Подтянув к подбородку колени, Снежев немного покрутился, устраиваясь, и в который раз попытался заснуть. После долгих уговоров, угроз и мольбы Его Величество Сон вальяжно и нехотя изволил приблизиться к страждущему. Вот уже скипетр простёрся над светловолосой головой, и золотой сонный песок с пощёлкиванием стал осыпаться, как двери овина с грохотом отворились, едва не вылетев из косяка. Парень нервно дёрнулся и только силой пальцев, вцепившихся в край приступка, удержался от падения на грязный земляной пол. Из дверного проёма донеслось боевое заклятье, заставившее волосы на теле встать дыбом. Кто-то с грубейшими ошибками, дурным низким голосом на распев шептал боевые заклятия, сплетая в невообразимую тарабарщину всё в подряд, включая парочку бытовых и строчки из молитвы. Ему вторил второй, потоньше, но всё время срывался в истеричное хихиканье с редкими всхрюкиваниями качественной истерики. Речитатив стал глуше, но к вящему ужасу невольного слушателя приближался вместе с нестройным шарканьем двух пар ног.
— К-кажися нету, — громко и как-то надрывно зашептал более тонкий голос, всё больше напоминая лирическое сопрано рыжей бестии. — Давай скорее, пока Вильку не разбудили.
Смертельно опасный бубнёж, так неприятно напоминающий заупокойную службу в храме, резко оборвался, и, не успел Виль порадоваться, как в плечо прилетела чья-то нога. Потом вторая едва не раздробила остатки носа, благо Вилю удалось вовремя увернуться. Потом была тихая ругань, неловкие шебаршения, толчки и под занавес громогласное падение лестницы.
— Пьянь, — злобно прошипел молодой человек, потирая ушибленное плечо.
Поднявшееся было самоуважение засохло на корню, печально взбрыкнув побегами. Никто не думал бояться и трепетать, никто не помышлял об извинениях.... Они полночи где-то пили.... Руки непроизвольно потянулись к свисающим с сеновала волосам.
День пятый
Над маленькой, уютно спрятавшейся от излишне ретивых сборщиков налогов и княжеских контролёров деревней занимался рассвет. По макушкам величественных сосен скользили вялые лучи солнца, блёклые от облачной мути, что сырой плёнкой застилала небо. Сонные лучики поглаживали коньки покатых, словно вросших в стволы крыш, рассеянно ласкали соломенную кровлю, огибая гордые, но унизительно одинокие колодцы. На маленьких, отвоёванных у леса и его прожорливых обитателей огородиках нежнейшей росой вспыхивали тщедушные кустики помидоров и скромно шелестела сочными листьями картофельная ботва. Прохладный, немного вязкий от влажности воздух неловко подрагивал от танца длинных теней и солнечного света, продолжая настороженно бояться возвращения ночи и её обитателей. Трепетная тишина рассвета лишь изредка нарушалась нетерпеливым мычанием готовых к утренней дойке коров, редким хлопаньем ставень у наиболее рачительных хозяек. Это нисколько не разрушало идиллию, напротив, придавало ей живости и наивного очарования томного деревенского утра, которым так любят умиляться не обременённые хозяйством городские внучата, ссылаемые на лето к бабушкам. Вот так бы и лежать, нежась в пробивающихся сквозь кружевную занавеску утренних лучах, добирая остатки просыпанного в воздухе сна и лелея разомлевшее на солнышке тело, пока сладкие дрожжевые ароматы с кухни не поманят тёплым хлебом и кружкой парного молока с мёдом и черникой. И всё бы замечательно, если бы не...
— ВИ-И-ИЛЬ!!!
Истошный женский вопль заставил дребезжать ставни и испуганно ржать лошадей. Шедшая от колодца немолодая женщина потрясённо присела, расплёскивая воду и роняя с коромысла жестяные вёдра. Надрывно заорал перепуганный спросонья младенец на другом конце деревни.
— Сво-о-олочь!
Рыжий бойцовский петух благодаря драчливости и лисам оставшийся единственным в этом "луче" подавился собственным утренним кличем, позорно свалившись с плетня.
— Убью, паршивца! — рёв раздался совсем рядом и был, хоть и не таким громким, как прежде, но более информативным.
Лютовать с утра пораньше изволила Госпожа Ведьма, как местные успели окрестить рыжую чародейку после вчерашнего забега: уж больно схоже девчонка верещала да проклятьями сыпала. Молоденькая травница, что путешествовала с братом и кузиной, казалось, не желала довольствоваться вчерашним скандалом и требовала продолжения набегов. Несчастный староста уже начинал сожалеть, что позволил этой компании заночевать в деревне. Не стоила пара коров такой нервотрёпки, ой, как не стоила.
Грозная Госпожа Ведьма, она же Травительница года, она же будущая заведующая кафедры, стояла на самом краю сеновала, уперев в бока маленькие кулачки, и от раздражения только пыхтела и поджимала пальцы на ногах. Вся отчаянно-напряжённая фигура слегка дрожала, готовая толи сорваться в немедленный бег, толи рухнуть от переизбытка адреналина. Побелевшие от гнева губы были плотно сжаты, носик сморщен в боевом угаре. Большие серые глаза воинственно блестели из-под встрёпанной чёлки. На всё, что было выше чёлки, лучше было не смотреть. Шикарные рыжевато-каштановые кудри, гордость и отрада молодой чародейки, на чей уход уходила треть всех травяных сборов, ныне представляли собой зрелище невообразимое и пугающее. Надранные и спутавшиеся локоны по утрам и ранее не являли собой верха парикмахерского искусства, ныне же ими вполне можно было довести до разрыва сердца служащих небольшого столичного салона. Свежайшее местами даже слегка сыроватое сено неровным слоем укрывало качественный колтун, вперемешку с прелой иглицей и кусками толчёной побелки. В отдельные лихо торчащие из колтуна пряди искусно и старательно были вплетены куски заячьей шкуры, куриные перья и затёртые ремешки старой упряжи, раскачивающиеся при каждом движении и лупящие по плечам и спине. Из центра конструкции торчала вмотанная осевая спица оставшаяся от празднования Средницы и посему пёстро украшенная подкопченными у костра лентами. Венчала же сие произведение искусств намертво примотанная взлохмаченными прядями конская подкова. Сверкающие благородной яростью глаза чародейки при этом казались частью композиции.
Девушка утробно рычала и едва не лупила себя в грудь, здраво опасаясь, что получившийся в таком случае звук не будет достаточно устрашающим.
— Кто это сделал!?! В последний раз спрашиваю, кто это сделал!?!
— Чего разоралась? — недовольно откликнулся снаружи Виль и, стянув рубашку, принялся умываться над отстойником, громко отфыркиваясь и щедро разбрызгивая казённую воду.
— Ты!!! — зашипела травница.
Объект приложения силы во имя свершения священной мести был определён, и Валент, издав боевой клич, бросилась её прилагать. Приставной лестницы на месте не оказалось, лишний раз утверждая в правильности догадок. Но дух мщения оказался неудержим, и спрыгнул просто так, едва не проломив подножку, глухо выругавшись и ушибив босые пятки о злосчастную лестницу, коварно замаскированную потником. На безалаберно входящего в овин вора налетел клубок нервов, волос и брани и принялся беспорядочно бить руками и ногами, куда дотягивался.
— Ах ты!!! Упыряка!!! Скалозуб!!! Монстрила!!! — кричала девушка, наобум молотя маленькими кулачками и жмуря глаза от страха перед собственной грозностью
— Ай! Рыжая? Ой! Ты чего? — попытался отбиваться от маленькой фурии парень, безуспешно закрываясь крышкой от бочки.
— Да как тебе совести хватило? Как у тебя рука поднялась? Да чтоб у тебя больше вообще ничего не поднималось!
— Что случилось? Чего... Ой!
— Наклонись, я те сейчас все глазёнки повыцарапываю, каланча долбонутая! — мстительница вцепилась в крышку, стараясь одновременно отнять защиту и пнуть под нею что-нибудь стратегически важное.
— Фу! Место! — рявкнул не в шутку испуганный Виль и спешно ретировался за дверь, оставив агрессору положенный трофей, и уже более смело поинтересовался из-за двери: — А с башккой-то чё?
— А-А-А!!! — в стену полетела отвоёванная крышка. — Убью, гада!!! — травница самоотверженно бросилась на дверь, но снаружи её уже чем-то подпёрли.
— Не я это, — кричал вор, видя, как сотрясается хлипкая преграда
— Врёт он всё! — неуверенно вякнули из-под балки.
— Ага! — развернулась на пятках мстительница и с не меньшим упорством ринулась за новым врагом, не особо заморачиваясь выяснением личности.
С ловкостью, присущей скорее нечисти да боевым чародеям, вскарабкалась она обратно, напрочь забыв о поваленной лестнице. Вид взрыкивающего, подтягивающегося на пальцах нечта настолько впечатлил неловкого советчика, что нечисть, тоненько взвизгнув, попыталась зарыться в сено. Однако Алеандр была шустрее и, подхватив заправленные под крышу вилы, с демоническим хохотом отправила их следом, лихо проворачивая черенок. После трёх-четырёх слепых ударов мелкий зверёныш с писком выкатился наружу и взлетел на балку, скуля в страхе перед неадекватной девицей. Девица вскарабкалась следом, не так изящно, зато не выпустила из руки грозного оружия. Балансируя не струганном бревне, согнутая в три погибели Эл злобно ухмыльнулась, поигрывая вилами на манер боевого топора:
— Ну, вот и расплата твоя, нежить!
Нечисть, которую заочно отправили на тот свет, испуганно пискнула и в порыве отчаянья попыталась укусить незащищённую лодыжку, за что была безжалостно пнута. Худенькое тельце от преданного ускорения перелетело на другую балку, глядя на разбушевавшуюся покруглевшими до размера блюдец глазами.
— А ну вернись, паскуда! — вскричала Эл, пытаясь достать вилами, забившуюся в угол животинку.
— За что? — пискнули из соломы звенящим, как храмовые колокольчики, голоском.
— Ага! — повторила свой боевой клич травница.
Травница попыталась грациозно слететь с балки, чтобы захватить пленных уж наверняка, но позорно запуталась вилами в крыше и рухнула плашмя, благо под низом всё равно было сено. На этом бы её благородный порыв и заглох, но мерзкий голосок несостоявшегося "языка" посмел нервно хохотнуть из своего угла. В девице открылось второе дыхание. Хрипя и пробуксовывая локтями и коленками, Алеандр рванула за неясной тенью, словно за редчайшим ингредиентом, что наставник заказал ещё полгода назад, а экзамен завтра. Нечисть, всякого повидавшая на своём веку, к ползущей по-пластунски и злобно скалящейся молоденькой девице была морально не готова и не на шутку перепугалась, когда ей на встречу потянулись загребущие ручки со словами: "Иди ко мне, мой червячок!".
— Кто, кто это сделал!?! — остервенело трясла полуобморочную тушку девица.
Несчастный овинный, который и сам не понял, как смог попасться в собственных владениях, извивался, хрипел, плакал и отчаянно осенял себя знаком Триликого, клянясь в своей невиновности, но выдать ничего более вразумительного из-за передавленной шеи уже не мог. Тонкие лапки беспомощно сучили по воздуху, мохнатая ежинная мордочка кривилась в спазмах от собственных клятв.
— Н-н-н... — похрипывала нечисть, толи пытаясь сдать сообщников, толи клянясь в непричастности.
— Не ты значит? Поклянись, нечистый, на самом святом поклянись! — девушка встряхнула мелюзгу за грудки и ткнула в морду выуженный из-под рубахи узелок с петушинником.
Пленник только беззвучно охнул, закатил глаза и попытался скончаться разрывом сердца. Раздосадовано отшвырнув от себя обморочную тушку, Алеандр тряхнула головой под предательское позвякивание подковы и тяжело вздохнула:
— Этот всё. Тогда за следующего.
Прятавшийся на балке смертник тонко заголосил, окончательно распугивая притихших было коров.
— Эл, что происходит? — широко зевая, поинтересовалась вылезающая из сена духовник и, сняв с головы, озадаченно повертела в руках распластавшуюся тушку замученной нечисти.
— Эти, — девушка обижено тыкнула пальцем в свежую добычу, — мне все волосы спутали, и... и...
— Это вообще-то овинник, — сонная Танка осторожно отложила в сторонку полуживое тельце, — а там, если не ошибаюсь, баган, они могут сена в трусы напихать или молоко с вымя сцедить. По волосам у нас домовые специализируются.
— Да? — недоверчиво глянула на подругу травница и в который раз пожалела, что в школьные годы никогда не интересовалась нежитеводством.
Баган ловко соскочил с балки и с воплем "Спасительница наша!!!" кинулся на шею ошарашенной блондинке, смачно целуя влажным рыльцем в ухо и макушку. Пока девушка пыталась прийти в себя от подобных заявок (всё же духовники считались чародеями, весьма враждебными домашней нечисти), а несчастный свидетель, заливаясь слезами, жаловался на сумасшедших ведьм и просил не допускать бесчинств, Алеандр выдернула из крыши позабытые вилы, нервно сдула с лица чёлку и воинственно двинулась к краю сеновала.
— Ну, Виль, ну зараза! Точно прибью, — тут девушка вспомнила о забаррикадированных дверях и благоразумно добавила: — когда-нибудь.
* * *
* * *
*
* * *
*
* * *
*
* * *
**
Бывают места, в которых раннее утро определённо можно назвать замечательным, даже для самых закоренелых в пристрастии к кровати и подушке любителей долгого сна. Как хорошо бывает раннее утро в горах, бодрящее свежее, несущее тепло и радость даже в промёрзший за ночь спальник с рассеявшимися заклятьями подогрева, когда новый день манит возможностью размять мышцы, гоняя застоявшуюся кровь. Как прекрасна ранняя побудка в небольших постоялых дворах Земель заходящего солнца, когда можно, высунувшись по пояс в окно наблюдать за пробуждением совершенно незнакомого городка и, первым добираясь до буфета, долго выбирать самые аппетитные кусочки закусок на завтрак. Чудесна ранняя побудка в доме новой любовницы, когда в теле борется сытая нега и здоровый азарт, подгоняющий к поспешному и наиболее эффективному бегству от случайных свидетелей, нежелательных родственников или оброгаченных мужей. Приятно раннее пробуждение в лесу под пение неугомонных птиц. Замечательно просыпаться в открытой мансарде. Да мало ли таких мест, где первые солнечные лучи воспринимаются божественным даром даже для самого измождённого тела? Где свежесть и прохлада будоражат кровь и заряжают новыми силами, а первые робкие звуки услаждают слух...
Так вот южное крыло центральной Новокривской лечебницы, расположенной неподалёку от главного здания Замка Мастеров таким местом как раз таки и не было. Ни его чахлый невразумительный садик для прогулок больных, что очень жизнеутверждающе выходил на опечатанное городское кладбище и дешёвенькое маленькое святилище Триликому; ни большой специализированный бассейн, что находился на подземном этаже и посему регулярно подтапливался грунтовыми водами; ни блок с персональными покоями, рассчитанными на высокородных и богатых постояльцев, не могли улучшить общего впечатления. Да, в каждой палате, вместо узких и жёстких коек располагалась большая комфортабельная кровать с зачарованными подушками, небольшой вместительный ледник и шар-уловитель, выполненный на западный манер не круглым, а слегка приплюснутым, чтобы удобнее было крепить на стене или потолке. Да, младший персонал для обслуживания таких постояльцев выбирался не только по уровню компетенции, но и внешним данным, чтобы подпитывать эстетические чувства и скрашивать по договорённости досуг. Да, целители были только самые проверенные, некоторые уже давно наблюдали за семейством Главы Замка Мастеров и имели многочисленные стычки с их младшим наследником. Вот только Араону Артэмьевичу Важичу от этого было не легче. После ужасной ночи, проведённой в личной лаборатории своего иногда любимого братца, сначала над реактивами в попытках разобраться с пометками и провести дегустацию, а после над специальным тазом в противоположных порывах и заковыристых проклятьях, его вообще мало что могло обрадовать. Разве только то, что после появления маман (как только умудрилась в запертую чарами лабораторию проникнуть?) с очередными претензиями и далеко идущими матримониальными планами, его, скорчившегося в луже с рвотными массами, всё-таки обнаружили, отмыли и на скоростной ступе доставили в заботливые руки их семейного лекаря. Последнего от такого ночного подарка далеко не радостно перекосило и даже, кажется, проняло на нервный тик. Глава, признаться, тоже был не в восторге и в перерыве между приступами пытался ругаться с ненавистными целителями, отбиваться от вспомогательных чар и безуспешно препятствовать общему осмотру.
