25.
Неудачное свидание Стахеева вернуло Игорю надежду. Значит, у него есть шанс, а ведь он уже уверился в то, что для него все кончено. А как выясняется, совсем нет.
Он не без некоторого изумления вдруг ощутил, что по-настоящему счастлив. Оказывается, надежда — одно из самых лучших чувств на земле, способная обеспечить мощный прилив положительных эмоций. Еще совсем недавно ему не хотелось жить — такой непроницаемый мрак царил в душе, а сейчас в ней светит солнце и играет прекрасная музыка. Скорее бы снова оказаться в квартире Елагина на семинаре. Он увидит Злату, и ему кровь из носа нужно решиться позвать ее на свидание. Его не оставляет предчувствие, что она согласится.
Но все пошло совсем по-другому. В день, когда должен был состояться очередной семинар, у Елагина случится инфаркт, "Скорая помощь" отвезла его в больницу. Когда Игорь об этом узнал, то первая его реакция было не сожаление по поводу болезни учителя, а сожаление от того, что по этой причине он не увидит Злату. Через несколько минут ему стало стыдно за такой махровый эгоизм, но изменить уже ничего было нельзя.
В тот момент он даже и близко не представлял, как долго продлится эта разлука. Елагин месяц пролежал в больнице, после чего уехал в санаторий для реабилитации. Один раз им разрешили навестить его. Игорь надеялся, что ему повезет, и он застанет Злату, но ее в палате не оказалось.
Игоря поразило то, как сильно состарился Елагин. Болезнь сильно ударила по нему. Пожалуй, только глаза оставались прежними, они были точно такими же, как и у дочери — яркими и выразительными.
Они сели рядом с кроватью. Первые несколько минут разговор шел о самочувствии больного. Внезапно Елагин резко прервал эту тему.
— К сожалению, в этом учебном году семинаров больше не будет — сказал он. — Но мне бы очень хотелось, чтобы вы продолжали штудировать Плотина. Это занятие нельзя прерывать, иначе интерес к нему может угаснуть. А я бы хотел, чтобы, когда мы возобновим наши встречи, мы были бы уже на другом уровне. Понимаете, дорогие мои, Плотин очень многоплановый философ, его мысль не знала преград, и касалась едва ли не всех аспектов человеческой жизни, но всегда в соприкосновении с мирозданием. Именно эта особенность его мышления и захватывает в нем больше всего; он все время старается нащупать связь человека со Вселенной. Если человек ее находит и начинает жить, ориентируясь на задачу восхождения, он становится совершенно другим. Но эта связь так просто не дается, она требует беспрестанной работы. Чуть-чуть ослабишь ее, и происходит разрыв. — Елагин на несколько мгновений замолчал. — Вот как у меня сейчас, — вдруг грустно произнес он. — В какой-то момент я ощутил себя целиком во власти болезни. И не уверен, что сумею выбраться из ее лап. — Он снова замолчал. — Ничего, когда возобновим наши занятия, вы мне поможете это осуществить. Правда же? Без вас, дорогие мои, возможно, мне не справиться.
Они заверили, что непременно ему помогут. Впрочем, мысли Игоря больше были заняты другим, ему нестерпимо хотелось спросить о Злате. Но он так и не решился.
Впрочем, просьба профессора его растрогала, мысленно он пообещал себе, что обязательно сделает все, что от него зависит, чтобы помочь учителя.
Весеннюю сессию Игорь сдал на отличные оценки. Во многом благодаря Злате, вернее, мыслям о ней. Он думал о том, что если она узнает, что он отличник, это повысит его престиж в ее глазах. А вот Плотином, так же, как Андрей и Вениамин, занимался немного. Иногда они устраивали небольшие семинары о нем, но длились они, как правило, недолго. Обменивались мнениями о каком-нибудь аспекте его философии, после чего обычно переходили к пиву или вину. Игорю постоянно хотелось позвонить Злате, но он не решался. Он знал, что она целиком поглощена здоровьем отца, а потому ей вряд ли сейчас до него. С его стороны беспокоить ее просто не тактично.
На лето Каракозов уехал домой. Пребывание на родине в некотором смысле потрясло его, он снова увидел, что между ним и родителями, друзьями и знакомыми нет ничего общего. Они окончательно стали людьми из разных миров, которые никак не соединяются между собой.
Все то время, что он находился дома, провел почти в полном молчании. Попытки разговора с родителями приводили к тому, что собеседники очень быстро приходили к полному непониманию друг друга. Это было почти абсолютное отчуждение, Игорь смотрел на мать и отца и не ощущал ни малейшей соприкосновенности с ними. То были чужие, посторонние люди, не способные его понять, проникнуться тем, чем он живет.
Родители тоже быстро это поняли и замолчали. Но вскоре Игорь обнаружил то, что и между собой они почти перестали разговаривать. В доме воцарилось молчание, которое тяжело давило на всех.
Сначала Игорь еще размышлял над тем, как бы изменить такую ситуацию. Но вскоре осознал, что это невозможно сделать, молчание — это результат отчуждения каждого из члена семьи от самого себя и от других. Да, это он так на них повлиял, хотя у него и в мыслях не было поступать подобным образом. Это все случилось помимо него; год учебы на философском факультете изменило его настолько сильно, что до этой минуты он и не подозревал. Не исключено, что ключевую роль в этом процессе сыграл Плотин.
Не лучше складывалось общение Игоря со своими приятелями. Они не понимали друг друга так же, как он и родители. В какой-то момент он почувствовал испуг; а как он будет дальше жить, если между ним и остальным миром такая непреодолимая пропасть. Не может же он всю жизнь общаться исключительно только с Андреем и Вениамином, да еще с Елагиным. Ну и может быть, если очень повезет, со Златой. Надо срочно что-то делать, искать способы возвращения в обычный мир, каким бы он при этом не был. Он же не собирается быть философским отшельником; эта роль не для него. Но эти мысли так и остались на уровне ментальной тревоги, как их воплотить в жизнь он не знал.
Игорь уезжал из дома с сильным чувством облегчения. Он видел, что его родители почти не скрывают того, что чувствуют то же самое. Когда он сел в поезд, и перрон исчез из окна, к нему вдруг пришла мысль, что у него больше нет родного дома и по большому счету он бездомный.
26.
Возвращаясь в университет на второй курс, Игорь все время думал о том, возобновит ли преподавание Елагин. Он знал, что профессор уехал в санаторий на реабилитацию, после чего о нем до него не доходило никакой информации. По большому счету Каракозов даже не знал, жив ли он. Болезнь была серьезной — и все могло случиться.
Но, когда войдя в университет, он ознакомился с расписанием ближайших лекций и семинаров, то с радостью прочитал фамилию Елагина. Значит, он жив, значит, можно надеяться, что в скором времени возобновятся их семинары по Плотину, а это в свою очередь позволит увидеть Злату. О ней же он продолжал думать постоянно; более того, долгая разлука заставила его это делать еще чаще и интенсивней.
Первая лекция Елагина состоялась через три дня. Когда он вошел в аудиторию, Игорь с грустью констатировал, что болезнь оставила на нем свои следы — он сильно постарел. Теперь на кафедре стоял не пожилой, но в хорошей форме, а старый человек; даже голос изменился, стал более низким и хриплым.
Но когда Елагин стал читать лекцию, то Игорь быстро забыл о своих безрадостных впечатлениях, он по-прежнему являлся самым лучшим лектором на потоке.
Огорчило Игоря то, что закончив лекцию, Елагин, больше не сказав ни слова, молча удалился. Каракозову показалось, что за все это время профессор ни разу не посмотрел в его сторону. А он-то надеялся, что тот позовет их на кафедру и объявит о возобновление семинаров. Игорю стало страшно, что их вообще может не быть. Но тогда, как ему снова встретиться со Златой?
Так продолжалось два месяца. Елагин раз в неделю читал лекцию, после чего исчезал. Было заметно, что чувствовал он себя по-прежнему не самым лучшим образом. И не было заметно, что его состояние улучшалось.
Меньше всего жалел о том, что семинары не возобновились Стахеев. Потерпев поражение в отношениях со Златой, он старался ее не вспоминать. По крайней мере, вслух. Даже когда Вениамин и Игорь изредка заговаривали о ней, Андрей упорно отмалчивался.
Игорь же постоянно думал о девушке; когда просыпался, первая мысль приходила о Злате, когда засыпал — последняя тоже была о ней. Но, что происходило с ней, ему было неизвестно, она словно бы куда-то исчезла, растворилась в пространстве.
Все изменилось в один миг. Внезапно раздался звонок телефона, Игорь взглянул на дисплей и увидел имя Златы. У него так заколотилось сердце, что он даже немного испугался.
— Игорь, — услышал он знакомый голос, — как поживаешь?
Каракозов хотел сказать, что сильно скучает по ней, но не решился.
— Все нормально, — постарался он произнести как можно спокойней.
— Почему не заходишь?
У него снова учащенно заколотилось сердце.
— Эрнест Викторович не приглашал, — ответил он.
— Да, папа чувствует себя не очень хорошо, — грустно прозвучал голос Златы. — Я звоню по его поручению. Он приглашает тебя завтра к нам в гости. Придешь?
— Конечно, приду. — Ему с большим трудом удавалось скрывать огромную радость. — Только меня? — уточнил он.
— Пока, да. Папа желает поговорить именно с тобой.
— О чем не знаешь?
— Нет. — Злата ненадолго замолчала. — Но есть догадки.
— Не скажешь?
— Завтра все узнаешь. Мы тебя ждем.
От счастья Игорь был на седьмом небе, а может быть, и выше. Завтра он, наконец, увидит Злату, звенело в голове. А ведь он уже отчаялся, что это однажды случится. Но радость портила одна дилемму — он никак не мог решить, нужно ли говорить о приглашение своим друзьям? Игорь нисколько не сомневался, что оба обидятся, что их не позвали. Если Андрей, возможно, не слишком сильно, то для Вениамина его игнорирование станет сильным ударом. Злата нравится ему не меньше.
Этот вопрос мучал Игоря до той самой минуты, пока не настала пора отправляться в гости. Едва он вышел из общежития, как тут же забыл обо всем.
Игоря встретила Злата. Ему показалось, что ее фигура стала более женственной. Да и выражение лица изменилось, оно было каким-то озабоченным.
Игорю хотелось поговорить со Златой, но девушка лишь сказала, что папа его ждет, проводила гостя до кабинета отца и куда-то скрылась.
Игорь не без робости перешагнул порог кабинета. Елагин сидел за столом. При виде гостя, он улыбнулся.
— Спасибо, Игорь, что откликнулся на мое приглашение, — сказал Елагин.
— Эрнест Викторович, я не мог этого не сделать.
— Я знал, что ты непременно придешь. Садись, пожалуйста.
Каракозов сел.
— Могу задать вам вопрос? — спросил Игорь.
— Хочешь знать, почему я пригласил только тебя?
Проницательность Елагина изумила Игоря.
— Да. А откуда вы знаете?
— Это не трудно, — задумчиво заметил Елагин. — Я хотел поговорить сначала с тобой. Для тебя наш семинар имел самое большое значение. Стахеев очень способный, у него прекрасная голова, но кроме него самого его по большому счету ничего не интересует. А это прямо противоположно натуре философа; для философа собственная личность всегда на втором плане, главное для него мир идей.
— А Веня?
— Вениамин? — переспросил Елагин. — Он ищет не истину, а то, что он сумеет принять вместо нее. С иудаизмом у него не получилось, его оттолкнул от него чересчур насыщенный и бескомпромиссный догматизм этого учения. Но это не означает, что он против догматизма, ему он нужен только более утонченный и гибкий, который не так бросается в глаза. А вот ты идешь по моему пути. Из всех троих ты мне ближе всего.
Игорь почувствовал сильную признательность к Елагину за эти слова. На первый взгляд это выглядело несколько странным, но он испытал уверенность, что сказанное профессором каким-то неведомым образом сближает его со Златой.
— То, что я тебе скажу, имеет большое значение, — произнес после паузы Елагин. — Возможно, даже судьбоносное, — уточнил он. — Поэтому отнесись внимательно к моим словам перед тем, как сделать выбор.
— Я вас слушаю, Эрнест Викторович.
— Ты видишь, после болезни я стал чувствовать себя хуже, силы уже не те. Не думал, что это наступит так рано, но судьбе лучше известно, как поступить с человеком.
— Я уверен, что это временное состояние. Должно пройти больше времени.
Елагин взглянул на Игоря и неопределенно кивнул головой.
— Не будем сейчас об этом, будущее никому доподлинно неизвестно; в этом и заключается его высший смысл. Я пригласил тебя обсудить другую тему. У нас на кафедре грядут серьезные изменения. В самое ближайшее время уйдет на пенсию декан. Точнее, его заставляют это сделать. Мы были с ним, если не единомышленники, то уж точно хорошо понимали друг друга. Он мне, хотя и не помогал, но и не мешал проводить мой курс. Но боюсь, скоро все кардинально переменится.
— Придет другой декан?
— Дело не в том, что придет другой декан, а в том, какой курс он станет проводить. А есть все основания считать, что он будет принципиально иным. К тому же вместе с деканом, скорее всего, появятся и другие преподаватели.
— А известно, кто это декан? — поинтересовался Игорь.
— Предположительно. Слышал ли ты о человеке по имени Евгений Леонидович Жемга?
— Никогда. Он философ?
— Скорее политики и идеолог нынешней власти. В последнее время он приобрел большое влияние. Про него говорят, что он вхож в весьма высокие кабинеты.
— Но, может быть, все не так ужасно?
Елагин довольно долго молчал.
— Может быть, — сказал он и снова замолчал. — Все это случалось в истории нашей науки неоднократно. Можно даже сказать, что в этом есть ее главная закономерность. Ты понимаешь, о чем я?
— Не до конца, Эрнест Викторович.
— Нас ждет совсем скоро серьезная идеологическая схватка. Она назревает во всей стране, и мы на факультете не можем ее избежать. И есть все шансы нам ее проиграть. По крайней мере, выиграть будет крайне трудно. Я не вижу, каким образом это можно сделать; уж очень силы неравны. Я не могу ни от кого требовать жертвы, как бы кто-либо не относился ко мне. Понимаешь, Игорь, философ тогда становится философом, когда для него исповедуемые идеи важнее его самого. Если человек готов отказаться от них даже ради спасения собственной жизни, он переходит совсем в другую категорию. Быть философом не просто тяжело, но зачастую и очень опасно. Далеко не у всех жизнь заканчивалась благополучно. Так что нашему Плотину еще повезло, у него имелись все шансы на более печальный конец.
— Я понимаю, — пробормотал Игорь, смущенный только что услышанным. Он и не подозревал, что все настолько серьезно.
Елагин внимательно посмотрел на своего ученика.
— Боюсь, что до понимания тебе еще далеко. Пока не начнется бой, оно обычно не наступает. Но знать, к чему следует быть готовым, полезно. Возможно, мне понадобятся соратники. Когда я об этом подумал, то знаешь, чье имя пришло мне первым?
— Нет, Эрнест Викторович.
— Твое. Я вдруг ясно осознал, что больше мне на некого опереться.
