мужчину и его инструменты на свою широкую спину. Своими нежными пальцами она открыла вход.
Она вышла в метель.
Выгибая туловище над своим драгоценным грузом, она прокладывала себе путь сквозь бурю, спотыкаясь, когда ее огромные обрубки ног увязали в сугробах и жиже.
Метель не прекращалась. Она обнаружила, что даже не замечает смены дня и ночи.
Наконец она в изнеможении опустилась на колени. Она опустила Тила на снег. Его губы были серыми.
Снежинки, похожие на плоские камешки, незаметно били по ее огромным глазам. Итак, она потерпела неудачу, и Тил умрет...
