— Где вас черти носили? — вполне справедливо выдавила я, когда Оля элегантно впорхнула в машину, а Саня, наоборот, тяжело бухнулась рядом.
— Это было чудесно! — заявила Оля.
— Хорошо, — согласилась с ней Саня.
— Это было ужасно! — сказал их кавалер, вытирая пот, оказываясь рядом. — Баловаться с цацками и тратить такие гигантские суммы, это все, что я желал в такой момент, когда каждая минута может стать гибелью... Нет, это слишком. Честно говоря, мне хотелось придушить Олю, когда она с редким удовольствием примерила каждое драгоценное колье и каждый набор...
Машины тут же тронулись и мы немного отъехали к дороге, ожидая, когда проезд немного освободиться и можно будет влиться в поток.
Бойцы быстро надевали золотые чудовищные цепи и бриллиантовые запонки, перстни и всякую муру под командованием Оли. И окончательно принимали вид заматеревших чудовищ. Я даже поежилась.
Саня попыталась надеть на меня принесенный комплект драгоценностей, но я вдруг отодвинулась, так, чтоб она меня не достала.
— Нет, — неожиданно резко сказала я, отклоняясь от ее руки. — Я одену эти... — я показала рукой на зажатый в руке большой, старый, похожий на готовальню футляр и упрямо сжала губы.
— Но это же фальшивки... — рассержено возмутился белобрысый.
— Я надену эти! — я вдруг уперлась и приподнялась, заявив это абсолютно однозначно и жестко.
— Ты подведешь всех нас своими явными подделками... — попробовал убеждать кто-то.
Но я уперлась, и упрямо крепко сжала зубы, крепко, как драгоценность, прижав к себе футляр с фальшивыми драгоценностями. Я отстранено и строго смотрела в окно, мрачно уставившись на что-то.
— Ну и пусть! — уперто сказала я, будто шла на смерть и эти вещи мне были так дороги. — Я так хочу.
Белобрысый рассердился.
— Что там такое? — недоуменно спросила Саня, поглядев на футляр.
— Там фальшивые драгоценности, за которые она выложила сто тысяч долларов... — просветил ее тот телохранитель "авторитета", который слышал историю. — Ей в благодарность подарила их старушка, которой она купила квартиру...
— Дай я посмотрю! — резко сказала Саня, протягивая руку к футляру.
Я неохотно отдала ей футляр. Да и то потому, что кроме нее не было никого, кто мог бы помочь их грамотно одеть.
Саня взяла в руку драгоценность, лежащую сверху в коробке, в которой аккуратно искрились красными бликами чудеснейшие вещи.
— Немедленно отдай! — рассердилась она, рассмотрев драгоценность. — Тебя надули.
— Но это же стекло! — воскликнула, взяв из ее рук вещь, Оля.
Я лишь хмуро поглядела на них.
— Это подарок человека, и я хочу его одеть, ибо он красив... — медленно и упрямо сказала я, решившись на что-то.
Коробка, причина всех бед, лежала передо мной, поражая своей изысканностью, красотой и продуманностью. Мои драгоценности горели в них прекрасным красным цветом гранатов, разложенные аккуратно в специальные ямочки. Тут было не только красное ожерелье, красные серьги, красные, с крупными камнями браслеты, заколки, но и тысячи других прекрасных и переливающихся как кровь штук. Вещи были дивной красы и изысканности.
Один из бойцов вертел их в руках с каким-то очень странным видом, как-то непонятно странно поглядывая в мою сторону.
— Ну и ладно, — примирительно вздохнула Саня, поглядев на мое хмурое упертое лицо ребенка, сжатые в щелочку губы и серьезные вытянутые скулы. — Хорошо хоть красивое... Давай помогу одеть... — ворчливо сказала она.
Я послушно подставила шею, потому не умела и не знала, как это все надевать, и глазами взмолилась Сане помочь.
— Прямо дети, право, — проворчал генерал незлобно.
Но тут Саня, надевавшая на меня третью деталь огромного рубинового туалета, дернулась.
— Стой! Что же это?! — резко сказала она, побледнев, и резко поднесла к глазам четвертую деталь убора, близко рассматривая и кусая губы, потом выхватила лупу из нагрудного кармана, очевидно, купленную в ювелирном магазине, потом стала хватать другие драгоценности, закусив губы. — Но этого не может быть!
— Вы все ошиблись, Саня, — лениво сказал, наконец, вертевший брошь боец, со странной усмешкой глядя на меня с пылающей кровью громадной брошью в руках. Которую словно случайно вертел до этого вместе с другими цацками из глубины коробки со странным отрешенным видом.
Саня дернулась снова к первым драгоценностям. А боец хладнокровно добавил, поглядев на драгоценность на ладони, подбрасывая другую:
— ...это — настоящие!
Он усмехался и смотрел на меня.
Все замерли.
— Но я не могла ошибиться! — взвыла Саня, хватая первые драгоценности с меня. А потом замерла.
— Ничего не понимаю... — растеряно сказала она, откладывая их в сторону. — Эти — фальшивые, латунь... А здесь...
Саня дергалась туда, сюда.
Я раскрыла футляр, который был многоярусным, ибо множество деталей убора не помещались на одной плоскости. И увидела под закрывающимися на защелку крылышками точно такие же вещички, какие она назвала фальшивыми, и которые были сверху, прямо копии их.
Саня выхватила их у меня из рук. Посмотрела, потом оглядела всех, и усмехнулась. И стала одевать мне то, что выхватила из рук, вместо первых.
— Гениально... — сказал кто-то. — Это как же придумано! Если кто не знает, попадется обязательно. Три фальшивки вверху!
— Вор возьмет фальшивые сверху, дурак подумает, что все фальшивые внизу, незнающий уверится, что фальшивые и отстанет... — процедил белобрысый. — Только знающий возьмет тяжелый чудовищный футляр с пустышками.
Они все смотрели на меня в упор, и бойцы пристально разглядывали меня, будто я какое-то неизвестное чудовище.
Я недоуменно оглядывалась.
— Меня смутило это громадное театральное ожерелье! — кусая губы, смущенно сказала Саня, со злостью отодвигая его и не смотря на всех. — Оно так брошено тут в кучу, что вместе с тремя фальшивыми драгоценностями в этих бросающихся в глаза выступах создает впечатление, что это фальшивки! Ибо таких больших камней никогда не было на свете, и каждому это ясно.
Я поспешно прижала это громадное ожерелье к груди. Не знаю почему, но оно, наоборот, мне понравилось. Грубоватой работы, оно было странное — тусклый металл, громадный пошершавевший кристалл размером с мой кулак в центре, будто очень старое непрозрачное от непогоды стекло, слегка шершавое, точно оно лежало долго где-то на ветру годами; круглые и такие же не гладкие матовые громадные камни размером с куриное яйцо вокруг основного громадного кристалла с кулак, тусклый металл, не похожий на золото, ибо золото не тускнеет... Мне чудилась сила... Боясь, что его у меня отнимут и выкинут, я быстро одела его на шею. Мне понравилась почему-то буква Е и цифра II, из металла, единственный изыск на ожерелье. В противовес грубоватой силе, с которой оно было сделано и тусклым старым матовым камням, буква выглядела так по-женски, что я захотела одеть его на себя. В нем было что-то близкое душе. К тому же, искаженные временем поверхности поддельных камней, будто стекло в море, выглядели вполне прилично под древность.
Я с силой сжала его рукой, чтоб не сняли.
Саня нахмурилась.
— Оставь! — сказал белобрысый, как-то странно смотря на меня и на ожерелье. — По крайней мере, они хоть примут благодаря нему весь набор за подделку, и не будут так обращать внимания на то, сколько на ней надето, раз ей захотелось надеть весь набор. Оно ей идет!
— Единственное, что меня примиряет с тем, как она их получила, это то, что это гранаты — полудрагоценный и совсем не модный камень, — сказала непонятно кому Саня, прикалывая к платью очередную непонятную деталь. — Поэтому гранаты стоят сравнительно недорого, и, возможно, если считать по цене материала, она еще и переплатила...
Кто-то хмыкнул совершенно неверяще, и ехидно ухмыльнулся.
— Правда, настолько дерзкой и изысканно поражающей работы я еще никогда не видела, особенно на белом фоне, у меня аж руки дрожат... — продолжила Саня, застегивая на мне очередную деталь. — Если б не было этого рисунка эмалью на внутренней стороне крышки, что куда на платье прикреплять, ни за что не догадалась бы...
Все хмыкнули, рассматривая меня и рисунок, на который поглядывала Саня. Они вместе с Олей в четыре руки сейчас споро одевали на меня чудовищной красоты облачение, а я молча смотрела перед собой, будто девчонка на выданье, ни на что не реагируя.
Оля завистливо качала головой, уставившись на меня, хоть сама была увешана большими драгоценностями, как елка.
— Надо потом на экспертизу дать и тщательно обследовать футляр и весь набор... — тихо сказала Саня. — Не нравится мне этот старый футляр, почему на нем надпись Татьяна и корона?
Все ухмыльнулись.
— Понятно почему!
— Вечно тебе самое лучшее, Queen... — завистливо проговорила Оля, быстро прикалывая мне очередную брошь и сравнивая их с рисунком, и откидываясь, чтобы сравнить их на мне.
— Для полного счастья не хватало только, чтоб ты мне завидовала, — наконец, ухмыльнувшись, выговорила я.
— Значит, ты очень счастлива... — со вздохом проговорила Оля, беря очередную деталь и чуть отклоняясь, чтоб рассмотреть меня.
Я же меланхолично смотрела в окно медленно пробиравшейся в пробке машины, не отвечая. Грузовики с солдатами заслоняли нас с обеих сторон и двигались мы преимущественно небольшими рывками по несколько метров. Солдатам в кузовах, видимо, это тоже не нравилось.
Оля с Саней прикалывали и одевали бесчисленное количество непонятных деталей на платье.
— Тут, смотри, фантастический рисунок получается... — сказала с восторгом Саня.
Я повернула голову, и посмотрела на коробку. Но вместо рисунка на крышке увидела, что угол коробки слегка отстает.
Я протянула руку и потянула за уголок. И вытянула из под неплотной замши несколько старых-престарых пожелтевших писем.
— Сиди! — оборвала меня Оля. — Не мешай!
Она попыталась отобрать у меня письма, но я уже читала.
— Любимая Таня... — медленно прочитала я, с трудом рассматривая в полумраке салона выцветшие слова. — Только и думал, что о твоих словах... Ты пишешь, что о нашей тайной помолвке нельзя никому говорить, иначе это подвергнет меня опасности и меня тоже посадят под арест, и я не смогу сохранить себя, не смогу помочь вам... — дальше шли неразборчивые строки. — Милая, милая, милая, верю, что этот кошмар пройдет без следа...
Я подняла голову, ибо Саня дернула меня.
— Странные какие-то буквы... — сказала я.
— Да оно написано в старой орфографии! — вырвав у меня из руки ветхую бумажку одной рукой, сказала Саня. — Нечестно читать старые письма, подписанные каким-то графом Евгением... "твоим милым Женечкой"... Дай мне, я изучу их, мне надо точно определить происхождение драгоценностей... Ее ведь расстреляли девушкой, я должна выяснить, откуда вы взялись... — она пронзительно посмотрела мне в лицо, — ...Танечка!
Я выпустила письма из ладони, пожав плечами и ничего не поняв. Она так зло взглянула мне в лицо, что я не стала с ней сориться и выдирать их, ведь все были и так напряжены до невозможности. Машина медленно двигалась в пробке, и, безоружные, мы все были как на иголках. Не удивительно, что Саня несет бред и заговаривается, мне и самой было немного неприятно смотреть на солдат наверху. От нечего делать они сверху разглядывали наши машины, а сквозь щели было видно, как дважды мимо промчались по тротуарам мотоциклисты...
К тому же я не могла читать, потому что это мешало Оле и Сане прикалывать рубиновые драгоценности узором.
Пока мне надевали безделушки, я краем уха слушала разговор белобрысого с кем-то из начальства. Он вел его, забившись в противоположный угол, и думая, что я не слышу. Но я была не настолько занята одеванием. Одеванием были заняты Саня и Оля. Я же с неподвижным лицом смотрела в окно, давая им себя одеть, как куклу.
— Это ты? — мрачно спросил белобрысый.
— Поздравляю!!! — завопил голос в телефоне, в реве которого угадывалось рычание того его начальника, который матерился. — Гениально!
Сейчас его начальник хохотал и стучал кулаком по столу, и это было слышно. Я мрачно поглядела искоса на вопящую трубку в руке у белобрысого.
— Конгениально! — орал он сквозь смех и слезы. — Какой спектакль! "Чистая случайность"! Эта ваша последняя дошедшая фраза "Не вижу никакого белого "кадди"!" стала классикой за десять секунд. Я слышал в управлении ее уже минимум четыре раза уже как пословицу... Все ржут... Успокойтесь, перехватчики сбиты, штурмовик ушел. Какая-то дрянь сделала гражданский самолет почти невидимым на экранах, как "Стеллс".
Белобрысый неохотно улыбнулся краешком губ, сохраняя, впрочем, очень мрачный вид. И не ответил ему радостной шуткой.
— Василий, — тихо сказал он с горечью. — Мы с тобой уже двадцать лет работаем, как ты мог...
— Ты об этом "жигуле" утром и о том, кто в нем был, за которым ты охотился?! Успокойся, я сам не знал тогда... — перебил его генерал. — Я кинул тебя на поиски террористки, кстати, пора тебе ей заняться...
— ...как ты мог не сказать мне, — упрямо и тяжело дыша, тихо продолжил белобрысый, — что у меня... — он запнулся с болью и решился. Я наклонилась к нему, но не расслышала, что он сказал, ибо, скорей всего, он произнес эти слова на арабском языке.
— Да ты с ума сошел!!! — завопил генерал не в шутку. — Нет у тебя никаких...
Я не расслышала, ибо он снова сказал то же арабское слово.
— Если б с ума... — печально сказал белобрысый.
— Я посмотрю твое дело! — резко и зло бросил генерал.
— Ищешь, нет ли у меня наследственной шизофрении... — как-то неловко улыбнулся белобрысый.
— Если я ее не найду, она у тебя появится в деле... — хмуро пообещал генерал.
Я молчала. Ничего не понятно. Пусть спорят. Заявление о том, что кому-то следует заняться террористкой, мне почему-то не понравилось. Я помнила, как меня почему-то спутали с террористкой.
Саня тоже насторожилась с драгоценной приколкой в руках.
— Ха! — услышала я недоуменный и удивленный голос генерала. — На твоем личном деле стоит высший гриф секретности, к которому у меня нет допуска... — он вдруг озлобился. — У меня НЕТ?!? В моем собственном отделе!?! Это у меня нет!?!
Я перестала слушать, ибо это сопровождалось такими интересными словами как предлогами через одно слово, что я заалела и закрыла щеки, отворачиваясь.
Белобрысый быстро приглушил громкость.
— С ума сошел, тут невинные девушки!
— Обожди, — хмуро буркнул ему генерал, так что даже я со своим слухом еле услышала, — они думают, что это сойдет им даром... Я сейчас обойду этот гриф и получу документы, мы недавно раздобыли пропуск к этому допуску у конкурирующей службы... Этот кто-то, кто думает, что начальник секретной службы разведки не может получить доступ к личному делу своего подчиненного, то он здорово поплатится...
— Ты что, его никогда не видел?
— Признаться, не смотрел... — невпопад ответил ему генерал, как я поняла, больше занятый мыслями о том, что ему что-то недоступно, чем самим смыслом дела. — Я знаю тебя с детства...
